В старину лекари защищали себя повязками, на которые капали эфиры, и летописи уверяли, что это средство превосходно защищало от большинства инфекций.

Пока Альг-исса не обнаруживала признаков болезни, хотя уже больше суток была рядом с больными. Оставалось надеяться, что мои масла сумеют остановить победное шествие вируса…

Благоухающая пряной смесью гвоздики, имбиря, черного перца, сосны и лавра, Альг-исса как никогда напоминала ароматную красавицу ель, украшенную чем боги послали…

Тщательно законспектировав мои указания и вооружившись десятком разнокалиберных бутылочек, Альг-исса вприпрыжку умчалась в поселок, а я осталась у ложа больных…

Но улыбка моя быстро увяла: мужчина хель захрипел и стал задыхаться, пришлось бросаться на помощь. Когда приступ отступил, я осталась сидеть у постели, неотступно наблюдая за пациентами. От ледяного ложа тянуло пронзительным холодом, но я держалась, хоть и ежилась под ворохом мехов.

Секунды томительно медленно собирались в минуты. Время таяло лениво, как сугробы под первыми лучами весеннего солнца, когда кажется, что робкое тепло не в силах одолеть снежные заносы…

Бдение у постели больных, когда ты не в силах им помочь… Для любого целителя это невыносимо. К тому же от безделья в голову лезли дурные мысли и болезненные воспоминания.

Вот так же я когда-то сидела у постели Фиалки, плача от бессилия. Воя и проклиная всех богов скопом, когда стало ясно, что она не выкарабкается, и перемежая проклятия тщетными мольбами.

Зря говорят, что время лечит. Просто молодое вино боли становится уксусом и обильно сбрызгивает салат воспоминаний…

Впрочем, сейчас куда важнее будущее, а не прошлое.

Что, если Петтер тоже заболел? Это означало угрозу для Ингойи, для всех, кто мне дорог… В эту категорию, по здравом размышлении, я включила даже свекра, не говоря уж о муже. Несмотря ни на что, господин Бранд не заслуживал такой смерти. А Ингольв… Пожалуй, простить его потруднее, но с другой стороны, мы оба виноваты в том, что наш брак превратился в декорацию…

А сам Петтер? Был ли он действительно влюблен, или это просто померещилось мне, опьяненной обжигающе холодным северным ветром? Я задумалась, перебирая цветные стеклышки воспоминаний. Пожалуй, немножко. Хотя в его возрасте просто неприлично не быть влюбленным! Так что скоро это пройдет, опадет лепестками цветущих яблонь…

За размышлениями о природе чувств и воспоминаниями о собственной первой любви — к будущему мужу, разумеется — я как-то незаметно скользнула в теплое озеро сна…

Бескрайняя ледяная равнина. Местами ее рассекали глубокие трещины, а в расколах виднелась замерзшая земля. Ослепительный снежный покров кое-где казался голубоватым или почти лавандовым, а темная вода залива создавала странный контраст со льдом, будто сияющим собственным светом.

Увидеть все это в полном великолепии могут разве что драконы с высоты птичьего полета. И я — во сне.

Ледники Нордрихейма чем-то похожи на пустыни далекого юга. Разве важно, иссушит твое тело зной или заморозит холод? Снег и огонь для нас равно губительны. Мы, люди, такие хрупкие, такие беспомощные… и такие упорные. Что нас тянет сюда, в вечные льды? Что завораживает в танце бесчисленных снежинок?

Там, внизу, крошечные кристаллики льда кружились, танцевали в порывах ветра, плавно оседали, постепенно образуя фигуры. Я так засмотрелась, что пропустила момент, когда из снежинок и брызг моря, словно по волшебству, выросли статуи хель.

Под хмурым и низким северным небом истуканы казались удивительно уместными — плоть от плоти этой земли и этого льда. Море плеснуло волной, вынося к подножию статуй одинаковые ледяные брусочки — руну иса. Повторенная десятки раз, она стеной окружила хель, ощетинилась против невидимого врага…

Красавица Соль раздвинула облачную пелену, заинтересованно взглянула вниз. Равнина ожила, заискрилась мириадами снежинок. Снег отчаянно пытался поймать солнечный свет, рвался к нему, блистал и переливался, тая от ласковых касаний лучей…

На ледяных лицах хель проступил ужас напополам с восхищением. Они смотрели вверх, на бескрайние просторы голубого неба, истекая водой, словно слезами…

Я проснулась с криком. Сердце отчаянно колотилось…

Ткань сновидения будто разорвали рывком, обнажая неприглядную реальность.

Нужно достать масло мяты, оно проясняет мысли… Руки отчетливо дрожали.

— Эй, Мирра! — снова позвали снаружи.

Вздрогнув неожиданности, я едва не уронила несессер с маслами. Только хель могли произнести мое имя так, чтобы в нем ощущался не теплый смолистый дымок, а яростное рычание.

Торопливо отставив в сторону вещи, я подобрала юбки и бросилась из дому.

У входа обнаружилась живописная группа, напоминающая своеобразный бутерброд. Альг-исса в темных воинских одеждах — как кусочек ржаного хлеба, дальше виднелась красно-рыжая макушка незнакомой хель — словно ломтик помидора, а завершала натюрморт пожилая особа в шубе нежно-зеленого оттенка, напоминающей листик салата.

При виде меня «бутерброд» распался. Альг-исса, воинственно потрясая охотничьим ружьем, отступила в сторону и, грубо схватив рыжеволосую хель, заставила ее грузно опуститься на колени.

Не удостоив коленопреклоненную подданную даже взглядом, вперед выступила Мать — глава поселка Свёль — весьма крепкая дама в одеждах оттенка первой майской зелени.

Изобразить восхищение и подобающее почтение оказалось совсем нетрудно, достаточно взглянуть на властное лицо и серебряный лом в руках, весь покрытый непонятными знаками и инкрустациями.

Не зря ведь говорят, что справиться со своевольными северянами можно лишь с помощью лома и такой вот Матери!

— Рада приветствовать достопочтенную Мать, — поклонилась я, стараясь не ежиться от порывов холодного ветра.

— И я рада тебя видеть, дочь людей Мирра, — ответствовала она степенно. — Как больные?

— Все так же… — вздохнув, сообщила я неохотно и опустила глаза.

Самое противное — беспомощность, липкая, приторная, в которой тонешь, словно муха в сиропе. Так похожа на сироп солодки — сладкий до спазмов в горле, до тошноты…

Боги, милосердные мои боги! За что?!

От осторожного прикосновения к щеке я вздрогнула, как от удара.

Рядом со мною стояла Мать, участливо заглядывая в лицо, и темная бездна ее глаз казалась уютной, умиротворяющей, понимающей. Странно, людям кажется, что тьма — синоним зла. Но это всего лишь неизвестность, в которой мы чувствуем себя заблудившиеся в лесу дети. Но ведь даже в самой чаще есть грибы и ягоды, тропинки и мягкая трава…

Вздрогнув, с трудом удержалась, чтобы не отпрянуть, не выставить вперед руки. Хороша бы я была в таком случае! Точь-в-точь маленькая девочка при виде серого волка!

— Прости, — Мать отвела глаза, — ты спрашивала про Рауд-иссу.

Она мотнула головой, указывая на рыжую хель. К слову, у них это примерно как альбиносы у людей.

Седые (точнее, нежно-голубые) волосы самой Матери, заплетенные в сотни тонких косичек, воинственно топорщились вокруг лица, как иголки ежа.

— Альг-исса, я ведь просила привести ее в другое место! — лучше адресовать упреки подруге, чем Матери хель, последняя может счесть это посягательством на свой авторитет. — Это опасно!

— Не опасно, — вмешалась вождь, решительно стукнув ломом по мерзлой земле, бросила искоса взгляд на меня и добавила: — Пойдем в дом, ты замерзла…

Надо думать, мое лицо уже походило на сине-красные физиономии хель.

Иногда мне казалось, что материалисты правы, и северные жители выглядели так вовсе не из-за происхождения от инеистых великанов и богини смерти Хель, а из-за изменений под влиянием мороза… Разумеется, это не объясняло феномен ледяных драконов, но подобные мелочи никогда не волновали людей, ведь на неугодные факты можно просто закрыть глаза…

Впрочем, едва ли разумно даже думать о подобном в присутствии Матери. Эта почтенная особа видела немало льдов, и потому иногда бывала слишком проницательна.