После долгих колебаний в этот вечер ее выбор пал на сиреневое платье. Прежде чем надеть его, Флора приняла душ. Свои туалет она дополнила поясом цвета мальвы и туфлями из кожи антилопы. Зеркало вернуло удовлетворивший ее тщеславие образ, окутанный неясным туманным ореолом. Затем она с величайшей заботливостью причесалась. Блестящие черные, шелковистые волосы мягко спадали ей на плечи. Несколько непокорных прядей поднимались надо лбом, и Флора подхватила их лентой.

Одевшись, она покинула спальню и заперлась в салончике своей сестры. Здесь, среди знакомой с детства мебели, Флора чувствовала себя в большей безопасности, чем у себя в комнате. С некоторых пор ее часто одолевали приступы головокружения, бывало, что в течение нескольких секунд она не могла произнести ни слова. Иногда она просыпалась среди ночи вся в поту, с тягостным ощущением, что кричала во сне. Флора поискала в сумке ключик и отперла шкаф, в котором хранились крепкие напитки.

Она пила тайком от Рехины, и не подозревавшей, что бутылка мальвазии, приберегаемая ею для гостей, с начала лета несколько раз заменялась новой. Парочку-другую рюмок в день – ровно столько, сколько требуется для поднятия тонуса. Порою, когда чувство подавленности овладевало ею с большей силой, чем обычно, Флора уносила бутылку мальвазии к себе в комнату и выпивала несколько – всего лишь несколько – стопочек, прежде чем лечь в постель. Это помогало ей успешно бороться с бессонницей, и до самого утра она спала не просыпаясь.

Таким образом, слух, пущенный Эльвирой, будто Флора была вдребезги пьяна в тот вечер, когда в аллеях «Лабиринта» к ней пристал какой-то человек, совершенно не соответствовал истине. Флора выпила тогда лишь стакан мальвазии и рюмочку горького для пищеварения. У нее ведь хватило присутствия духа закричать, призывая на помощь, когда этот тип, делая непристойные жесты, приблизился к ней. Это ли не доказательство, что версия Эльвиры – клеветническое измышление.

Бутылку «парфэ амур» Флора купила также без ведома Рехины. Это был слабый ликер бледно-фиолетового цвета, который она пила из стоявших в горке хрустальных рюмок, присыпав краешек сахарной пудрой, как рекомендовал один журнал мод. Внезапно передумав, Флора пошла к себе в спальню за ликером и, усевшись в качалке перед пожелтевшей фотографией Беремундо, сделала первый маленький глоток.

Когда металлическое щелканье дверного замка возвестило о том, что Лолита ушла, Флора облегченно вздохнула. У девочки была дурная привычка всюду совать свой нос. Она с необыкновенной ловкостью ухитрялась выведывать чужие секреты, и Флора отнюдь не была уверена в том, что она хранит их про себя. Если хорошенько поразмыслить, Рехина, пожалуй, права, говоря, что прислуге ни в чем нельзя доверять.

Флора взяла со столика киножурнал и качнула качалку. Со страниц еженедельника вставала картина опьяняюще легкомысленного мира, где люди весело вступали в любовные связи и весело расходились, где любовники меняли пару, словно в ригодоне или паване. «Известная актриса Икс сообщает, что она намерена в четвертый раз вступить в брак…» «Я предпочитаю жить своей собственной жизнью», – заявляет Зет после развода с третьим мужем, кларнетистом…

Сеньорита Флора нервно отложила журнал. У нее пересохло во рту и жгло глаза. Рюмка была наполовину пуста. Она допила ее одним глотком, налила снова и снова выпила. С комода улыбалось юношеское лицо Беремундо. Флора обвела вокруг себя блуждающим взглядом. Размытое сумеречными тенями, из зеркала на нее глядело собственное розово-лиловое отражение; остальная часть комнаты затаилась в полумраке, словно в предчувствии неминуемой катастрофы. Вдруг все завертелось, как на сумасшедшей карусели, – окно, зеркало, лицо Беремундо, рюмка – опять пустая – и звонок – ах, да, звонок! – который звенел, звенел, звенел…

Флора вдруг потеряла всякое представление о реальности окружающего, и ей приходилось передвигаться вслепую, словно в мире призраков. Ее ноги как бы ступали по несуществующему полу и чудесным образом держали тело в воздухе.

С трудом удалось ей пробраться среди раскиданной неведомым шквалом мебели, плававшей по этажу. Дребезжание звонка больно отдавалось в ушах. Флора пересекла вестибюль, держа в руке бутылку «парфэ амур». За спиной ей чудилось тиканье взбесившихся часов. Дойдя до двери, она остановилась и, тяжело дыша, уперлась в нее бутылкой.

Все остальное было перепутано, смутно и ощущалось, как дьявольское наваждение.

В силу какого-то странного раздвоения Флора могла видеть себя со стороны «во плоти» – в сиренево-розовом платье, со спутанными черными волосами и расплывшимися румянами. Видела, как она открывает и молча закрывает дверь за спиной мужчины, как ее несомненный, но незнакомый двойник берет за руку идиота и на цыпочках ведет в свою комнату под настороженный скрип мебели, в свою комнату, задыхаясь от жара, точно в бреду, в свою комнату, томясь всем телом и ощущая в сердце пустоту, в свою комнату, как в сновидениях.

В свою комнату…

Многоцветный прожектор освещал импровизированные подмостки, возведенные рядом с голубым прямоугольником бассейна. На террасе китайские фонарики расплескивали вокруг столов манящие цветные лужицы; фонарики раскачивались от дуновения ветра, и сквозь ветки казалось, что это кружатся какие-то экзотические цветы. Молодежь разбрелась по парку, освещенному десятками электрических огней: кто-то развесил лампочки над газонами, и они мерцали в темноте, как светлячки. В салоне на сверкающей шахматной доске кафельного пола танцевали родители. Было нечто неестественное в том, что они находились за стеклянной стеной: вперемежку с папоротниками и кактусами они напоминали скопище медуз среди искусственных украшений аквариума.

Когда пришла Викки, игра еще не начиналась. Сеньора Лопес, в красивом платье из тафты, обходила сад под руку со своим мужем, в то время как Соня, в честь которой устраивался праздник, занималась трудным делом – принимала прибывающих гостей и разбивала их на пары.

– Викки, радость моя, как хорошо, что ты пришла! – сказала она, увидев ее. – Я как раз думала о тебе. Сын венесуэльского консула хочет, чтобы ты была его дамой на party.

И взяв Викки за кончики пальцев, она подвела ее к софе, на которой сидел молодой человек в темно-синем костюме, элегантном сером галстуке и круглом накрахмаленном воротничке. Он с рассеянно-сонным видом потягивал пунш.

– Хорхито Суарес. Викки Олано.

Стараясь не выдать своего торжества, Викки села рядом с ним. Сын консула пользовался среди женского населения Лас Кальдаса славой дон Жуана. Состояние его семьи делало Хорхе завидной партией в глазах девушек на выданье. А его внешность вызывала у всех безоговорочное восхищение, и где бы он ни появлялся, все взоры немедленно устремлялись к нему.

– У тебя есть партнер для пряток?

– Нет.

– Тогда, если не возражаешь, мы можем составить пару.

Окруженные завистливым восхищением ее подруг, они сидели на софе в галерее и оживленно болтали о спорте, об автомобилях. Затем, поскольку было еще рано, он запросто взял ее под руку, и они обошли все здание.

Когда наступило время играть в прятки, пары собрались вокруг бассейна. Подошла и сеньора Лопес с группой американских моряков, вне всякого сомнения, приглашенных на party ее мужем. Поднявшись на подмостки, Соня по жребию разбила участников игры на две команды. Хорхито и Виктория попали в группу тех, кто должен прятаться. Соня, взяв рупор, начала звонко считать по-английски до ста. Викки и ее партнер помчались по извилистой тропинке парка, стараясь избегать света фонариков. Некоторое время они бесцельно блуждали среди деревьев. Потом, крепко схватив Викки за руку, Хорхито потащил ее через кусты к потайному месту.

– Здесь нам будет хорошо. Если говорить тихо и не двигаться, нас никто не заметит.

Викки устроилась у ствола дерева. Плотная стена лавров скрывала их от взглядов преследователей, которые могли сюда забрести. Стараясь не помять юбку, девочка села, вытянув ноги, на траве рядом с юношей, касаясь его плечом.