Появление Маркова, которого мы отлично знали и многие были его учениками в «Фолксшул», было для нас большой поддержкой. Следовало установить с ним связь, уйти в лес и присоединиться к нему. Но после засады на шоссе Свинцян-Линтоп его группа исчезла на многие месяцы, до весны 1943 мы ничего не слышали о нем и деятельности его отряда. Немцы ввели в Свинцян постоянное литовское подразделение, действовавшее против партизан. До конца 1942 не было никаких партизанских действий в нашей округе. Акция возмездия немцев показала, что ждет жителей гетто, если ими будет обнаружена наша подрывная деятельность. Было ясно, что любое действие с нашей стороны или даже подозрение во враждебной деятельности в гетто приведет к уничтожению всех жителей гетто. «Юденрат» использовал акцию возмездия немцев, чтобы объяснить жителям гетто, насколько опасна для них наша деятельность. Мы решили вести себя более осторожно с покупкой оружия, и повременить с посылкой нескольких наших ребят на поиски связи с партизанами.

Спустя несколько месяцев мы все же послали нескольких наших товарищей, которые должны были попытаться найти связь с группой солдат Красной армии в районе Линтопа. Рувка Левин и еще двое из наших ребят вышли на это задание в конце августа 1942. Все трое были вооружены пистолетами. План был такой: добраться до знакомого Рувке крестьянина и с его помощью связаться с солдатами. Мы с напряжением ждали результатов. Мы знали какова опасность, если ребята наткнутся на немцев или литовских полицаев. Через четыре дня ребята благополучно вернулись в гетто. Новости их были разочаровывающими. Выяснилось, что всю группу солдат и офицеров, о которых рассказал им крестьянин, составляли четыре советских солдата, сбежавших из плена и работавших у местных крестьян. Один из солдат даже женился на местной девушке. Они не были партизанами, не было у них оружия и, очевидно, они не очень стремились воевать. При появлении немцев или литовских полицаев они прятались, пока те не убирались. Местные крестьяне рассказали ребятам, что партизаны действуют в районе озера Нарочь, но с ними нет никакой связи.

Даже если не было реальных результатов этой вылазки, но сам поход из гетто, движение через округу и благополучное возвращение были для нас достижением. Это была первая акция нашего вооруженного звена, которое, по сути, вело разведку вне гетто в сельской местности и в лесах. Мы преодолели психологический барьер страха выхода за пределы гетто и движения по сельской местности. И литовская полиция, и подразделения германской службы безопасности не нанесли нам никакого ущерба. Этот опыт был нам важен перед окончательным выходом из гетто, когда придет время.

Каждодневная жизнь была тяжелой. Гетто жило на грани голода. Паек, выдаваемый властями, недостаточен для самого жалкого существования, и с голода не умирали лишь благодаря продуктам, которые жители добывали на местах работы и тайком проносили в гетто. Каторжная работа с утра до ночи, оскорбления и издевательства со стороны соседей христиан еще более усугубляли жизнь. Местное население в большинстве своем было настроено враждебно, у враждебности этой были глубокие антисемитские корни, и она вырвалась наружу со всей силой под властью нацистов. Мы встречались с местными по пути на работу, когда шагали по шоссе, а они стояли по сторонам, на тротуарах, по которым нам запрещалось идти, и надсмехались над нами. Это же самое они делали на местах работы, где мы трудились бок о бок с ними. Особенно трудно было переносить издевательские насмешки тех, с которыми в прошлом учились в одних классах, сидели за одними партами. И потому, возвращаясь в гетто, мы чувствовали облегчение. Гетто, со всеми его отрицательными явлениями, было для нас убежищем. Более того, оранжереей, в сравнении с враждебным окружающим миром.

В мае "юденрат" послал меня работать на большую лесопильню в нашем лесу. Я проработал там четыре месяца. Лесопильня производила работы для германской армии. Огромные бревна привозили из леса, и мы распиливали их вручную на отрезки длиной в 4–5 метров. Механические пилы разрезали их на доски. Работали по десять часов в день, и первое время работы было очень тяжелым. Мало-помалу привыкали. Моим напарником по распилке был мой одногодок Мотке Зайдель, с которым я сдружился в те дни. Мотке обладал низким голосом, и в долгие часы работы мы напевали. Старший сержант немец, в достаточно преклонном возрасте, который был одним из тех, ко принимал нашу работу, приказывал нам петь русские песни. Если в песне встречалось слово "Сталин", мы заменяли его на "Зелиг", чтобы нас не обвинили в восхвалении Сталина.

В один из июльских дней 1942 Мотке сказал мне, что получил приказ от "юденрата" отправиться на работу в трудовой лагерь "Тодт" на железнодорожной станции Ингалина. На следующее утро мы расстались. Не знали, встретимся ли мы еще. Судьба распорядилась так, что это произошло. В летнюю жару было намного труднее работать без Мотке, и я не нашел себе такого напарника, как он.

По вечерам мы, юноши и девушки, встречались, пытаясь хоть немного забыть реальность нашей жизни. Нас было мало, оставшихся в живых после расстрела в Полигоне, быть может, считанные десятки, все, по сути, выходцы из больших семей, уничтоженных нацистами. И все же жизнь продолжалась. Юношеская романтическая любовь расцветала в узких переулках гетто. Чувство неуверенности в завтрашнем дне приводило к тому, что люди, особенно молодые, жаждали использовать каждый день жизни. Теснота в домах гетто и его переулках не оставляла места для любви, но она сама себе находила место в любом уголке. В эти летние вечера, в обществе девушек, я много думал о Бебе, красавице с длинными светлыми косами, которая была моей первой любовью. Ее расстреляли в Полигоне.

Тот факт, что мои двоюродные братья Йоська и Моше-Юдка тоже вошли в нашу подпольную организацию, сняло напряжение, которое возникло между мной и членами семьи, связанное с наличием у меня оружия. Члены семьи смирились с тем, что в нашем доме спрятано оружие. Сестра моя Рахель во многом помогала мне и была самым близким мне человеком. Мы часто говорили о наших родителях, оставшихся в варшавском гетто, от которых не было никакой весточки с момента прихода немцев в Свинцян. Мы не знали, что именно в эти дни, с конца июля до начала сентября 1942, из варшавского гетто отправлено было 300 тысяч евреев в лагерь смерти Треблинку, в 80 километрах от Варшавы. Мы не знали, что среди них были отправлены вместе со всей еврейской общиной Варшавы наши родители.

А мы столько мечтали с сестрой, что настанет день, и мы встретимся с родителями, или просто пытались в этом убедить друг друга.

Съестного в доме было очень мало, но мы не совсем голодали. Сто грамм получаемого нами хлеба в день, немного перловки, картошка и другие продукты явно нам не хватали, но, выходя на работу, мы брали с собой вещи, еще оставшиеся у нас, и обменивали их на продукты у крестьян и жителей городка. Все это мы без труда проносили в гетто, ибо литовский полицай на воротах получал взятки от "юденрата", и сквозь пальцы смотрел на входящих, а немцы вообще редко приходили делать проверки на воротах. Продукты, приносимые нами, предназначались для всей семьи, и тетя Ханя ухитрялась из них готовить еду, которая сильно нас поддерживала.

В начале октября пронесся слух по всему гетто, что к нам привезут евреев из гетто Видз в Белоруссии. В марте 1942 немцы присоединили к их администрации в Литве, части западной Белоруссии, включающие местечки Свир, Видз, Ошмяны и Ишишок, в которых были небольшие гетто. В один из дней в "юденрат" прибыли представители гебитскомиссариата из Вильно, которым подчинялись все гетто округа, и сообщили, что в гетто Свинцяна на днях прибудут более 1000 евреев из гетто Видз, которое ликвидируется. Чтобы расселить этих людей, к гетто присоединили два больших здания синагог и переулок с домами, которые до сих пор находились вне территории гетто. "Юденрат" планировал поселить половину людей в зданиях синагог. Для этого там соорудили в три этажа нары. Также было решено удвоить число квартирантов в каждом доме в гетто. Положение ухудшалось с каждой минутой.