Но тогда выступления сделали свое дело: если Кеннеди не удалось напугать американский народ, заставив поверить, что они стоят на краю самого опасного момента в своей истории, то, по меньшей мере, он убедил самого себя. Но его настойчивость никому не показалась ненадуманной. Тем не менее суждение было таково, что если выборы потребуют обсуждения этих вопросов, то Кеннеди «заслужит проигрыш» (что совсем не то же самое, что сказать о Никсоне, что он «заслужит выигрыш»).

Но существовало три фактора, помогавших Кеннеди, которые подпитывали друг друга и все вместе предали значительность победе на выборах 1960 года. Первым фактором было всеобщее чувство неудовлетворенности и беспокойства в связи со спадом в 1957–1958 годах и кризис в американо-советских отношениях, что подтвердила неудача на встрече в Париже, усугубленная инцидентом с самолетом У-2 (Советский Союз распорядился сбить шпионский самолет У-2, пролетавший над его территорией, и воспользовался этим случаем в целях пропаганды в полной мере). Возможно, американцам трудно поверить, что их мир и процветание будут длиться долго; может быть, по пуританскому обычаю, они хотели наказать себя за то, что им так хорошо жить; как бы то ни было, Никсон не был и наполовину более убедителен, чем Эйзенхауэр. Эти треволнения наверняка помогли демократам (и Кеннеди, как мы видели, постарался сделать их более убедительными и приспособленными к местным условиям), но сами по себе не были решающими. Тем не менее эффект беспокойства был усилен вызовом, брошенным поколением. Начиная с 1945 года, когда солдаты стали возвращаться с войны, в американской политике наметилась тенденция, направленная против существующего порядка, которую с блеском использовал Кеннеди в своей массачусетской предвыборной кампании. Теперь он обратил свой призыв к национальным ценностям, перенеся акцент со слабых сторон на достоинства. «Наша страна молода, — сказал он 4 июля, — созданная 184 года назад молодыми людьми, сегодня она имеет молодое сердце, юный дух, ее благословили новые молодые лидеры обеих партий, обеих палат конгресса и губернаторы всех штатов. Белому дому в равной мере нужны сила, здоровье и энергия этих молодых людей»[60], и Ричард Никсон был человеком, который не мог этого обеспечить, потому что, хотя, «разумеется», он был молод, но «его подход был устаревшим, как у Маккинли»[61].

Это обращение к силе и энергии, несомненно, было смелым: публика еще помнила правление Эйзенхауэра, его сердечные приступы и боли в животе, и не знала о проблемах Кеннеди со здоровьем. Тактика имела заметный успех. Кандидатство Кеннеди открыло дорогу молодым смелым идеалистам, многих из которых вдохновили кампании Эдлея Стивенсона. В последнюю неделю своей кампании он выдвинул предложение о создании Корпуса мира. Реакция была незамедлительной и вызвала широкий отклик: пресса одобряла, Ричард Никсон — нет («эта программа внешне хороша, но опасна внутренне»)[62]. Это был решающий момент: возможно, более чем на что-либо другое во время кампании, он указывал на то, что Кеннеди собирался сделать. Но Кеннеди также привлек на свою сторону множество не столь альтруистично настроенных бунтовщиков против высшего военного офицерства и высокопоставленных чинов, против всех этих осторожных консервативных старомодных политиков, которые позволили Джо Маккарти так долго действовать, которые полностью предоставили Уолл-стриту и его союзникам управлять экономикой (чаще всего вспоминается высказывание «что хорошо для «Дженерал моторз» — хорошо для Америки»), стояли в стороне, в то время как белый Юг боролся за сохранение превосходства белых и расовую сегрегацию, и казались неспособными понять или вступить в схватку с межнациональными проблемами нового дня. Это было скорее ощущением, чем взвешенным анализом, и Кеннеди прекрасно его использовал не только потому, что мог преподнести себя преемником Эдлея Стивенсона; не могло также принести вреда и то, что лидеры «партии ветеранов» первоначально выдвинули не его. У демократов, как и у республиканцев, был истеблишмент; Кеннеди мог стать претендентом от обеих партий, несмотря на то, что он, в противоположность Никсону, только что вошел в эту среду. И, становясь на очень либеральную партийную платформу, широко изложенную последователями Хьюберта Хамфри, Кеннеди получил все наиболее идеалистическое, прогрессивное и энергичное в американской политике. Ему удалось даже расположить к себе Элеонору Рузвельт.

Но самым драматичным вопросом 1960 года оставался религиозный. Возможно, в 90-годах, когда между и внутри наций религиозный вопрос стал очень настоятелен и горячо обсуждается политика поликультурализма, проще понять, что было многими поставлено на карту в то время. В тот момент, когда американская политика формировалась под влиянием расового, классового и внешнеполитического вопросов, многим наблюдателям и участникам было трудно увидеть за страстями, поднятыми «религиозным вопросом», что-то, кроме атавизма и устаревших взглядов. Сегодня, когда нам все время настойчиво напоминают о силе религии как пути индивидуального и социального отождествления, мы можем осознать огромную важность кандидатства и победы Кеннеди для понимания Соединенных Штатов в 1960 году, а также того, с помощью каких инструментов убедительно удалось добиться небольшого, но подлинного социального прогресса.

Сенатор Юджин Маккарти, слегка угрюмый и, несомненно, искренний обозреватель жизни семьи Кеннеди, заметил с сожалением, что кандидат-католик был очень неважным католиком. Эго было неправильно. Пожалуй, не считая сестру Кэтлин, которая вышла замуж за пределами США и за человека другой веры, Джек был очень привержен в вопросах веры и, хотя в своей частной жизни не являлся образцом христианина, но добросовестно придерживался ритуалов веры, молясь, регулярно ходя к обедне и искренне наслаждаясь хорошей проповедью[63]. Он отказывался подавать себя как кандидата-католика, говоря, что не уверен, что проголосовал бы за себя в этом случае, но, несмотря на советы, был готов публично отстоять право католика на выдвижение своей кандидатуры на пост президента. Он мог открыто обсудить эту тему и серьезно ответить на все вопросы, касающиеся предмета, даже самые глупые. Эта политика обернулась добром и оказалась хорошим упражнением в самоопределении. Нравилось ему или нет, он был кандидатом-католиком и ему пришлось взять на себя ответственность этой роли. Не то чтобы действительно не хотелось этого делать: его неприятие сектантской политики было искренним, но он имел в виду прежде всего уши протестантов. Это не объясняло всего. Его ощущение себя членом преследуемого религиозного меньшинства было очень прочным; он не собирался предавать своих людей, дипломатично обыграв религиозный вопрос, далее если бы у него была такая возможность, чего, тем не менее, не было.

Протестанты Соединенных Штатов успешно себя защитили в 20-е годы нашего столетия, когда настояли на своей идее Америки как республики, проведя ограничительный Закон об иммиграции в 1921 году, а в 1924-м разгромив Эла Смита. С тех пор они постепенно утратили свои завоевания: Франклин Рузвельт отменил запрет и ввел иудеев и католиков в самый центр федерального правительства, и с 1945 года обе группы, особенно католики, добились огромных преимуществ в предвыборной политике: даже Филадельфия стала демократической. Пришло время, когда белые протестанты обнаружили, что они являются просто другой этнической группой, вместо того, чтобы, как когда-то давно, считаться американцами. Можно было ожидать некоторого роста социальной напряженности, даже насилия; но был принят закон о несанкционированных действиях. Благодаря Закону об иммиграции (одной из мелких обязанностей Кеннеди была их корректировка или отмена) доля иностранцев в США снизилась с 13 % в 1920 году до 5,6 % в 1960-м, в то время как численность населения возросла со 106 миллионов до 179. В этнических и религиозных вопросах разногласия сменились растущей стабильностью; одно за другим выросло два поколения американцев, которые за время «Нового курса» и большой войны за демократию научились стыдиться предубеждений, как показало предварительное голосование в Западной Вирджинии. Одним словом, Кеннеди втолкнули в открытую дверь, но это не уменьшило необходимости политической смелости и не избавило предприятие от риска историки сейчас обсуждают этот вопрос так же, как это делали журналисты и политологи в то время, но наиболее вероятно то, что религия Кеннеди почти стоила ему выборов. Было ясно, что его кандидатура — смелый и неизбежный вызов одному из самых старых, могущественных и наименее терпимых американских предрассудков.