Капли дождя монотонно падали в подставленный цветной таз. Агустин откупорил бутылку водки; в тот вечер он был мрачнее обычного и старался бодриться.

– А больше они ничего не сказали? – спросил он у Риверы.

– Нет. Ничего. Во всяком случае, я не помню.

– Удивительно, – проговорила Анна, – как они могли пронюхать.

– Ничего они не пронюхали, – вмешался Паэс – Мы сами несколько часов назад впервые услышали имя Гуарнера. Откуда они могли знать о нем?

– Телепатия, – сыронизировал Кортесар.

– Просто они слышали звон, да не знают, откуда он. А делают вид, будто им все известно.

– А мне кажется, – сказал Рауль, – они просто боятся, что мы их обойдем.

– Верно, – подтвердил Кортесар. – Надо показать себя, и они лезут первые. Наше дело действовать осторожно и последовательно.

– У нас все необходимое под рукой. Надеюсь, все готовы.

– Херардо с его приятелями – это просто шайка трусов. Я всегда знал, что они не осмелятся идти до конца.

– Я уже говорил об этом, – начал Мендоса, – тот, кто не уверен в себе, пускай уходит. Осуждать никто не станет.

Он окинул взглядом собравшихся. Все глаза были устремлены на него: это походило на безмолвный опрос, во время которого каждый старался выглядеть как можно уверенней.

Маленький Паэс с плохо скрываемым любопытством уставился на Давида.

– Если у кого есть что сказать, так, я думаю, сейчас самое время.

Кортесар прочистил горло.

– По-моему, самое важное – это разработать план покушения. Мы говорили о Гуарнере и о способах нападения на него. Но мы не обсуждали последствий.

– Гуарнер принимает каждое утро, – пояснила Анна. – Нет ничего проще добиться у него приема. Любой из нас может прийти к нему под видом журналиста. У него только две горничные и секретарь. Привратница немного любопытна, но мимо нее все-таки можно проскочить. Единственная трудность – это выйти незамеченным, а потом в машину, и через десять минут – ищи ветра в поле.

– А не лучше ли пойти двоим? – спросил Давид. – Пока один будет разделываться с Гуарнером, другой будет караулить.

Агустин отрицательно покачал головой.

– Нет. Никаких помощников. Один всегда вызывает меньше подозрений. Убивать должен один, он и отвечать будет за все.

Крупные капли дождя, заглушавшие его слова, хлестали по стеклам. Взбудораженные птицы, точно обезумев, искали убежища под кровлей дома. Дождь все усиливался.

– В данном случае, – сказал Кортесар, – обстоятельства нам благоприятствуют. И нет нужды попрекать друг друга.

– Херардо и канарцы в курсе дела, – вставил Давид. – Может быть, мы празднуем победу раньше времени?

– Херардо жалкий трус, – ответил Рауль.

– Да, но мы плохо начинаем.

– Ты что ж, думаешь, они проговорятся?

– Да никогда на свете!

– Самое важное, – вмешался Агустин, – это уметь сохранять хладнокровие. Стоит выскочить на улицу, и дело в шляпе.

Анна считала все эти разговоры бесполезными. Ей казалось, что стоит кому-либо узнать о покушении, как всю страну охватит тревога. Убийство старого депутата взбудоражит всех. Все всполошатся. И каждому из них придется отвечать.

Ривера перебил ее:

– Я думаю, прежде всего мы должны выбрать того, кто совершит покушение, и разработать план действий.

Снова раздался голосок Урибе, визгливый и надтреснутый, словно он вырывался из тряпичной глотки.

– А все дело в том, что Рауль прямо умирает от желания пальнуть из пистолетика.

В сдвинутой на затылок шляпе, скривив толстые губы под черными усами, в расстегнутой на груди рубахе, Ривера воплощал собой презрение.

– Дерьмо, – сказал он.

Агустин поднял с пола откупоренную бутылку водки и поднес ее к губам.

– Об этом еще никто не говорил.

Прежде чем продолжить, Мендоса покрутил бородку.

– Итак, избрание состоится в ближайший «чумный день» жеребьевкой. У всех нас достаточно времени, чтобы все обдумать, мы можем подготовить настоящий праздник смерти, – он улыбнулся. – Идея, правда, не моя, а Танжерца, но в ней есть своя изюминка.

Он замолчал, налил себе водки и, прежде чем выпить, повертел рюмку в руках.

– Между страницами книги положим столько соломинок, сколько человек будет участвовать в жеребьевке, так, чтобы верхние концы соломинок выглядывали наружу. Одна соломинка будет короче других. Кто ее вытянет, тот и будет исполнителем.

– Ты это вычитал в книжках о пиратах? – спросил Кортесар. Мендоса расхохотался.

– Да, они валяются у меня под столом. Лола очень любит их читать.

И он показал всем несколько книжек в ярких потрепанных обложках: «Индус-волшебник», «Смерть на крыльях бабочки».

– Сознайся, они тебе тоже нравятся, – сказал Паэс.

Агустин скорчил рожу.

– Я от них без ума.

Кортесар томным голосом протянул:

– Так много всяких дел…

Все рассмеялись.

– А кто положит соломинки в книгу?

Урибе подхватил вопрос на лету.

– …Рука невинного младенца.

Все посмотрели на него: он вылез из своего темного угла и, казалось, не мог найти себе места.

– Маленькая, нежная, красивая ручка.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду себя? – опросил Рауль.

Глаза Урибе засверкали.

– У меня непорочная душа.

Он закатал рукав пальто до локтя и порывисто вскинул руку.

– В средние века для подобных нужд всегда выбирались дети, – заявил он напыщенно. – Даже устраивались настоящие крестовые походы. Это было восхитительно. Проповедники рыскали по полям в поисках пастушков. «Убедит неверных, – говорили они, – не оружие, а вид невинных созданий». Они согнали сотни тысяч детей: крылатое воинство ангелов. Достигнув Средиземного моря, апостолы велели детям идти вперед. «Перед этими невинными созданиями, как перед Моисеем, отверзнутся хляби морские». Детишки слушались и тысячами тонули. Оставшиеся в живых были погружены на корабли и после многих дней странствий по бушующим морским волнам добрались наконец до Турции, где были проданы в рабство.

Закончив рассказ, он, точно фокусник, сделал глубокий реверанс.

– Благодарю вас, благодарю.

Анна резко встала; шуточки Танжерца и одобрение, с каким они принимались приятелями, возмутили ее.

– Ладно. Теперь все ясно. Надеюсь, в ближайшую среду вы устроите свой «чумный день». Если же вы считаете необходимым собраться раньше, давайте соберемся.

Анна посмотрела в окно: дождь стихал. Большие капли, медленно отрываясь от кровли, падали в шиферный желоб.

Наступило молчание.

– Ну что ж, – сказала Анна, – сейчас лучше всего разойтись. Дождь перестал, надо воспользоваться этим.

Они вышли один за другим. Последним ушел Паэс. Перед уходом он тронул Агустина за рукав.

– Видел?

И он указал на дверь, через которую только что все вышли.

– Что? Не понимаю, о чем ты говоришь.

Зеленоватые глазки подростка сверкали.

– Давид был бледный как полотно.

Мендоса задумчиво пощипал подбородок.

– Это интересно. Думаешь, он сдрейфил?

Луис замялся: подобное обвинение для члена группы было самым тяжелым.

– Трудно сказать, – протянул он.

Агустин оборвал его, скривив губы:

– В таком случае, он должен заявить об этом, и дело с концом.

Паэс играл сигаретой.

– Не думаю, чтобы он хотел уйти от нас. Но неужели он так трусит… – Он умолк на секунду и потом продолжал: – Я бы на твоем месте постарался приободрить его. Мне кажется, тебе он доверяет, ты мог бы воодушевить его. Одним словом… ты сам увидишь, что надо будет делать.

С лестницы позвали Мендосу. Он пожал плечами.

– Ладно. Я поговорю с ним. Ты не беспокойся.

Паэс благодарно улыбнулся.

– Потом мне расскажешь.

И он тоже быстро сбежал по лестнице.

Приятели поджидали его в подъезде. На улице снова полил сильный дождь, а плащ был только у Кортесара. Он предложил его Анне, но та отказалась:

– Нет, спасибо.

Они быстро разошлись. Анна и Кортесар в одну сторону, остальные в противоположную.