— Необычно… для юноши. — И тут же спохватилась: право, это звучало невежливо, снисходительно! — Я хотела сказать, что обычно молодые люди ищут новых впечатлений, поэтому любят экзотические напитки…

А горечь, ничем не подслащенную и не облагороженную, предпочитают люди постарше, которые уже научились ценить истинный вкус жизни.

Кажется, он чуть улыбнулся.

— А я люблю с медом и кардамоном, — произнесла я мечтательно. — Или с мускатным орехом.

— Необычно… — с легкой насмешкой повторил он мои слова. — Но вам подходит. Сладковатая горечь, тягучий мёд, пряные зернышки кардамона…

— Да вы поэт!

Надо же, какие таланты кроются в этом нескладном юноше!

— Нет, — не согласился Петтер, — я предпочитаю точные науки. Просто… я много читал…

— Поэзию? — с подозрением спросила я.

— Каюсь, — развел руками он, — грешен.

Кажется, он совершенно освоился в моем обществе…

Следующие несколько часов мы болтали без умолку. От рецептов кофе перешли к поэзии, потом к обсуждению технического прогресса.

О последнем Петтер говорил с горящими глазами, твердо уверенный, что развитие науки непременно принесет людям счастье. По правде говоря, я вовсе не была в этом убеждена, но пламенная вера мальчишки завораживала…

Как-то незаметно я задремала, провалилась в топкую почву полусна…

В зыбком мареве вокруг роем вьются комары, болотистая местность тянет вглубь, режет взгляд осока…

Мгновение головокружения, и уже совсем иной пейзаж: зеленая лужайка, вместо подушки под щекой почему-то твердый пень, кругом вьются бабочки, нежный ветерок играет волосами. В небесах ликует теплое майское солнце, а дурманящее разнотравье пахнет удивительно ласково…

Проснулась рывком, будто вынырнула из глубокого омута, и обнаружила, что доверчиво прикорнула на плече Петтера, а его дыхание шевелило выбившиеся из прически пряди.

— Простите, — пробормотала я смущенно, возвращаясь на свое место и торопливо поправляя рыжие локоны. Вьющиеся волосы — сущее наказание в дороге!

— Ничего, — сухо ответил он, не глядя на меня.

Губы мальчишки были крепко сжаты, он напряженно глядел вперед, на окутанную снежной вуалью дорогу.

— Я не хотела вас отвлекать, — снова покаянно сказала я. — Давайте остановимся и немного отдохнем!

— Вы устали? — спросил он, бросив на меня короткий взгляд. Покрасневшие веки выдавали изнеможение, к тому же держался он с видимым напряжением.

— Очень! — соврала я и «призналась»: — Ужасно хочу кофе! С пирожными… Хотите? У меня есть с собой!

Вот за что уважаю хель, так за практичное отношение к теплу и холоду. Они умудряются создавать посуду, содержимое которой многие часы сохраняет неизменную температуру. В дороге такая утварь незаменима!

Петтер дрогнул: после тяжелого дня и бессонной ночи он явно безумно устал. Он остановил автомобиль и охотно принял мою заботу.

Это было странное кофе питие: вдвоем, в тесном салоне, на горной дороге. Обжигающе горячий напиток, перечные и коричные нотки горького благоухания, ароматные нежнейшие слойки с яблоками и шоколадные кексы…

Я беззаботно болтала, стараясь развеять неловкость.

Выпив две чашки кофе, мальчишка оттаял, снова стал улыбаться и даже шутить в ответ.

— Пора ехать дальше! — наконец с видимым сожалением сказал он.

И снова дорога, бесконечные метры, лентами накручивающиеся на колеса…

Ехать приходилось очень медленно и осторожно, но к полуночи мы были на месте.

Почтовая станция — форпост людей в этом суровом краю, эдакий каменный бастион в бескрайнем море льда. Ярко-алый стяг трепетал на шпиле, ветер забавлялся с ним, то аккуратно поглаживая, то почти разрывая в клочья. Единственное яркое пятно среди царства серого и белого…

Автомобиль вкатился во двор, нырнул под навес и замер. Казалось, он тоже чувствовал облегчение, что долгий путь закончился.

Выйдя из машины, я в первый момент даже покачнулась от плеснувшей в лицо волны ароматов. Горячий фасолевый суп и черничный сбитень, смородиновое варенье и горящий уголь, конюшни и керосиновые лампы. Люди и хель, медведи и пингвины, лошади и овцы. Чья-то боль, чья-то усталость, чей-то восторг…

Посреди ледяной равнины эта мешанина запахов воспринималась слишком остро. Перед глазами — словно яркий калейдоскоп…

— Что с вами? — голос Петтера от волнения дал петуха.

Он неожиданно крепко ухватил меня за локоть, помогая удержаться на ногах.

— Сейчас…

Я смежила веки и стала дышать ртом.

Спустя несколько минут кусочки мира встали на свои места, ароматы потеряли остроту и лишь витали где-то на краю восприятия.

Можно наконец открыть глаза.

Мальчишка наклонился ко мне, вглядываясь в лицо, его темные глаза были полны тревоги, а подрагивающие губы сжаты так, что походили на побелевший от времени шрам.

— Со мной уже все в порядке, — я слегка улыбнулась, выставила перед собой руку, инстинктивно желая отодвинуться. — Не стоило так переживать.

Только сейчас он, кажется, заметил, что стоит слишком близко. Отпрянув, отпустил мой локоть и отвернулся, пряча лицо. Плеснуло горько-острым коктейлем: обида, злость, непонимание — текила с лимоном и солью…

А на языке почему-то привкус взбитых сливок с ванилью…

Хм. Нужно быть с мальчишкой осторожнее, не хватало только, чтобы он в меня влюбился!

— Солнце! — раздался где-то неподалеку вопль. Захлопали двери, послышался громкий топот шагов…

— Альг-исса, — выдохнула я со смесью радости и обреченности, уже зная, что последует дальше.

Громко бабахнув дверью, хель выскочила, словно ядро из пушки. Спустя мгновение она подхватила меня на руки и принялась со смехом подбрасывать вверх, как отцы обычно подкидывают малышей.

Почтенной замужней даме не подобает визжать, но я была очень к этому близка.

— Поставь меня на место!

Слова вырывались изо рта облачками пара.

— Солнце, я так рад! Наконец-то!

— Ох! Поставь меня! — повторила я, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие.

На последнем слово все же сорвалась в позорный визг.

— Ай, прости. Я забыл!

Она так резко меня отпустила, что мои зубы клацнули, зато заботливо поправила на мне покосившуюся шляпку.

— Сколько раз я просила тебя не говорить так? — спросила я, поморщившись.

— Ай, не понимаю, что тебе не нравится? — пожала широкими плечами она. — Мы похожи на ваших мужчин, а не на женщин — слабых и глупых. Потому и говорим так.

— Это ты меня имеешь в виду?

Надо думать, усмешка вышла горькой.

— Ай, нет, — спохватилась Альг-исса, взмахом руки отметая эту нелепую мысль. — Ты другая. Но остальные…

— Спасибо за лестное мнение, — отозвалась я, торопливо приводя себя в порядок. — Но все же говорить о себе в мужском роде — это как-то неправильно…

— Ай, глупости! Ты как добралась, солнце? — спросила она, неуклюже переводя разговор на другую тему.

— Давай сначала пройдем внутрь, — предложила я, украдкой потирая замерзшие ладони. И это за какие-то пять минут на холоде! Север Нордрихейма куда суровее юго-западного побережья, где обосновались люди.

Бросив взгляд на Петтера, убедилась, что он тоже замерз, вон как покраснел кончик носа.

Люди уже суетились вокруг, накрывая автомобиль брезентом, извлекая чемоданы, указывая путь. Альг-исса уверено увлекла меня за собой, похожая на линкор среди рыбачьих лодок.

Наконец оказавшись в благословенном тепле, я вздохнула с облегчением, впрочем, не торопясь снимать шубку. Только перчатки стянула и развязала ленты шляпы.

В камине уютно полыхало пламя, руки мои согревало уютное тепло чашки с чаем.

— Рассказывай, солнце, как у тебя дела? — жадно спросила Альг-исса, устроившись подальше от очага и с неприязнью посматривая на него.

Хель созданы изо льда, поэтому не признают огня, зато неплохо приживаются в суровых северных широтах. Старые легенды высокопарно и многозначительно говорили, что их прародительница, богиня смерти Хель, питалась голодом и спала на одре болезни, но ее потомки оказались послабее.