В один из дней декабря, по возвращению домой, мне сообщили, что какая-то девушка ищет меня, и находится она сейчас в "юденрате". Я бросился туда бегом, и нашел там сестру Рахиль. Мы оба заплакали. Месяц назад ей стало известно, что я нахожусь в Глубоком. Узнав, что и евреев этого городка заключили в гетто, она решила вернуть меня в Свинцян. Рахиль была красивой девушкой, черты ее лица не выдавали в ней еврейку, и она походила на полячку. Она прекрасно говорила по-польски. Дорогу из Свинцяна проделала, как полячка на телеге поляка, которая была специально заказана.

Мы пробыли в гетто Глубокое еще несколько дней. Тем временем немцы собрали группу около ста цыган, мужчин, женщин и детей, и всех расстреляли. В конце декабря мы оставили Глубокое, после трех месяцев пребывания в нем. Обратная дорога прошла без происшествий. Мы ехали на телеге через городки и села, возница был поляком, и оба мы были закутаны в большие крестьянские тулупы, не выделяясь своей внешностью. Ночевать возница привез нас в дом его близких в одном из сел. В Свинцян мы прибыли на следующий день к вечеру. Я прошел по еврейским улицам. Многие дома стояли пустыми, без окон и дверей, и только брошенные псы шатались между ними. Часть из домов занимали местные жители или крестьяне окрестных сел, которые воспользовались имуществом евреев, использовали их горькую участь. Мы расстались с польским возницей и без труда вошли в гетто. В это время евреи возвращались с работы, и литовский полицай проверял входящих не слишком тщательно. Я снова был в Свинцяне.

Гетто в Свинцяне было создано в старом еврейском районе, который назывался на идиш «Шулэхойф». В нем было несколько десятков деревянных одноэтажных домиков, разбросанных по нескольким переулкам. Гетто было окольцовано забором из колючей проволоки, охрана стояла у ворот, находящихся на «Шулгас» — Синагогальной улице. Литовский полицай стоял снаружи ворот, еврейский — внутри. В гетто находилось 500 евреев, в большинстве мастеровые и их семьи, которые были оставлены немцами для разных необходимых им работ. Часть этих людей сбежала или пряталась во время депортации всех евреев в Полигон. Затем они вернулись в гетто. Все внутренние дела гетто вел «юденрат», возглавляемый Моше Гордоном. Членами «юденрата» были врач Бениамин Тарасейский, воспитатель Мотл Гилинский, которые и раньше были известными людьми еврейской общественности городка. В «юденрате» работали отделы питания, жилья, здоровья и санитарии, труда — важных областей в существовании жителей гетто. «Юденрат» выступал от имени евреев перед немецкими и литовскими властями, занимался нуждами евреев, был адресом для требований немцев в отношении еврейской рабочей силы. По указанию немцев была создана еврейская полиция, включающая небольшое число евреев, ответственная за внутренний порядок в гетто и помогающая в осуществлении работ, согласно указаниям отдела труда «юденрата».

Я жил вместе с оставшимися в живых членами семьи, более десяти душ, в маленьком домике. На ночь мы стелили одеяла в любом возможном месте — на столе, на полу. Съестного не хватало, ибо пайков, выделяемых немцами, было недостаточно. Многие работали вне гетто, и там можно было достать продукты в обмен на вещи, пока они были. Из-за невероятной тесноты и антисанитарии, трудностей в приобретении мыла, а иногда и отсутствия воды, все боялись эпидемий, и от всех требовались усилия по сохранению чистоты. Мне казалось, что отчаяние не должно давать покоя оставшимся в живых, ведь восемьдесят процентов жителей городка было уничтожено в Полигоне, и не было семьи, в которой кто-либо не погиб. К моему удивлению, жизнь продолжалась в глазах постороннего наблюдателя, словно Полигон не был реальностью, а некой легендой. Люди выходили на работу, ели, беседовали, спорили, и временами даже слышался смех. Я был потрясен, но в течение короткого времени понял это поведение. Источником его было одновременно отчаяние и надежда, ибо судьба близких и знакомых в Полигоне ожидала их будущем, и нечего делать, если путь к спасению заказан в этом враждебном окружении. В этой безвыходной реальности им надо было жить изо дня в день. Вместе с этим чувством в сердцах многих теплилась надежда, что, быть может, случится чудо, и они будут спасены. Быть может, Свинцян отдал ту толику крови, которой жаждали нацистские палачи, быть может, уничтожение в Полигоне и в других местах Литвы является плодом взрыва ненависти местного населения на фоне их давнего антисемитизма, которому нацисты дали выход. Евреи надеялись на то, что политика Германии не нацелена на уничтожение всех евреев, и особенно тех, которые необходимы ей для работы. Эта надежда давала им силы, и даже некоторое удовлетворение жизнью. Состав населения гетто был не столь упорядочен и нормален из-за акции в Полигоне. Были семьи, взявшие к себе множество детей погибших семей. Мужчин было относительно мало, и почти отсутствовали парни в двадцатилетнем возрасте. Большинство из них было уничтожено в во время уличных облав, когда 140 еврейских парней захватили на "работу" до депортации в Полигон. Часть молодежи бежала с Красной армией, другие были уничтожены в Полигоне. Состав жителей особенно выделялся в малом закрытом гетто. Некоторые из моих близких товарищей в возрасте 16–18 лет сумели избежать Полигона. Часть из них записалась сыновьями оставшихся в живых, часть сбежала в Белоруссию, часть спряталась в Свинцяне. Я был рад встретить Моше Ш., Ишику Г., Иоську Р., Гершку Б. и других. Долгими зимними вечерами мы обсуждали пути отмщения, спасения, размышляли над тем, как добыть оружие и вести партизанскую войну. Мы ничего не слышали о партизанской активности в западной Белоруссии. Новости с фронта приходили к нам только из германских источников. Радиоприемник Ишики и Моше был забран крестьянами в день депортации евреев в Полигон. Но даже из германских источников было ясно, что их атака на Москву провалилась, и впервые в этой войне германская армия под ударами Красной армии должна была отступить в районах Москвы и Ростова, и зимнее наступление советских войск продолжается. Эти сообщения поддерживали нас.

Прошло несколько недель со времени нашего возвращения в гетто. В один из дней начала февраля 1942 в гетто ворвались литовские полицаи в поисках людей, которые не работают, и нет у них разрешения на работу. Они схватили 15 молодых людей, в том числе меня и двух моих друзей, Гершона Б. и Моше Ш, вывели нас из гетто, и мы не знали, что с нами будет. Возникло подозрение, что нас ведут на расстрел. С приближением к еврейскому кладбищу подозрение все более становилось реальностью. Мы шли втроем в одному ряду — я, Гершка Б. и Моше Ш. Я шепнул им, что в момент входа на кладбище я начну бежать, а они — за мной, но каждый в другом направлении, чтобы рассредоточить огонь полицаев. Так, быть может, удастся кому-нибудь из нас убежать и скрыться между кладбищенскими деревьями, а затем выбраться в расположенный рядом лес.

Мы миновали кладбищенские ворота, полицаи продолжали нас вести дальше. Возникла надежда, что, быть может, нас ведут на работу. Так и произошло. На краю кладбища были склады, и туда нас вели на работу. Склады представляли собой большие бараки шириной в 15 метров и длиной в 50 метров. Около бараков мы увидели группу немецких солдат и офицеров. Полицаи передали нас немцам и сами вернулись в городок. Немцы не охраняли нас так плотно, дали нам возможность переговариваться. По возрасту, они выглядели на тридцать-сорок лет. Мы знали, что у более пожилых солдат лучше работать, чем у молодых, которые в большинстве были нацистами. Немцы повели нас в склады. Мы остановились, пока капрал открывал замки, и велел нам зайти внутрь. Я вошел первым — и передо мной открылся склад, полный… оружия, всех видов, — винтовки, легкие и тяжелые автоматы, пушки разного диаметра. Склад почти наполовину был заполнен орудиями и бомбами. Сердце мое отчаянно билось при виде такого количества оружия. Множество мыслей промелькнуло в моей голове, я взвешивал возможности и опасности. Решил, что эту возможность надо использовать, будь что будет. Оружие было рядом, лишь протянуть руку. Я старался скрыть от немцев и евреев нашей группы свои чувства и то впечатление, которое произвело на меня это оружие. Знал, что по поводу вещей, связанных со смертельной опасностью, надо остерегаться и евреев. Капрал привел нас к большой груде винтовок. В этом складе было лишь советское трофейное оружие. У многих винтовок отсутствовали детали, которые были выброшены советскими солдатами, чтобы винтовки в целости не попали в руки немцев. Капрал показал нам, как эти винтовки чистить и также объяснил место каждой детали. За это я был ему благодарен, ибо до этого времени не очень был знаком с русской винтовкой. Под предлогом поисков тряпок для чистки оружия, я обошел все уголки склада. Искал пистолеты, но, к большому сожалению, не нашел.