— Я ничего о таком не слыхала! — сбивчиво шептала Бьорн-исса. — И шаманка не слыхала! Не было у нас такого! Разве что недавно у Рауд-иссы медведь издох непонятно, от чего. И вроде как она что-то там несла о том, что в Аслаке беда, потому она оттуда и уехала!

Интересное имя — Рауд-исса — рыжий лед. Как будто отдает ржавой водой.

Разумеется, под «бедой» могло подразумеваться что угодно…

— Мне нужно с ней поговорить. Вы можете привести ее?

— Сюда? — охотно поинтересовалась Бьорн-исса.

— Нет, — покачала головой я. — Если это неизвестная болезнь…

Собиралась договорить «лучше поменьше народу сюда приводить», но осеклась. От одного словосочетания «неизвестная болезнь» по спине побежали мурашки. Нет ничего ужаснее, чем невидимая смерть, косящая живых десятками и сотнями. И никто не знает, как от нее защититься…

И опасна ли она не только для хель, но и для людей? Ведь Альг-исса приезжала на почту! А Петтер вернулся оттуда в Ингойю… Что, если он унес с собой зерна неведомой чумы?

Вот теперь мне стало по-настоящему зябко. Не снег и лед, а страх холодил сердце…

Первобытный животный ужас, как горсть льдинок шиворот. Он оставляет на языке мерзкий привкус масла чайного дерева — чрезвычайно полезного и на редкость гадостного.

Впрочем, страх — всего лишь чувство, предупреждение об опасности. Нельзя позволять ему туманить мысли. Потому что если разум отступит перед натиском инстинкта, останется лишь желание бежать, спасаться, мчаться прочь от нависшей тучей опасности…

А это означает гибель.

«Отставить слезы и сопли!» — как с грубоватой прямотой говорил Ингольв. В этот момент я впервые почувствовала к нему искреннюю благодарность за то, что он отослал Валериана из Ингойи. По крайней мере, там наш сын в большей безопасности…

Что станет с островом, если его полностью охватит эпидемия, лучше даже не представлять.

Лицо Бьорн-иссы, выжидательно смотрящей на меня, походило на кусок дерева: изъеденный жучками-морщинками, тронутый гнилью времени, обезображенный наростами злобы… Должно быть, такой и должна быть обитательница избушки на курьих ножках.

Пахло от нее любопытством, острым, как лимонный перец, и злорадством, сладковато-пряным, с нотой жженого дерева.

Из-за крайне скупых мимики и жестов лица хель кажутся вырубленными изо льда. Однако, несмотря на невозмутимую внешность, пахнут они совсем как люди, и чувствуют ничуть не меньше. Просто у них не принято это демонстрировать.

Первое время случались неловкие ситуации, когда я реагировала на невысказанные чувства хель, но потом они попривыкли и уже не вскидывались, случись мне «угадать» их настроение и нездоровье.

— Скажите, а куда Альг-исса повела шаманку? — отстраненно поинтересовалась я, зябко кутаясь в мех.

Окружающая обстановка меня нисколько не грела, притом как в переносном, так и в прямом смысле. Утварь в доме изготовлена изо льда или кости, даже постель сложена из ледяных блоков, накрытых мехами.

Надо думать, через несколько часов я стану походить на хель: посинею от холода и замерзну до температуры льда. Разумеется, если не свалюсь следом за пациентами. Только об этом лучше не думать, потому что тогда Нордрихейм ждут не самые лучшие дни…

— А вам зачем? — ответила Бьорн-исса неожиданно враждебно, сверля меня взглядом.

Как уже упоминалось, среди северных жителей не принято открыто таращиться на собеседника, так что это был откровенный вызов.

— Послушайте, — произнесла я, холодно глядя на своевольную сиделку, — я — аромаг. Надеюсь, вы понимаете, что шаманка и Мать прислушиваются к моим словам, и им не понравится, что мне чинили препятствия.

— Шаманка… отдыхает… — неуверенно произнесла Бьорн-исса, отводя глаза — капитулируя.

— Вот именно. И я ее заменяю!

От хель повеяло сомнением — стаккато запахов от прозрачного обжигающего холода розмарина до жаркой горечи полыни.

— Так куда направилась Альг-исса?

Главное, произнести уверенно и чуть устало, будто гувернантка, в сотый раз обучающая хозяйских детей таблице умножения.

— На хутор Фаст-иссы, это близко.

— Хорошо, — позволить одобрительной улыбке легко, как пуховка с пудрой, скользнуть по губам. — Будьте добры, пришлите ко мне Альг-иссу. А вам, полагаю, лучше побыть с шаманкой.

Она молча склонила голову и направилась к выходу.

— Пожалуйста, передайте достопочтенной шаманке, что я буду очень благодарна, если она уделит мне немного времени. И спасибо вам за ценнейшую информацию!

Напряженная фигура Бьорн-иссы, похожая на жирный восклицательный знак, при этом явном признании заслуг сразу расслабилась. От похвалы даже самые холодные сердца тают, словно масло на печи.

Хель буркнула что-то в знак согласия и вышла.

На мгновение я явственно «услышала» запах топленого масла, свежеиспеченного хлеба с хрустящей корочкой, ломтика сыра…

Должно быть, пора завтракать!

Немудреная еда моя состояла из куска печеной курицы, ломтя лепешки и нескольких глотков горького чая — остывших, а потому невкусных. Мне понадобятся силы понадобятся, поэтому не время капризничать.

Надо думать, долго я так не выдержу, и это беспокоило меня все больше. Нежная человеческая плоть, словно капризная орхидея, требует тепла и заботы…

Больные все так же преспокойно возлежали на постели. Жар чуть спал, они дышали легче и глубже, но в себя не приходили. Легкое улучшение — вот все, чего я смогла добиться.

С этими невеселыми мыслями я добавила в аромалампу несколько капель эвкалипта и чайного дерева — лучших снадобий для обеззараживания воздуха — и отправилась на улицу.

Морозный воздух пах морем и прохладной мятой, ароматным дымком и тяжелым березовым дегтем… Бескрайняя снежная равнина в рассеянном свете переливалась десятками оттенков от алебастрового до изумрудного.

Стянув перчатки, я взглянула на покрасневшие от холода пальцы. Действительно, надолго меня не хватит, нужно искать пристанище, где можно развести огонь и согреться. Хель терпеть не могут пламени, даже аромалампа, в которой едва-едва теплится крошечная свеча, вызывает у них опаску и недовольство.

Зачерпнув снега, я умылась — весьма бодрящая процедура, не хуже кофе, но отнюдь не такая приятная. Мудрый Один, как хочется домой!

Холод ревнив. Он взволнованно дышит в лицо и обжигает губы поцелуем, пробирается под теплую одежду, касаясь озябшего тела, и подступает к сердцу…

Почуяв мое присутствие, в загоне на два голоса взревели медведи. Среди людей отчего-то считается, что у хель медведям живется привольно, они бродят прямо по улицам и дерутся за свежее мясо. Надо думать, эти сказки сочинила какая-нибудь нянюшка, чтобы пугать непослушных детишек. Страшные байки передаются из поколения в поколение, обрастая все новыми подробностями. Некоторые уверяют, что хель — чудовища, скармливающие своим домашним животным случайных путников…

Едва я успела вернуться в дом, как раздался топот. В помещение ворвалась Альг-исса, отчего-то взволнованная и переполненная впечатлениями.

— Шаманка тоже заболела! — выкрикнула она прямо с порога.

Это известие явно вызвало у нее нездоровый энтузиазм. Так подростки, собравшись у костра, рассказывают друг другу страшные истории, обмирая от восторга и вздрагивая при каждом шорохе. Надо думать, Альг-исса не воспринимала угрозу всерьез, для нее это пока была всего лишь необычная и захватывающая игра.

— Вижу, ты этому рада? — Мой голос сочился горькой иронией, словно ранка сукровицей.

— Ай, что ты говоришь? — Альг-исса вскинулась, как необъезженный медведь. — Я просто думал, тебе надо знать.

Опять это «думал»! Не понимаю, как можно даме говорить о себе в мужском роде?! Впрочем, хель за «даму» могут и обидеться…

— Спасибо за сведения! — все же холод определенно дурно влияет на мой нрав! — Но я звала тебя не затем. Поезжай в Свёль и передай Матери следующее…

Я продиктовала целый перечень мероприятий по предотвращению эпидемии. К сожалению, наиболее эффективные средства (к примеру, костры из еловых лап и лепестков роз прямо на улицах) неприменимы для хель.