Она отодвинулась от Лакландера и теперь сидела, сложив руки на коленях. На ней было длинное домашнее платье. Волосы были стянуты узлом на затылке, но одна нежная прядь выбилась на лоб. Роза почти не красилась и вполне могла экономить на косметике, так она была хороша собой.
Поколебавшись, Роза добавила:
— Дело в том, что папин брак оказался неудачным. Если бы я его сейчас оставила, ему незачем было бы жить. Правда.
— Вздор, — неуверенно ответил Марк.
— Он никогда не мог без меня обойтись. Даже когда я была маленькой. Он всюду таскал меня за собой вместе с няней и гувернанткой. Из одной страны в другую. И потом, после войны, когда он разъезжал с особыми миссиями то в Вену, то в Рим, то в Париж. Он даже в школу меня не отдавал, потому что не хотел со мной расставаться.
— И напрасно. Что это за жизнь!
— Нет-нет, честное слово, ты не прав. Я жила удивительно богатой жизнью. Я увидела, услышала и узнала столько чудесного — другим девочкам такое и не снилось!
— И все же…
— Право же, это было великолепно.
— И все же надо было позволить тебе избрать собственную дорогу.
— Не в позволении дело. Мне позволяли почти все, чего я могла пожелать. А когда наконец я пошла своим собственным путем, посмотри только, что случилось! Его послали с миссией в Сингапур, а я осталась учиться в университете в Гренобле. Папа все не ехал и не ехал… И после я узнала, что без меня его понесло без руля и ветрил. И потом, пока он был там, он… познакомился с Китти.
Лакландер помассировал подбородок своей холеной докторской рукой и что-то промычал.
— В общем, — продолжала Роза, — вышло все хуже некуда, и с каждым днем делается еще хуже, а будь я тогда там, этого бы, наверное, не произошло.
— Отчего же? Он бы все равно с нею встретился. А если бы даже и не встретился, моя обожаемая Роза, все равно не думай, что ты можешь крутить чужой судьбой как тебе вздумается.
— Если бы я была там…
— Послушай! — сказал Лакландер. — Взгляни на это иначе. Если бы ты стала моей женой и переехала в Нанспардон, твой отец и мачеха мгновенно бы исцелились.
— Ах, нет, — покачала головой Роза. — Нет, Марк. Это безнадежно.
— Откуда тебе знать? Послушай! Мы любим друг друга. Я люблю тебя с такой отчаянной силой, что едва жив. Я знаю, что никогда больше не встречу женщину, с которой был бы так счастлив, и, поверишь ты мне или нет, тебе не встретить такого мужчину. От меня так не отделаешься, Роза. Ты выйдешь за меня замуж, а если жизнь твоего отца здесь тяжела, что ж, мы придумаем, как ему помочь. Может быть, если они расстанутся, он сможет жить с нами.
— Нет! Как ты не понимаешь! Он этого не вынесет. Он будет чувствовать себя лишним.
— Я с ним поговорю. Я скажу ему, что прошу твоей руки.
— Нет, Марк, не надо, милый… пожалуйста…
Марк сжал ее руки в своих ладонях. Потом вскочил и поднял корзину с розами.
— Добрый вечер, миссис Картаретт, — произнес он. — Мы тут обрываем ваши последние розы для моей бабушки. Прямо удивительно, какие чудесные у вас розы!
Китти Картаретт стояла у входа в розарий и задумчиво смотрела на Розу и Марка.
Второй жене полковника Картаретта не шло ее эдвардианское имя. Она совсем не походила на Китти. Она была из тех совсем светлых блондинок, которые без косметики кажутся бесцветными. У нее была стройная фигура, а лицо напоминало красивую, холеную, нарумяненную маску. Главным его свойством было выражение полной непроницаемости. Это и превращало Китти Картаретт в «роковую женщину». Ее прошлое сделало ее опасной. Китти была тщательно одета и, поскольку вышла в сад, надела перчатки.
— Рада вас видеть, Марк, — сказала она. — Я пришла сюда, потому что услышала ваши голоса. Вас привели сюда медицинские заботы?
— По крайней мере отчасти, — ответил Марк. — Я забежал поговорить с полковником Картареттом и осмотреть дочурку вашего садовника.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Китти, переводя взгляд с Марка на свою падчерицу.
Она подошла ближе, вынула из корзины темно-красную розу и приложила ее к губам.
— Что за аромат! — воскликнула она. — Даже сильнее, чем следует. Мориса дома нет, но он скоро вернется. Может быть, пойдем отсюда?
Китти повела их к дому. От нее исходил экзотический аромат, совсем непохожий на запах роз. Она держалась прямо и слегка покачивала бедрами. «Штучка дорогая, — размышлял Марк Лакландер, — но таких сотни. Чего ради он на ней женился?»
Шпильки миссис Картаретт процокали по мощеной дорожке к плетеным креслам, заваленным подушками. Поднос с графином и коньячными рюмками стоял на металлическом столике, крашенном белой краской. Китти уселась в качалку, вытянула ноги и приняла кокетливую позу.
— Бедняжка Роза, — сказала она, бросив взгляд на падчерицу, — хорошо, что ты в садовых перчатках. Положи своих колючих тезок в какую-нибудь коробку.
— Не беспокойтесь, — сказал Марк. — Я и так их донесу.
— Мы этого не допустим, — промурлыкала миссис Картаретт. — Вам, докторам, нужно беречь свои ручки.
Роза взяла у Марка корзинку и пошла в дом. Он проводил ее взглядом и обернулся, когда миссис Картаретт заговорила с ним.
— Может быть, выпьем немного, — предложила она. — Это любимый коньячок Мориса, он считает его превосходным. Капните и мне капельку, а себе налейте полную рюмку. Я-то больше люблю мятный ликер, но Морис и Роза считают, что у меня вульгарный вкус, так что мне приходится сдерживать свой аппетит.
Марк подал ей рюмку с коньяком.
— Если позволите, я пить не буду, — сказал он. — Для меня еще не кончился рабочий день.
— Вот как? Кто еще нуждается в вашей опеке помимо дочки садовника?
— Мой дед, — ответил Марк.
— Какой стыд — чуть не забыла! — произнесла она, нимало не смутившись. — Как себя чувствует сэр Гарольд?
— Сегодня, увы, не слишком хорошо. Так что мне пора. Если я пойду низом, то, может быть, встречу полковника.
— Почти наверняка, — равнодушно проговорила Китти. — Если только он не рыщет в поисках этой пресловутой форели на участке мистера Финна. Однако для этого мой муж слишком хорошо воспитан, что бы там ни говорил капитан.
— Тогда я спущусь к реке, — вежливо произнес Марк, — и, надеюсь, найду там полковника.
На прощание Китти помахала ему правой рукой и протянула левую: этот жест показался Марку вульгарным. Он также протянул ей левую руку и обменялся с ней холодным рукопожатием.
— Прошу вас, — сказала миссис Картаретт, — передайте вашему отцу: я знаю, как он огорчен нездоровьем вашего деда. Жаль, что я ничем не могу помочь.
Рука в перчатке на мгновение сжала его руку.
— Не забудьте же, — сказала Китти.
Вернулась Роза с цветами в коробке. «Не могу же я уйти вот так, — подумал Марк, — оборвав предложение на середине, черт возьми». И холодно произнес:
— Пойдете со мной навстречу вашему отцу. Вам полезно ходить.
— Я и так только и знаю что двигаюсь, — ответила Роза. — К тому же моя обувь и платье не подходят для прогулки к реке.
Миссис Картаретт рассмеялась.
— Ах, бедняжка Марк, — прошептала она. — Ну, да вот он идет, твой отец, Роза.
Полковник Картаретт показался из рощицы на холме и теперь поднимался по заросшему травой склону к лужайке. За ним бежал его спаниель Скип: старый, верный пес. Вечернее небо стало блекло-серым. Вместе с ним близкую ночь предвещали засеребрившаяся трава, деревья, лужайки, цветы и мягкие изгибы потемневшей реки. На фоне этого пейзажа, как воплощение самого духа этой ночи, двигался полковник Картаретт. Словно из далекого прошлого, овеянного туманом, его фигура поднималась от берегов Чайна.
Увидев людей на лужайке, он приветственно помахал рукой. Марк двинулся ему навстречу. Роза следила за Марком с тревогой, чувствуя растущее любопытство своей мачехи.
Полковник Картаретт был уроженцем Суивнингса. Он был наделен инстинктами сельского жителя, и в нем всегда ощущалась связь с землей. Впрочем, полковник имел пристрастие к искусству и был одаренным дипломатом. Это странное сочетание, однако, не наложило на него своего отпечатка. Только когда он заговорил, в его словах появилось что-то глубоко личное.