Ничего больше не говоря, даже не обращая внимания на собравшихся, Олеся Воловик перебросила ремень сумки через плечи поперек, словно портупею, и, довольная собой, прошествовала мимо. Услышав за спиной неуверенное:

– Говорю же – гены…

Из маршрутки Олесю выгнали два раза. Первый раз – со скандалом, водитель даже обматерил ее, тоже обозвав наркоманкой, хотя последний раз девочка баловалась дурью месяц назад, и то без особого желания, так, за компанию. Второй раз – без скандала, даже не дали пройти в салон. Уставший пожилой дядька на водительском сиденье монотонно пробубнил: «Проезд оплачиваем» – и когда его пустые глаза уставились на девочку, она все поняла, молча сняла ногу со ступеньки, пропуская следующего.

Пешком на окраину идти не хотелось. Если бы в конечной цели пешей прогулки был хоть какой-то смысл, девочка ни секунды не колебалась бы. Спешить ей все равно некуда, никто нигде ее не ждал. Однако она шла лишь затем, чтобы не сидеть больше на лавочках в сквере до вечера. Уж как минимум поесть и прилечь она там сможет. Ну, а дальше как получится.

Пройдя своим ходом еще одну остановку, Олеся Воловик остановилась, внимательно изучая людей, поджидающих нужную ей маршрутку, затем безошибочно выбрала невысокого парня с наушниками в ушах. Подошла, постояла рядом, надеясь, что тот обратит внимание. Но парня полностью поглотили звуки музыки, потому девочка в конце концов решительно дернула его за рукав. Меломан удивленно взглянул на незнакомку, бывшую на голову ниже его. Кругляши наушников так и оставались в ушах, Олеся постучала себя по уху указательным пальцем. Вздохнув, парень вынул один наушник.

– Чего тебе?

– Извини, – это слово всегда почему-то давалось Олесе с трудом, может быть, потому, что для нее это было просто слово, своей вины она ни перед кем и никогда не чувствовала, и все же повторила: – Извини, такое дело… Выручи два рубля, на маршрутку…

– Гривны.

– Что – «гривны»?

– У нас деньги – гривны. Не рубли. Тебе два рубля или две гривны?

Олеся закусила губу. Почему ее все постоянно воспитывают, даже те, кого она в первый и последний раз в жизни видит…

– Хочешь – два доллара дай. Или два евро.

– Не разговор. – Парень освободил второе ухо. – Скажи нормально: мне нужно две гривны на проезд. Одолжите, пожалуйста, молодой человек.

– Одолжить – это в долг брать. Я тебе что, отдать их должна?

– А ты как думала?

– По ходу, я тебя искать должна? Гоняться за тобой с двушкой в кулаке?

– Как хочешь.

– Так не дашь? – Олеся заводилась все сильнее.

– Дело не в «дашь – не дашь», – знакомые девочке занудные нотки появились в голосе парня. – Дело в том, что ты ходишь и просишь. На нищую не похожа, одета вроде ничего…

– А это вообще не твое, блин, дело, как я одета и как раздета! – Олеся вдруг сорвалась на крик, на них стали оборачиваться. – Козел! Две гривны у него стрельнули, так он тут самый умный, самый правильный! Баран!

Пожав плечами, парень снова заткнул уши кругляшами наушников, повернулся к девочке спиной.

Олеся не знала, какого чувства у нее сейчас больше – гнева или обиды. Чтобы совсем уж не запутаться в чувствах, девочка сдернула через голову ремень сумки, намотала его на кулак, замахнулась и обрушила сумку на спину зануды.

Сумка тяжелой не была. Там лежал только пакет с трусиками, еще – шорты, переделанные из старых джинсов, несколько маечек и наполовину разгаданный кроссворд. Парень скорее удивился и даже слегка испугался, не ожидая такой агрессии от сопливой девчонки. Никто из людей на остановке также ничего подобного не ожидал, потому никто не помешал Олесе стукнуть парня сумкой еще раз. Он отступил на два шага, выставил перед собой руку, забормотал:

– Э-э, ты чего… – и обратился к окружающим, словно ища там прокурора, адвоката и свидетелей. – Чего она… Вы ж видите, ее пальцем никто не трогает… Дура…

– Дура, – повторила Олеся, решительно наступая на него. – Дура, дура, дура!!!

Она махнула сумкой в третий раз, уже отлично понимая: парень не позволит себе ответного удара. Слишком явная разница в возрастной и весовой категориях. Он по-любому будет выглядеть дураком, связавшимся с малолеткой. Случайные зрители этого случайного спектакля не удивились и даже не возмутились. Последнее время уличная агрессия стала привычной не только для кировоградцев – ежедневно об этом говорили в новостях, причинам социального напряжения посвящали телевизионные ток-шоу, а социальные психологи по востребованности среди журналистов обошли даже модных политологов.

Но прекратить все это было нужно. Потому в четвертый раз Олеся замахнуться не успела – сумку перехватила коротко стриженная женщина средних лет в очках с пластмассовой оправой и, как не преминула заметить девочка – слишком даже для ее возраста расплывшейся фигурой. Тут же нахлынуло другое: очкастая неуловимо напомнила Олесе недавнюю продавщицу мороженого в городском сквере.

– Хватит, – не сказала – приказала очкастая, в голосе звучала легкая хрипотца. – Хватит уже. Устроила тут, разошлась. Прекращай цирк.

– А то – что? – дерзко спросила девочка.

– Разве я тебе чем-то угрожала, солнышко? – В этом «солнышке» не прозвучало даже намека на ласковое обращение и на симпатию. – Это ты тут всех нас готова поубивать. Дома что-то случилось?

Поняв, что девочка больше не будет нападать, парень на всякий случай вышел из ее поля зрения, стараясь держаться незаметно, чтобы его не втянули в продолжение скандала. Тем временем вокруг Олеси и ее непрошеной воспитательницы стала собираться небольшая стайка женщин пенсионного возраста – наверняка собираются обсуждать маленькое происшествие на остановке всю ближайшую неделю.

– Ну, так дома что-то случилось у тебя? – нависла над девочкой дама в очках.

– Не случилось, – окрысилась Олеся, легко вырывая край своей сумки из пальцев очкастой. – У меня не может ничего дома случиться. У меня дома нету.

– Почему не в школе? – вырвалось у кого-то рядом.

– Какая школа летом, женщина, вы что? – отмахнулась очкастая, подняла Олесю за подбородок крепкими пальцами. – Или ты не училась в школе вообще?

– Я грамотная! – выкрикнула Олеся. – И вообще, чего надо вам всем! Пустите меня! Попросил два рубля… Ну… две гривны человек, так уже сразу тут, завели! Не надо мне ничего от вас!

– Милостыню просишь? – услышала она сзади.

– Да бомжиха она! – прогудел с другой стороны мужской голос. – Наркоманка. Проститутка малолетняя!

– Сам наркоман! – отчаянно выкрикнула девочка, почувствовав себя точно так же, как всего лишь два года назад – в очереди возле тюрьмы. – Сами вы бомжи! Сами вы! Пустите меня!

Но рука очкастой легла теперь на ее плечо и держала крепко.

– Стыдно попрошайничать, – строго проговорила женщина.

– Если б я побиронкой была, давно б уже наколядовала себе! – Олеся вдруг поняла, что ей надоело сопротивляться толпе, в голосе появились жалобные нотки. – Мне всего-то до конечной доехать! Папа у меня там живет, со своей… Пустите меня вообще, надоели! Все достало!

С трех сторон девочке протянули деньги. Две гривны целой купюрой, две по одной и одна синяя пятерка. Мгновение подумав, Олеся взяла все, пробормотала «спасибо» и, в который раз вырвавшись, быстро прошла прочь, суя на ходу деньги в сумку. Вслед услышала:

– А говорила – не просит… То ей так ехать надо было…

– Совести нет!

– Ага, у них точно совести нет.

– У вас совести нет! Видите, девочка вроде нормальная. Может, и правда в семье чего… Из дому сбежала…

С последней фразой Олеся Воловик согласилась. И села на маршрутку, вернувшись пешком на остановку назад. Не хотела, чтобы те же люди ехали с ней в одном раскаленном июльским солнцем салоне.

Отец сейчас жил на окраине – этот район плавно и незаметно перетекал из города в пригород, и четкой границы здесь не просматривалось. Олеся сама не знала, где заканчивалась черта города. Впрочем, этот факт девочку интересовал постольку-поскольку. Она обратила на него внимание лишь однажды, когда папа вез дочку к себе из центра на такси и водитель уточнял подробно, куда именно нужно ехать. Потом оказалось – оттого, черта города или за город, зависела стоимость поездки.