Эх, гулять так гулять!

— Носач, помоги снять камзол… Что-то я еще не в себе.

Тот только головой мотнул. Все-таки поосторожнее надо со словами обращаться. Так и немоту на друзей нагнать можно. Они же тут все буквально воспринимают.

За камзолом последовала рубашка, а потом я поднял руки и повернулся левым боком к десятнику.

— Смотри.

Я-то знал, что он там увидит, благодаря настойчивости моего отца. Как только мне исполнилось шестнадцать, и я стал довольно часто разъезжать по заграницам на разные соревнования, он в приказном порядке отвел меня в салон красоты и заказал татуировку. На всякий случай…

«IV (AB) Rh+» — вот что было наколото красными чернилами у меня подмышкой.

Носач только охнул.

— Думаю, этого достаточно, чтоб господин барон счел меня достаточно благородным для поединка?

— Да… — Лицо фон Шварцрегена, который сидел достаточно близко, чтоб рассмотреть наколку, мрачнело все больше.

— Тогда, как оскорбленная сторона, выбирайте оружие…

Почему не проявить дополнительное благородство, когда вокруг столько глаз, а тебе это ничего не стоит. По одной простой причине — ничем, кроме кулаков, я все равно сражаться не обучен. То есть совсем…

Как и следовало ожидать, барон выбрал меч. А что я мог противопоставить рыцарю, владеющему этим оружием с колыбели? Тоже ухватиться за железяку, в надежде, что подфартит, и я смогу победить? Вообще-то в жизни и не такое случается, вот только шанс этот исчезающе мал. Как детский мат, поставленный гроссмейстеру учеником, заучившим в шахматах только «е2-е4». Спасибо, птица «наивняк» тут не пролетала.

Единственная моя возможность уравнять шансы, это выйти на поединок вооруженным собственным умением. Согласен, голые кулаки против меча смотрятся глуповато, но это если именно их считать главным оружием боксера. Тогда как на самом деле «бокс — не драка, это спорт отважных и т. д.». Тут важно множество вещей. Реакция, умение двигаться по рингу, держать дистанцию, предугадывать замысел противника, изматывать его промахами, заставлять «проваливаться» в ударе и, по возможности, контратаковать самому. И если все сделать по уму, то к концу поединка измотанный противник действительно сам свалится с ног, как в упомянутой песенке.

Длинный, обоюдоострый ножик в руке рыцаря конечно же усложняет задачу, но не запредельно. Меч не рапира и не шпага, другой вес и инерция, — молниеносных уколов опасаться не придется. Надо только подумать, как защитить себя в самые пиковые моменты, которые, как ни берегись, все же неизбежны. Воинскому искусству дворяне обучались всю жизнь. А мастерство, как известно, не пропьешь. В Средневековье его обычно теряли вместе с головой или руками…

— Степ… э-э-э, ваше… э-э-э…

— Ты чего заблеял, десятник? — я удивленно посмотрел на Носача. — Забыл как меня зовут?

— Нет.

— Вот и славно. Хочешь что-то спросить?

— Да.

— Так спрашивай, е-мое!

— Мы нашли тебя безоружным. Прикажешь поискать твой меч или окажешь мне честь? — Носач протянул мне ножны с мечом.

— Спасибо, — я благодарно кивнул и с удовольствием отметил, что затылок не отозвался на это движение болью. — Если не передумаешь, то мы потом обязательно обменяемся оружием. А сейчас я буду сражаться тем, что имею.

Десятник посмотрел на землю рядом, потом — заглянул за спину и непонимающе уставился на меня.

— Руками… — я продемонстрировал воину пустые ладони.

— Не надо, — в его взгляде отразилось понимание. — Мы и так верим.

— Вера — это прекрасно. Но, как говорится, лучше один раз увидеть… Ты бы мне лучше кусок ткани какой-нибудь дал и перчатки поплотнее нашел. Можешь?

— Сейчас гляну… А кольчугу?

— Лишнее…

Фон Шварцреген, усиленно делая вид, что совершенно не интересуется нашим разговором, скис окончательно. Он же не знал правды, а потому наверняка решил, что мое нежелание брать в руки оружие продиктовано запредельным мастерством. Что только подтверждало высочайший уровень моего происхождения. Ведь в мире, где власть удерживалась мечом, всякий правитель обязан владеть им в совершенстве. Телохранители и прочие бодигарды — это здорово, но бывают мгновения, когда между короной и врагом остается только голова монарха. А уж принц, если хотел дожить до инаугурации, и подавно.

— Вот… — Носач протягивал мне примерно метровый шмат домотканого полотна и пару кожаных рукавиц.

— Угу. Годится…

Я оторвал от полотна полоску и стал бинтовать кисть. Десятник ухватил идею, вынул из-за голенища нож и ловко откромсал мне еще пару лент. Рукавицы на слой из двух лент садились как влитые.

— Обмотай раструбы и завяжи плотнее. Чтоб не слезли… — попросил я Носача, назначившего себя моим секундантом.

Десятник проворно проделал требуемые манипуляции, потом оглядел все критически и хмыкнул.

— Степан, а если вот так?..

Похоже, он все приготовил заранее, потому что развернулся и поманил к себе ближнего дружинника. А когда снова поворотился ко мне, то уже держал в руках кулачный щит и… подкову. Ну если классический баклер,[62] только не металлический, а деревянный, я узнал сразу, то назначение лошадиного атрибута сразу не просек. А когда понял — восхитился простоте решения. Ведь идеальный кастет — и держать удобно, и назначение свое он выполнит сурово. Главное — попасть в нужное место… Например, в скулу.

Я решительно поднялся, притопнул сапогами, решая при этом — снять или нет. Но решил оставить. Тяжесть обуви с лихвой компенсировалась тем, что наступив босой ступней на острый сучок, я вообще рисковал охрометь и потерять подвижность.

— Барон, я готов!

Фон Шварцреген тоже поднялся, вынул меч, отбросил в сторону ножны и встал напротив меня.

Зрители, негромко переговариваясь, подались назад, освобождая пространство примерно метров пять в диаметре, и замерли.

— Начинайте, — громко произнес десятник западно-гатинской стражи, а потом прибавил чуть тише: — И да поможет Господь правому…

Гм, никогда раньше над этим не задумывался, а ведь это не просто так говорится. А ведь ошибался Наполеон, утверждая, что Бог всегда сражается на стороне больших батальонов! Чувствовал нечто такое и фон Шварцреген. При столь очевидном преимуществе вооруженного воина против безоружного рыцарь нападать не торопился.

Так мы и стояли, выжидая. Но если моя тактика «играть черными» была понятна, то нерешительность рыцаря зрителям не понравилась.

— Ну чего замер, барон? — не очень громко, но хорошо слышимо в общей тишине проворчал кто-то из дружинников Носача. Жителей вольного города никогда не отличала особая почтительность к титулам и знатности.

— А он только со связанными пленниками воевать может… — вторая реплика, еще более обидная, не заставила себя ждать.

— Эй, Степан! Топни ногой, может, убежит…

— Га-га-га! Го-го-го!

Смех и оскорбительные выкрики толпы сделали свое дело.

Барон очнулся и почти небрежно, но очень ловко и быстро ткнул в направлении меня острием меча.

Слишком долгое ожидание едва не сыграло злую шутку. Едва успел отпрянуть.

— Эй, поаккуратнее! — возмутился я, работая на публику и выводя противника из себя еще больше. — Так и проткнуть можно!

Зрители шутку оценили и засвистели громче.

Барон засопел и нанес рубящий удар. Я опять чуть отошел.

— О, совсем другое дело. Мухи можешь отгонять. Надоедливые твари, так и лезут в глаза.

Под общий хохот фон Шварцреген взвинтил темп. Удары сыпались со всех сторон, и мне иногда казалось, что с противоположной стороны не один мечник, а несколько. Или у барона, как у Шивы, по крайней мере шесть рук, и в каждой по клинку. Держать дистанцию и уходить становилось все труднее. Если раньше я просто отодвигался, то теперь все чаще приходилось использовать щит. А баклер, усиленный только медным умбоном, долго такого обращения не выдержит. Но ведь и рыцарь не железный. Силы в атаки он вкладывает гораздо больше, чем я в уклоны. Это уже даже мне заметно. Вихрь ударов хоть и не становился менее быстрым, но отдыхал барон между сериями все чаще.