Так высказывали свои соображения трое собеседников. Сонаты Брамса вылетели из головы унтер-офицера Пориша. Профессор Мертенс уже не предвкушает радости, которую доставят ему картины Коро. Совершенная несправедливость, быть может преступление, начинает вырисовываться перед ними в еще неясных очертаниях и завладевает их вниманием. Виновные хорошо окопались: они прикрываются долгом службы. Как добраться до них? Но добраться необходимо, и до них доберутся. Во всяком случае лейтенант Кройзинг — это ему ясно теперь — может рассчитывать на этих двух людей и на судебный аппарат, что стоит за ними. Внезапно Кройзинг чувствует прилив энергии.

— Господа, — говорит он с благодарностью, и его серые глаза тепло, почти успокоенно перебегают с белокурого человека в штатском на черноволосого. — Я вам очень признателен. Мы своего добьемся не мытьем так катаньем, Я чувствую: нам нужно получить от преступников придание. Без их признания мы не в состоянии реабилитировать моего брата. А именно этого я и добиваюсь. Это — мой долг перед родителями и дядей Францем, если не перед бедным мальчиком, которому, впрочем, теперь все равно, хотя он и выглядел в гробу чуточку недовольным. У меня есть еще его предсмертное письмо, только мне покамест не удалось его прочесть. Может быть, голос из гроба назовет нам нашего противника. И тогда я.

уж позабочусь о том, чтобы он признался. Каким способом, я еще не могу сказать. Есть у нас также в некотором роде свидетель, которого мой брат просил о помощи за день до смерти. К сожалению, я до сих пор не удосужился узнать его имя. Но я легко разыщу его. Оказывается, землекопы его части работают на постройке дороги под руководством моих людей. Мы соседи — все разыгрывается вокруг этого старого Дуомона, где я обитаю.

Унтер-офицер Пориш широко раскрывает глаза:

— Господин лейтенант, вы стоите в Дуомоне? — От испуга Пориш начинает говорить строго официальным языком. — Разве там можно жить?

— Как видите, — отвечает Эбергард Кройзинг.

— Разве он не находится под обстрелом французов?

— Не всегда, — гудит в ответ низкий бас лейтенанта.

— Но там беспрерывные потери ранеными и убитыми, не так ли?

Кройзинг смеется:

— К этому привыкаешь. Со мной пока ничего не случилось.

— Наш брат и не представляет, как выглядит эта картина, — говорит Пориш.

— С вашей точки зрения. — нехорошо, с моей — превосходно, — отвечает Кройзинг. — Изрытая вдоль и поперек пустыня, а посредине — старый Дуомон, как раздробленный панцырь исполинской черепахи. Под этим панцырем сидим мы, время от времени вылезаем оттуда и забавляемся игрой п песок или чем-либо другим п том же роде. Нам псе это, по-видимому, кажется гораздо страшнее, чем есть на самом деле. Он еще выдержит малую толику, старый Дуомон.

— Под навесным огнем? — тихо спрашивает адвокат Пориш.

— Да, случается, — весело подтверждает лейтенант Кройзинг, — привыкаешь и к этому; но если бы со мной приключилось что-нибудь серьезное, я оставлю вместо себя заместителя или преемника и сообщу его фамилию и адрес. Но это ни и косм случае не должно отразиться на нашем деле.

— Благодарю, господа, — снова говорит Кройзинг, вставая. — Мне, значит, придется теперь вести, помимо большой, еще и маленькую личную войну. Но у каждого из нас есть: свои страсти, если только для них находится время и служба не страдает от этого. Ведь в конце концов мне надо еще рассчитаться за моего брата и с милейшими французами. Хотя, надо сказать, — длинные тонкие губы Кройзинга насмешливо кривятся, — я в этом деле даю им несколько очков вперед: небольшие минные взрывы, знаете ли, чуть-чуть газу, несколько круглых ручных гранат и, наконец, огнеметы, которыми мы прокоптили блокгаузы Эрбебуа. Наш мундир там, у них, в большом почете. Но до сих пор это было только по долгу службы. Теперь у меня с ними и личные счеты.

Он натягивает перчатку на левую руку, надевает каску, подает военному судье и унтер-офицеру костлявую правую руку и, застегивая на ней перчатку, говорит:

— Не удивляйтесь, господа, если долго обо мне не услышите; если только меня не укокошат, я уж дам о себе знать.

Пожелав приятного завтрака, Кройзинг уходит.

Оставшиеся смотрят друг на друга.

— Вот это парень! — резюмирует Пориш впечатление обоих. — Я не хотел бы быть в шкуре того, кто послал мальчика на убой.

Военный судья Мертенс с чувством покачивает своей красивой светловолосой головой ученого.

— Чего только не бывает на свете! — говорит он неодобрительно. — Как бесчеловечны люди!

Глава третья ДОЛГ СЛУЖБЫ

Совсем по-другому спускается по лестнице лейтенант Кройзинг. Он больше не прыгает через ступеньки, он спокойно идет, но с каждым шагом, с каждой пройденной ступенькой в его голове все отчетливее созревает план. Надо действовать строго официально, он так и сделает. Если долг службы в руках начальства нестроевой роты оказался достаточным предлогом, чтобы погубить унтер-офицера Кройзинга, то этот же долг службы в руках лейтенанта Кройзинга будет достаточным основанием, чтобы выудить у них признание. Все эти мерзавцы — не мужчины;

они только с виду таковы, на самом деле это подгнившие ⁷деревяшки: нажмешь — и из них посыплется труха.

Лейтенант Кройзинг совершенно спокойно закрывает за собой коричневую дубовую дверь подъезда и едва слышно напевает про себя. Настроение у него прекрасное.

Грузовик с двумя шоферами в кожаной одежде сразу же останавливается, как только высокий офицер в каске поднимает руку в коричневато-красной перчатке. Лейтенанту повезло: грузовик этот ив колонны лейтенанта Пзальтера, постоянно находящейся в Дамвилере. Он доставил к поезду дальнего следования срочный груз для отправки в Германию и теперь почти порожняком едет домой. Двое отпускников, восседающих на плотно набитых сундучках, не в счет. Но не так просто найти для лейтенанта удобное местечко.

— Не присядете ли, господин лейтенант, пока рядом со мной? — предлагает шофер, судя по выговору, из Кельна. — Мы заберем еще почтовые мешки и тогда устроим из них для вас, господин лейтенант, удобное креслице.

— Креслице — это неплохо, — смеется Кройзинг и взбирается наверх к шоферу. — Придется мне, видно, сидеть наседкой на письмах матерей.

Шофер ухмыляется: лейтенант — парень что надо! Видно, не из тех, что прохлаждаются в Монмеди. Кройзинг все-таки предпочел остаться рядом с шофером и после того, как погрузили мешки с полевой почтой. Шоферы — народ опытный, они знают все дороги, все сколько-нибудь важные моста, псе колонные пути в зоне огня. Это тертые калачи; хотя они сдержанны с офшорами, по все же не прочь пересыпать рал говор прибаутками, посмешить шуткой или анекдотом, не отрывая при этом глаз от блестящей белой ленты дороги. Эбергард Кройзинг звонко смеется, острит время от времени, потирает от удовольствия руки. Он широко раскрывает от удивления глаза, Когда грузовик — уже? — останавливается перед крестьянским двором, в котором обосновался со штабом инженерных войск дивизии капитан Лаубер.

Да, здорово мы с вами посмеялись, унтер, теперь снова вернемся к серьезной жизни.

Все здесь знают лейтенанта Эбергарда Кройзинга. Все здесь ценят его. Различные роды оружия — эти маленькие самостоятельные миры со своим языком и собственными своими секретами — неплохо уживаются в боевых соединениях; но когда лейтенант-сапер попадает в среду пехотинцев, он выглядит таким же чужаком, как коза среди овец. Зато- в своих собственных войсках, которые раскинулись широкой линией по фронту и через штабы батальонов, бригад и дивизий замыкаются генералом-сапером, пребывающим в тылу в Сент-Мартине, он занимает определенное и установленное место, как каждое животное в стаде.

Кройзинг голоден, хотя шофер в дороге и угостил его хлебом со свиным салом и с колбасой. Он доволен, что капитан Лаубер сразу же приглашает его к обеду. Капитан обедает со штабными и другими офицерами из числа расквартированных поблизости. Они устроили для себя небольшую столовую в пустой квартире. Это командиры инженерных войск, радиослужб, зенитных батарей. Их человек десять, они добросовестно выполняют возложенные на них обязанности, хорошо знают свое дело и полны сознания ответственности. Капитан Лаубер, смуглый вюртембержец, самый старший по чину, установил особые правила в столовой. Во время обеда запрещено разговаривать о служебных делах. Под запретом также" политика. Не разрешается употреблять вино в количестве, превышающем полбутылки. Все остальное дозволено. Различия рангов не имеют значения, вежливый тон обязателен, вице-фельдфебели, в том числе и евреи, также допускаются в круг офицеров.