– Замолчи, Цедрик!

Я повернулась к Утрэду.

– Ты сказал, что шериф Эдгар будет в Незерби только к Рождеству?

– Это уже скоро, – заметил он, улыбаясь. – Таны соберутся в Незерби, чтобы по старинке отметить йоль[40], как и положено в Дэнло. А Эдгар не отменял старый обычай.

– Что ж, тогда я поеду к нему, когда пройдут праздники, – сказала я, вставая. – Но не унижаться и не предлагать себя в жены. Я поеду к нему как к представителю королевской власти в Норфолке, как к благородному человеку и саксу, в конце концов. Я поведаю ему о вашей беде, буду на коленях умолять помочь. Вы же пока должны затаиться, чтобы – Боже упаси! – не вступить в стычку с людьми Уло, дабы и помысла не могло возникнуть, что вы готовите мятеж. Иначе шериф Эдгар вместо того, чтобы помочь, вынужден будет усмирять вас. Если же вы взбунтуетесь… Есть старая пословица: не будите спящую собаку. Последуйте же ей. Думаю, на период рождественских празднеств Уло сам не осмелится напасть на вас, ибо нет большего греха, чем обагрить кровью оружие во время Божьего перемирия. Он должен это понимать, если не глупец, и сообразит, что иначе он сам настроит против себя и закон, и Церковь.

– А если глупец? – спросил Утрэд, глядя на меня исподлобья.

Но я не думала об Уло. Я думала об Эдгаре. Почему я так воспротивилась тому, что предлагали мои люди? О Пречистая Матерь! – да потому, что это было постыдно! И потому, что я испугалась того, как сильно сама хочу этого. У меня даже вспотели ладони, такое смятение было в душе.

Все же я постаралась взять себя в руки.

– Я все сказала. Вы не можете обвинить меня в том, что я вела себя не как добрая госпожа. А теперь мне пора возвращаться в обитель. Идем, Утрэд.

Я вышла из дымной башни, стояла, ожидая, пока Утрэд простится. Он задерживался, я слышала его рычащий голос, что-то втолковывающий моим людям. Кажется, он говорил, что следует подчиниться, раз уж они почитают меня как госпожу. Я все слышала, ибо Ансельм позаботился забрать из башни все. Даже двери поснимали, и вход был сейчас попросту занавешен шкурами. Стараниями аббата и подъемный мост не работал. И сейчас я стояла на этом мосту, держась за цепь неисправного механизма. Забытая, заброшенная башня славного Хэрварда…

Вокруг по-прежнему было темно. Я еле различала воды озера, а противоположный берег и вовсе пропал в тумане. Какой-то звук привлек мое внимание, словно бы где-то заржала лошадь. Я прислушалась. Нет, все тихо. Я плотнее укуталась в плащ Утрэда, он был из толстой шерсти с ворсом и такой длинный, что его полы волочились по земле.

Я стояла как раз на том месте, где деревянные брусья моста ложились на насыпь дамбы. Когда-то по этой дамбе к башне прискакали воины, которые убили моего деда. До сих пор люди гадали: сделано это было по воле нормандских баронов, решивших раз и навсегда покончить со знаменитым бунтовщиком, или на то был приказ короля. Ведь Хэрвард тогда уже несколько лет жил в мире, занимался хозяйством, женился, родил моего отца. Да и не молод он был уже. И все же песня гласит: когда на него напали псы– норманны, Хэрвард сражался так, что уложил пятнадцать вооруженных воинов. Он бился копьем, пока оно не сломалось, сражался мечом, пока и его не перерубили, потом отбивался рукоятью меча… пока в него не вонзилось четыре дротика. Хэрвард упал на колени, но успел схватить брошенный щит, ударом в лицо убил им норманна и только затем испустил дух. Во мне текла кровь этого человека.

Неожиданно меня вновь отвлекли от размышления звуки в тумане. Странно, я ничего не видела, лишь какие-то колебания… и вдруг… Я не поверила своим глазам. Они появлялись, как тени, как призраки – воины в шлемах и с обнаженными мечами. Словно события, о которых я только что вспоминала, повторялись – норманны крались в Тауэр-Вейк!

Их было много – все новые силуэты выплывали из тумана. А впереди шел предводитель в длинной кольчуге. И я поняла – это Уло и его приспешники, люди аббата Ансельма. Они явились докончить начатое, уничтожить мятежников в их башне. Еще пришла мысль, что они хотят сделать это прямо сейчас, до рождественского перемирия, чтобы их не в чем было упрекнуть, а для всех это будет выглядеть как кара восставшим.

Наверное, я испугалась. Но еще более ощутила гнев. Шагнула вперед.

– Как вы посмели?!

Мой громкий голос неожиданно разрезал тишину ночи.

– Как посмели?!. Немедленно убирайтесь с моей земли!

Они ожидали чего угодно, но только не этого. Я видела, как Уло даже попятился в первый миг. И это придало мне сил.

– Я здесь хозяйка и повелеваю – во имя Бога и Его Пречистой Матери вложите мечи в ножны и удалитесь. Иначе, клянусь памятью Хэрварда, весть о вашем разбое распространится на все земли Дэнло!

Они постепенно пришли в себя.

– Кто она? – спросил кто-то.

И другой голос ответил:

– Это хозяйка. Гита из обители Святой Хильды.

– Монахиня?

Я видела, как Уло перехватил поудобнее меч. Даже различила его улыбку под наносником шлема, когда он, не сводя с меня взгляда, обращался к своим людям:

– Чего вы оробели? Эта девчонка несовершеннолетняя и подопечная Ансельма. Он же велел навести тут порядок до празднеств. Так что смелее. А эта госпожа… Ха! Она всего лишь отродье бандита Хэрварда.

– Сам ты отродье сатаны! – услышала я за собой рычащий голос Утрэда.

Я оглянулась. Они все были здесь. С тесаками, лезвиями от вил, топорами. Я услышала, как Цедрик сказал дочери:

– Беги наверх, Эйвота, поспеши зажечь огонь на башне.

Я знала – это сигнал. Жители фэнов увидят свет на Тауэр-Вейк, кинутся на подмогу, и тогда пришельцам не избежать мести. Они окажутся в ловушке, их убьют. А потом явятся карательные войска, чтобы отомстить восставшим за пролитие крови.

Этот же глупец Уло только распалял своих людей:

– Чего попятились? Эта девка и ее смерды – мятежники. Псы, болотные саксонские свиньи, которые посмели воспротивиться воле преподобного Ансельма и…

– Ах ты, нормандский пес! – разозлился Цедрик, наступая и перехватывая поудобнее топор.

Я остановила его.

– Назад!

Я сама была в гневе, но старалась сдерживаться.

– С чего вы, воины, решили, что имеете право тявкать на моих людей, словно собаки на овец? Вы пришли с оружием – и это в самый канун рождественского мира. Даже Ансельм отречется от вас, если вы нарушите закон, и сам поспешит отдать вас в руки шерифа Эдгара, когда станет ведомо, что вы спровоцировали резню.

Уло расхохотался. Теперь он стоял прямо передо мной.

– А кто узнает, что здесь было? Фэны хорошо хранят свои тайны. Мы утопим ваши изрезанные тела в болотной жиже. И ваше, красотка. Но сперва я узнаю, такая же дыра меж ног госпожи, как у ее саксонских рабынь…

Дальнейшее произошло мгновенно. Рык – и, словно темный дух, мимо пронесся Утрэд. Уло только что стоял с мечом, а вот он уже на коленях, и мой солдат занес над ним нож.

– Иду помнишь, убийца?

Взмах ножа – и я вижу, как неестественно откинулась голова норманна и темная кровь брызнула на меня из отверстой раны на его шее.

Я закричала.

А потом… Меня оттолкнули. Лязг железа, запах крови, крики, мелькание тел в тумане. Кто-то упал с дамбы в воду. А из мрака, из темноты фэнов слышались крики, мелькали огни. Бойня, трупы, кто-то побежал, и меня опять толкнули. Старый Цедрик потащил меня назад в башню, обхватив поперек туловища. Я и не знала, как силен старый рив.

– Побудьте здесь, госпожа.

Он почти бросил меня на пол и кинулся назад, в гущу схватки на дамбе.

Меня трясло. Надо было это остановить. Как? Я не знала. Хотела выскочить, но Труда удержала меня.

– Не вмешивайтесь, леди Гита. Мужчины знают, что делают. Так было всегда. На йоль и в старину приносили жертвы.

Я даже различила в полумраке ее торжествующую улыбку.

– Ты не понимаешь! – кричала я. – Это безбожно…

– Все я понимаю. И молодец Утрэд, отомстил за свою девушку.