Шекспир наклонился вперед. В его воображении возникло леденящее кровь видение: труп леди Бланш Говард лежит на каменной плите в крипте собора Святого Павла, искатель мертвых Джошуа Пис переворачивает тело, и его взору предстает вырезанное на спине трупа распятие. Неужели возможно, что человек, который нанес ей эти раны, и человек, который в Делфте убил проститутку и был пособником в убийстве Вильгельма Молчаливого, одно и то же лицо? Но самое главное, просматривается связь между убийством Вильгельма и заговором против Дрейка.

— Вы полагаете, что этот фламандец может быть так называемым убийцей Дракона, наемником, посланным убить вице-адмирала?

Уолсингем сделал знак Фелиппесу.

— Томас, не могли бы вы…

Фелиппес поправил на носу очки в металлической оправе и углубился в чтение документа, лежащего перед ним на столе.

— Вот, — сказал он своим тоненьким, словно птичьим, голосом. — Я расшифровал это послание прошлой осенью, вскоре после того, как бабингтонские заговорщики предстали перед судом. В то время мы не были уверены в его важности и в том, что оно вообще означает, хотя очевидно, что в нем говорилось об испанских планах послать против нас флот. Послание было адресовано Филиппу, но на этот раз оно было от герцога Пармы, а не от посла Мендозы. Я зачитаю вам его: «Делфт помог нам в расчистке фарватера? В богоугодном деле человек, обладающий глазом сокола, может стоить сотни кораблей». Слово «Делфт», я полагаю, в данном случае относится к убийству принца Вильгельма. А слова «расчистка фарватера» — не требуют объяснений. Они хотят, чтобы их флоту ничто не препятствовала в плавании по Английскому каналу, особенно сэр Френсис Дрейк. С учетом вышесказанного, значение послания Пармы становится очевидным: «Давайте подошлем делфтского убийцу к Дрейку».

— Спасибо, Томас, — произнес Уолсингем. — Джон, — обратился он к Шекспиру, — вам понадобится описание этого человека и все, что о нем известно. Как сказал господин Миллс, он фламандец. У нас есть его описание, переданное нам властями Делфта и Роттердама. Это человек ростом шесть футов, худощавый, но сильный, обычно гладко выбрит, — хотя, возможно, с тех пор он мог отрастить бороду. У него холодный взгляд, глаза почти черные, бледная кожа, он часто ходит к проституткам. В Роттердаме он представлялся под именем Халс Хассельбейнк и говорил, что он — лютеранин. Возможно, этого недостаточно, но это все, что у нас есть. Пошлите Слайда в публичные дома, а если понадобится, отправляйтесь туда сами. У этого фламандца необычные пристрастия. Поспрашивайте. Не подверглась ли какая-нибудь женщина подобному насилию?

Он оглядел сидящих за столом.

— Обратите особое внимание на оружие, которым было совершено убийство в Делфте. Меня сильно беспокоит этот пистолет с колесцовым замком. Королева в большой тревоге. Подобное оружие легко спрятать, и оно смертельно при использовании с близкого расстояния. Если нанятый королем Филиппом убийца захочет воспользоваться таким пистолетом, он будет искать его здесь. Отправляйтесь к оружейникам. Между тем я настаиваю на том, чтобы все в этой комнате удвоили бдительность. Смерть шотландской дьяволицы все изменила и, без сомнения, вызовет ответную реакцию наших врагов как дома, так и за границей. Господа, будьте готовы к худшему и молитесь о лучшем.

Шекспир хотел сообщить Уолсингему о своих подозрениях, о возможной связи между убийством Вильгельма Молчаливого и леди Бланш Говард, но прежде чем он смог произнести хоть слово, господин секретарь уже покинул комнату. Шекспир вздохнул и сломал перо.

— Его ждут в Гринвиче, — с улыбкой произнес Миллс, — для организации официальных похорон. Наша государыня снова его призвала. Как в таких случаях говорят мусульмане: собаки лают, а караван идет.

Шекспир постучал в дверь дома в Доугейте. Ему показалось, что из-за двери доносится шум, но дверь никто не открыл. В нетерпении он принялся барабанить, и наконец ему открыли. Появившаяся в дверях молодая женщина смотрела на него, подняв брови, словно ее удивил тот факт, что кто-то мог так колотить в дверь.

— Простите, что не открыла сразу. Я укладывала детей спать.

Шекспир хмыкнул, но не извинился.

— Мне нужно увидеть господина Томаса Вуда. Вы госпожа Вуд?

— Нет, — вполголоса отчетливо произнесла она. — Здесь нет госпожи Вуд, если, конечно, вы не имеете в виду трехлетнюю дочь хозяина Грейс. Меня зовут Кэтрин Марвелл, я — гувернантка. Полагаю, господин Вуд у себя в библиотеке.

Шекспир заметил ее взгляд. Неужели она насмехается над ним? У Кэтрин были темные волосы, обрамлявшие правильный овал лица. В то время года, когда цвет лица у людей обычно бледный и серый, ее лицо светилось румянцем. Ее голубые глаза встретились с его взглядом, и она рассмеялась над его чересчур серьезным официозом. Он разозлился.

— Передайте ему, что с ним желает поговорить Джон Шекспир по делу государственной важности. — Его голос был жестким. Шекспир начинал чувствовать себя дураком. Он попытался улыбнуться, но слишком поздно и к тому же был убежден, что его улыбка выглядела как гримаса.

Она сделала реверанс, и он снова с неприязнью подумал, что она опять насмехается.

— Пожалуйста, проходите в приемную, а я узнаю, сможет ли господин Вуд принять вас.

Шекспир вошел в приемную, и его тут же окружило долгожданное тепло. Пахло свежесрубленным дубом и хорошими восковыми свечами. На стенах висели четыре или пять портретов, возможно фамильные. Один из них привлекал особое внимание: светловолосая молодая женщина в темном платье. Она выглядела очень торжественно. На ней был белый чепец, из-под которого выбивались локоны, а на груди виднелся крестик. Шекспиру она показалась очень набожной, словно монашка.

Через несколько мгновений вернулась Кэтрин. Ему вдруг очень захотелось загладить то впечатление, которое он произвел агрессивным стуком в дверь и резким тоном, но Джон словно язык проглотил. Кэтрин повела его в библиотеку. Томас Вуд немедленно встал из-за стола.

— Господин Шекспир?

Шекспир пожал руку Вуду, которая, как он отметил, дрожала.

— Да, я от господина секретаря Уолсингема. А вы, как я полагаю, Томас Вуд из Стейшнерз-Холл?

— К вашим услугам. Кэтрин передала мне, что вы пришли сюда по делу государственной важности. Не хотите чего-нибудь выпить? Кэтрин, вы не принесете нам нашего лучшего кларета?

— Конечно, хозяин. Я только хочу вам напомнить, что дети уже в кроватях и хотят пожелать вам доброй ночи.

— Я приду через несколько минут. — Когда Кэтрин ушла, он обратился к Шекспиру: — Итак, чем могу помочь?

Шекспир не стал ждать приглашения и уселся за стол Томаса Вуда. Он оглядел комнату: нижняя часть стен отделана прекрасными панелями, книжные шкафы уставлены толстыми томами, белый потолок украшали розы Тюдоров. На одной из стен висел богатый гобелен, на другой турецкий ковер. Картина итальянского мастера, изображавшая Мадонну с младенцем. Томас Вуд был богатым человеком, сомневаться в этом не приходилось. Вуд сидел в конце стола. Шекспир повернулся к нему:

— Прекрасный дом вы здесь обустроили, господин Вуд.

Вуд положил руку на стол.

— Это для детей. Я планировал такой дом десять лет тому назад, но утратил желание продолжать, когда три года тому назад Господь забрал к себе мою дорогую супругу Маргарет. Однако детям нужен хороший дом. Мне есть о чем заботиться, кроме собственной персоны.

— Сожалею о вашей жене. Это ее портрет в прихожей?

Вуд улыбнулся бесцветной печальной улыбкой.

— Я очень сильно ее любил. Мы знали друг друга с детства. Наши родители дружили. Потеряв ее, я утратил желание жить. Но кто мы такие, чтобы подвергать сомнению пути Господни? — Он замолчал, очевидно, осознав, что предался своему личному горю в присутствии незнакомца. — Упокой Господь ее душу, — быстро произнес он.

— Она была очень красивой. Пожалуйста, простите мне мою навязчивость. — Шекспир положил на стол лист бумаги и литеры из сожженного дома в Шордиче. — Джоб Маллинсон из Стейшнерз-Холл сообщил мне, что в Англии нет равного вам эксперта, который знает, где можно раздобыть литеры и бумагу. Расскажите мне все, что сможете, об этой бумаге и литерах.