— Бог ты мой, на кого ты похожа? — воскликнул с ужасом Эдуардо, когда его жена появилась за обедом с лицом продавщицы косметики.

— Клаудия мне дала урок, — тихо ответила она, взмахнув своими длинными, тяжелыми от количества туши ресницами.

— А я еще удивился, зачем вы заперлись вдвоем, — сказал он, снимая очки.

Вслед за ней появилась Клаудия, одетая в длинное черное платье, которое держалось на плечах на двух тонких серебристых бретелях.

— Любовь моя, ты выглядишь потрясающе, — сделал жене комплимент Санти, вставая, чтобы поцеловать ее.

Он не видел ее почти целый день.

— Тебе не кажется, что не мешало бы вылезти из этих джинсов? — недовольно бросила она. — От тебя пахнет лошадьми.

— Мама ничего не имеет против, она привыкла ко мне, — сказал он и поудобнее устроился в кресле.

Клаудия втиснулась рядом, хотя на кресле не хватало места для двоих. Он провел рукой по ее волосам.

— Любовь моя, — сделала ему замечание Клаудия, — разве ты не можешь вымыть руки, прежде чем прикасаться ко мне?

Он одарил ее озорной улыбкой и, притянув к себе, обнял.

— Разве тебе не по душе запах настоящего мужчины? — поддразнил он ее.

— Нет, не по душе, — рассмеялась она в ответ, привставая и отстраняясь от него. — Прошу тебя, Санти, я очень хочу, чтобы ты прикасался ко мне, но мне будет гораздо приятнее, если ты будешь делать это чистыми руками.

Санти с неохотой встал и вышел из комнаты. Спустя пять минут он вернулся чисто выбритый и переодетый.

— Так лучше? — спросил он, подняв бровь.

— Лучше, — ответила она, освобождая ему место в кресле.

Они уселись ужинать на террасе, освещаемой четырьмя лампами.

Мигель, Эдуардо и Санти заговорили о политике, а Чикита, Мария и Клаудия обсуждали их самих. Чикита очень радовалась тому, что за столом снова собралась большая семья, и наслаждалась неспешным течением вечера. Конечно, у нее в душе всегда оставалась печаль при воспоминании о Фернандо, который был далеко от них, в Уругвае, но они часто ездили навещать его.

Фернандо все еще не отошел от того, что ему довелось пережить. Он отрастил длинные волосы, но, по крайней мере, содержал их в чистоте, и они блестели на солнце, как вороново крыло. Чикита вспоминала длинные летние каникулы: жизнь щедро одаривала и ее, и ее детей, которые играли в поло до самого позднего вечера. Теперь их разметало по всему свету. Фернандо был далеко от дома. Он жил на пляже, как бродяга. Конечно, было бы лучше, если бы он вернулся в Санта-Каталину, но она тут же одергивала себя, замечая, что должна быть счастлива тем, что он остался жив.

Панчито было уже семнадцать. Это был грациозный и гибкий юноша. Он проводил много времени в доме кузенов, своих ровесников. Чикита желала бы, чтобы он приглашал друзей к себе в дом, но Панчито или играл в поло, что получалось у него отлично, или пропадал где-то целыми днями. Чикита не имела представления, с кем он сейчас. Она почти не видела младшего сына.

— А каким был Мигель, когда ты познакомилась с ним? — спросила Клаудия.

Чикита рассмеялась и сказала:

— Он был высоким и...

— Волосатым, — вмешался Санти.

Все рассмеялись.

— Волосатым. Но не таким, как сейчас.

— Мама, он преследовал тебя? Не давал тебе проходу?

— О Санти, иногда ты меня смешишь.

Она улыбнулась, и в ее глазах сверкнул огонек.

— Папа, как было дело?

— Вашу маму преследовали своими ухаживаниями все, но мне повезло больше других. — Он подмигнул Чиките через стол.

— Вам обоим повезло, — дипломатично заметила Клаудия.

— Везение не имело к этому никакого отношения. Я выпросил свою жену у дерева омбу, — хмыкнул он.

— Омбу? — Клаудия была обескуражена.

Мария взглянула на Санти, заметив, как напряглось его лицо. Он вытащил сигарету и закурил.

— Не говори, что Санти не рассказывал тебе о волшебном дереве, — удивленно протянула Чикита. — Мальчиком он все свободное время проводил возле него. Они так любили влезать на самую вершину.

— Нет, он ничего не рассказывал. А что такого особенного в этом дереве? — оглядываясь на Санти, спросила она, но он ничего не ответил, сосредоточившись на созерцании тонкой струйки дыма, повисшей в воздухе.

— Мы забирались на него, чтобы загадывать желания. Мы считали, что дерево омбу наделено волшебной силой, но все это в прошлом. Тогда мы были детьми. Ничего особенного, — объяснила Мария скороговоркой, старясь разрядить атмосферу.

Эдуардо сжал под столом ее колено в знак поддержки.

— Как это ничего особенного? Это самое что ни на есть волшебное дерево, — проворчал Мигель. — Это часть нашей юности. Мы детьми играли возле него, а взрослыми бегали туда на свидания. Не хочу быть нескромным, но именно под деревом омбу я впервые поцеловал вашу маму.

— Неужели? — воскликнула Мария.

Она не знала таких интересных подробностей.

— Я говорю вполне серьезно. Для нас с Чикитой это самое дорогое место.

— Санти, ты отведешь меня к нему? Меня просто разбирает любопытство, — сказала Клаудия.

— Да, когда-нибудь мы сходим туда, — пробормотал Санти хриплым голосом.

Его лицо побелело в огнях свечей, отчего черты лица стали казаться какими-то искаженными.

— Любовь моя, с тобой все в порядке? — забеспокоилась Клаудия. — Ты побледнел.

— У меня немного кружится голова. Это все от жары. Я целый день провел на солнце.

Он затушил сигарету и встал из-за стола.

— Я пройдусь. Нет-нет, ты оставайся и ужинай, — обратился он к жене. — Я только прогуляюсь и тут же вернусь.

Клаудия выглядела обиженной, но снова села за стол и аккуратно разложила салфетку на коленях.

— Как скажешь, Санти, — недовольно ответила она, наблюдая, как ее муж исчезает в темноте.

До нее как будто донесся смех Софии — он звучал из черной пустоты, которая вдруг окружила всех сидящих за столом.

Санти направился к дереву омбу. В небе сияли звезды, освещая ему путь. Но он мог найти дорогу с закрытыми глазами. Подойдя к дереву, он подтянулся, вскарабкался на ветку и прислонился к мощному стволу. Ему вдруг показалось, что ворот рубашки стал слишком тесен, хотя тот и был расстегнут. Санти задыхался, словно непривычная одежда душила его. Он хотел сделать глубокий вдох, но ему это не удалось. У него болела голова, его тошнило. Оглянувшись вокруг, он вспомнил, как часто они сидели здесь с Софией, глядя на звезды и далекие планеты. Интересно, когда она теперь поднимает глаза к небу, думает ли она о нем, видит ли те же звезды, стучит ли ее сердце чаще при воспоминании о прошлом?

Внезапно Санти начал рыдать. Он не мог взять себя в руки — он не плакал так безутешно с тех пор, как расстался с мыслью о том, что София будет принадлежать ему. Санти думал, что нашел счастье в объятиях другой женщины. Клаудия могла вызвать на его лице улыбку, она даже способна была заставить его рассмеяться. Она была нежной, доброй, заботливой и мягкой. Ему нравилось, как она отзывается на его ласки. Она не требовала от него подвигов, не усложняла жизнь, стараясь угодить ему. Только изредка у нее случались вспышки гнева. Она была очень сдержанной, но это не значило, что Клаудия была бесчувственной. Она умела контролировать свои чувства. Держала себя с достоинством леди. Никто не мог бы сказать, что она простушка. Клаудия умела ухаживать за собой. Так отчего же его тянуло к эгоистичной, взрывной и страстной Софии? Почему даже спустя десять лет он ощущал ее власть над собой? Почему одно воспоминание о ней могло заставить его разрыдаться, как ребенка?

— Черт побери, Софи! — закричал он, нарушив тишину ночи. — Будь ты проклята!

Клаудия хотела, чтобы для их семьи наступило новое время. Она мечтала о ребенке. Но он не был готов к такому повороту. Как он мог позволить себе ребенка, если все еще надеялся на возвращение Софии? Если он решится на такой серьезный шаг, как рождение ребенка, то навсегда свяжет себя с Клаудией. Брак сам по себе серьезный шаг, но появление детей делает его нерушимым союзом. А Санти не переставал ждать, что София вернется. Он хотел быть готовым к встрече со своей бывшей возлюбленной. Все думали, что он забыл Софию, но ее лицо всегда стояло перед его глазами. Все на ранчо напоминало о ней, каждый уголок, каждая мелочь. От воспоминаний нельзя было скрыться, и он добровольно обрекал себя на пытку памятью. Она мучила его, но и давала силы жить.