– Я ее не знаю, – ответил Ривера.

Канарцы захохотали.

– Да и незачем.

Рауль залпом осушил стакан.

– Я знаком с ее братом. Он друг Агустина.

– Да. Это мы знаем. Девочка вполне надежная.

– Даже очень.

Они насмешливо улыбались. Ривера начинал раздражаться.

– Вы на что-нибудь намекаете?

Он смотрел на канарцев с недоверием и опаской. В день выхода «Аттики» земляки перессорились и с тех пор враждовали друг с другом.

Суарес с нарочитым вниманием разглядывал в стакане недопитое вино.

– Ты что-нибудь потерял там? – спросил Рауль.

– Нет. С чего ты взял?

– Да уж больно внимательно ты разглядываешь стакан…

Херардо расхохотался.

– Ты знаешь Давида, этого тихоню каталонца, приятеля Мендосы?

Рауль утвердительно кивнул. Подозрение, что его друзья собираются поиздеваться над ним, росло с каждой минутой. Это злило его.

– Да.

Когда Херардо говорил, на его подбородке появлялась маленькая ямочка.

– Если ты его увидишь, предупреди, чтобы он вел себя поосторожней и не лез куда не следует.

– Нам стало известно, что он сует нос не в свои дела.

– Ты имеешь в виду Глорию?

– Да. Именно ее.

Самодовольный тон, каким разговаривали с ним его бывшие друзья, бесил Рауля. «Выскочили в день забастовки на улицу и тут же разбежались, как борзые, а мнят себя чуть ли не героями». Это уж слишком!

– Я думаю, это его личное дело, с кем он гуляет…

Рауль поднес руку к шее и поиграл серебряной ладанкой.

– Глория девка правильная, – сказал один из канарцев, – Если он ей наскучит, она устроит ему номерок.

– Если уже не устроила.

– Вот именно. Если уже не устроила.

Все переглянулись.

– Ох, и вредные вы, – вдруг сказала девица. – Глория вовсе не такая. Она совсем не плохая девушка.

– Вот-вот. Скажи еще, что она сама невинность, и мы этому сразу же поверим.

– Да она просто святая.

Девушка пожала плечами.

– Вечно вы преувеличиваете.

– Женщины любят защищать друг дружку, – ввернул Пролетарий. – Видно, потому что у них у всех рыльце в пушку.

Раздались смешки. Херардо поднял свое курносое лицо; губы его блестели, как сургуч.

– Вот что. Давай лучше оставим этот разговор. Мы тебя предупредили, потому что ты его друг. Да! Можешь еще передать Мендосе, чтобы он тоже поостерегся играть с огнем.

Кровь ударила в лицо Раулю.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– О чем слышишь. Если он хочет, чтобы все было шито-крыто, пускай действует осторожней, а не шляется с ней в открытую по улицам.

– И все же я не знаю, о чем ты говоришь.

– Может, ты не знаком с Анной? А я не раз видел вас вместе.

– Можно узнать, какое это имеет отношение к сестре Паэса?

Херардо передернул плечом.

– Никакого. Абсолютно никакого.

– По мне, – сказал Суарес, – делайте что хотите. Но повторяю, вы избрали плохое время. Надо было показывать себя давно, несколько месяцев назад.

В дни забастовок Рауль жил неподалеку от Аточи, на квартире своей любовницы, медсестры из клиники.

– Я признаю, что ничего не делал, – сказал Рауль, – но зато не выставлял себя на посмешище, как некоторые из вас.

Слова Суареса распалили его еще больше.

– Если вы считаете, что своими бабскими выходками показали себя, то я по сравнению с вами Георгий Победоносец.

– Мы хоть вышли на улицу, – сказал Энрике.

– Могли бы преспокойно сидеть дома. Не думаю, чтобы революция много потеряла.

Пролетарий согласно кивал головой.

– Рауль прав. Такие, как вы, должны сидеть дома и ждать, когда вам отрубят головы. Мир только выиграет от этого.

– Да и ты, вместо того чтобы напиваться, как свинья, мог бы сделать что-нибудь полезное, – сказал маленький канарец.

Пролетарий плюнул в стакан.

– А вас никто не спрашивает.

– Правильно, – сказала девушка, – Вы тоже никчемный человек.

– Все мы паразиты, – подтвердил Пролетарий.

Было что-то обольстительное в манере Рауля держать себя: женщинам нравилась его развязная, немного расхлябанная походка. На улице модистки нередко оборачивались, чтобы посмотреть на него. Рауль с удовольствием чувствовал на спине их взгляды. Однажды в диспансере, где Рауль изредка практиковал, он лишний раз убедился в своей неотразимости. Пока он готовил шприц для инъекции, внимание его привлекла пациентка: молодая миловидная женщина смотрела на него с кротостью и нежностью домашнего животного. Вдруг неожиданно для себя он бросился целовать ей шею, губы, плечи. Женщина, он это хорошо помнил, благодарно и признательно улыбалась ему. Они не произнесли ни слова. Он даже не знал, как ее звали. В соседней комнате даму ожидал господин, который увел ее, поддерживая под руку.

– Клянусь вам, это была восхитительная женщина! Я не знал, что делать. Готов был провалиться сквозь землю. Этот тип спросил меня, сколько он должен заплатить. И мне пришлось сказать, что с него причитается десять пятьдесят.

– И ты взял?

– У меня не было другого выхода.

– А женщина как вела себя?

Рауль сдвинул шляпу на затылок.

– Очень нахально. Повиснув на руке у этого типа, она смотрела на меня, будто ничего не произошло, и называла меня доктором. Уходя, она даже не протянула мне руки.

Урибе забился в самый темный угол бара. Ему было совершенно безразлично, о чем говорили остальные. Время от времени он наливал в рюмку сиреневый ликер и маленькими глотками выпивал его.

– Они все без ума от этого красавчика, – вдруг проговорил он фальцетом.

Анна с удивлением обернулась: она никогда не слышала этот высокий голос паяца; ей даже показалось, что кто-то пришел.

– Ни одна не устоит перед ним.

Кортесар раздраженно посмотрел на Урибе.

– Напился, так помалкивай.

Урибе залпом выпил рюмку.

– Sursum corda. Возвысим сердца.

Он сунул нос в горлышко бутылки, делая вид, будто с наслаждением вдыхает ее аромат, но, заметив, что Кортесар продолжает смотреть на него, проговорил:

– Можете продолжать. Даю слово, я буду нем как рыба.

Кортесар повернулся к Раулю:

– Да… О чем же ты расспрашивал канарцев?

Ривера привычным жестом покрутил густой ус.

– Я их ни о чем не расспрашивал. Это Херардо интересовался, знаком ли я с Анной. Я ответил, что знаком. И тогда он заявил, что мы должны вести себя осторожней.

Из темного угла донесся писклявый голос:

– Ложь. Ложь. Сеньор Ривера не видел ни Херардо, ни кого другого. Сеньор был очень занят в то время, он развлекался с одной прекрасной гориллой.

Друзья с отвращением посмотрели на Урибе. Вот уже полчаса, как он мешал им разговаривать.

Ривера провел тыльной стороной руки по толстым губам.

– Если вы не заставите замолчать этого кретина, клянусь жизнью матери, я разобью ему морду.

Два дня назад в притончике на улице Святого Марка Урибе напоил Рауля и трех женщин, которые были с ними. Они обмывали денежный перевод. Воодушевленный винными парами, Рауль принялся переворачивать столы и стулья, а потом гоняться за женщинами. Поймав визжавших и хохотавших подружек, он поднял их, по одной в каждой руке, и, как Геркулес, прошелся с ними вокруг стола. Никогда еще Урибе не восхищался им так, как в эти минуты. Гигантское мускулистое тело блистало во всей своей красоте. Рауль смеялся, Рауль целовал, Рауль любил. В самый разгар пирушки нагрянули два жандарма и увели их всех в участок. С тех пор Рауль перестал здороваться с Урибе.

– У-у, какой ужас, какой ужас! – завопил Урибе. – Если бы вы только знали… С каждым днем он все больше становится самцом.

– А ты бабой. Лучше бы не напивался каждый раз как свинья, а смотрел бы за собой хоть немного, тогда бы с тобой не случалось того, что случается.

Рауль обернулся к приятелям и сделал им знак рукой.

– Жаль, что вы не видели его, когда он трясся от страха и подобострастно отвечал на все вопросы полицейских.