— Несомненно, мы будем рады помощи сержанта! — с легкой иронией заверил Исмир, склонив светловолосую голову.

Ингольв стиснул зубы, потом через силу улыбнулся.

Замужним дамам позволительно гулять, общаться с мужчинами и даже выходить в свет в одиночестве, поэтому требование Ингольва казалось проявлением болезненной ревности. Надо думать, муж приставил ко мне Петтера не в роли дуэньи, а в качестве соглядатая, но со стороны это наверняка смотрелось иначе.

— Вы поедете сейчас? — голос Ингольва звучал, как воронье карканье.

— Если вы не возражаете, то да. — Кивнул Исмир.

Меня мутило, отчаянно хотелось глотнуть свежего воздуха, выбраться на волю из душного плена злости и обиды.

— Пойдемте скорее! — борясь с собой, тихо попросила я.

Не дожидаясь ответа, шагнула к двери и обнаружила, что перед глазами все плывет.

Исмир молча взял меня под руку, за второй локоть меня поддержал Петтер, а следом семенил инспектор.

— Мы с тобой еще поговорим, Мирра! — с угрозой бросил в спину Ингольв.

Как же он любит, чтобы последнее слово оставалось за ним!

Я промолчала, только на мгновение зажмурилась…

На улице накрапывал дождь, иллюстрируя справедливость поговорок об изменчивости столичной погоды.

Пахнущие свежим огурцом капли падали на мое поднятое к небу лицо, милосердно скрывая злые слезы. Почему, даже превосходно зная характер Ингольва, я все равно не могу спокойно относиться к его выходкам? Наверное, просто муж так же прекрасно знает, куда больнее ударить…

Я чувствовала себя безвольной куклой. Меня усадили в автомобиль, инспектор утешающе похлопал по плечу, а Петтер силком вложил в мою руку небольшую фляжку

— Выпейте! — велел он.

Я бездумно глотнула и закашлялась, обнаружив, что пью коньяк (впрочем, дальше пошло лучше).

Петтер тронул машину с места, и мы поехали в полном молчании.

Постепенно успокаиваясь, я смотрела в окно. Дождь прибивал к земле боль и обиду, будто пыль. Смотреть, как капли наперегонки бегут по стеклам, рисуют затейливые мокрые дорожки, и чувствовать, как мной постепенно овладевает оцепенение. Меланхолия, словно бездонная яма, жадно поглощала остатки душевных сил.

Немедленно встряхнуться! Нет лучшего лекарства от тоски, чем здоровая злость.

— Господин Исмир, я не поблагодарила вас за цветы… — Заговорила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Не стоит благодарности! — ответил он, источая запах малины — сочных ягод на колючих ветках.

— Разумеется, не стоит! — сухо подтвердила я. — Вы поставили меня в крайне неловкое положение.

Аромат малины исчез мгновенно, словно морозные узоры со стекла, на которое плеснули кипятком. Теперь от Исмира тянуло холодком мяты.

— Чем же? — в тон мне поинтересовался Исмир. Жаль, лица не разглядеть — он устроился на переднем сиденье, рядом с Петтером.

Каюсь, мне не следовало затевать этот спор, тем более в присутствии свидетелей. Впрочем, те делали вид, будто их происходящее нисколько не касалось: Петтер молча вел машину, а сидящий рядом со мной инспектор Сольбранд демонстративно смотрел в окно, что-то насвистывая себе под нос.

— Вы полагаете, Ингольву нравится, когда мне присылают букеты посторонние мужчины?

Инспектор хмыкнул, спохватился и вновь вернулся к увлекательному виду мокрого города.

— Он так ревнив или так не любит драконов? — неожиданно миролюбиво поинтересовался Исмир.

— И то, и другое! — не подумав, быстро ответила я и осеклась. Не стоило сообщать о неприязни Ингольва к правящим расам. Как бы то ни было, следует проявлять лояльность к мужу.

— Так вот оно что… — проговорил Исмир медленно. — Он из-за этого…

— Да! — ответила я, хотя вопрос так и не прозвучал.

Автомобиль неожиданно резко дернулся, заставив меня прикусить язык и схватиться за поручень на дверце.

Кому, как не мне, знать мстительный характер мужа? Несомненно, устроенная за обедом моральная порка — расплата за букет, полученный якобы от хель. Впрочем, тут еще сыграли роль и мое вмешательство в дела полиции, и дружба с северными народами… Так что не стоит во всем обвинять дракона. Его необдуманный поступок послужил поводом, а не причиной взрыва Ингольва.

Я с силой зажмурилась, заставляя себя успокоиться, и остро жалея, что оставила дома саквояж с маслами. Определенно, в последнее время я слишком остро на все реагирую! А ведь в нашем доме можно выжить, только обладая железными нервами.

С завтрашнего дня начну принимать что-нибудь успокоительное. Пожалуй, ромашка, нард и мирра — именно то, что требуется для избавления от уныния.

— Простите меня, господин Исмир! — не открывая глаз, произнесла тихо. — Вы не виноваты.

— Это вы простите меня! — голос дракона был мягок, как свежевыпавший снег. — Я не знал, что ваш супруг столь ревнив… и злопамятен.

Ох, я ведь совсем забыла! В кармане жакета должен быть пузырек со сбором, который я приберегаю для чрезмерно впечатлительных клиентов. Сейчас он будет весьма кстати.

Искомое нашлось быстро, только ведь лекарство нужно чем-то запить…

— Петтер, пожалуйста, дайте мне фляжку!

Он без возражений (золото, а не юноша!) протянул мне требуемое.

— И еще, не могли бы вы заехать в кондитерскую? — немного поколебавшись, попросила я.

Петтер кивнул и тут же развернул машину.

Теперь отвинтить крышечку, щедро плеснуть лекарства (настойка пустырника, валериана, зверобой и мята) и разбавить коньяком. Задержать дыхание — уж слишком специфическое амбре у этой смеси — и выпить залпом.

Надо думать, меня сочли начинающей алкоголичкой, зато уже через несколько минут пружина внутри стала разжиматься.

Минуты текли спокойно и тихо, даря желанную передышку.

Наконец автомобиль остановился, и Петтер, обернувшись, осторожно коснулся моего плеча.

— Госпожа Мирра, просыпайтесь!

Я улыбнулась, не открывая глаз. От мальчишки исходило теплое благоухание ванили и крепкая горечь кофе — такие желанные в этом царстве льда, безразличных людей и химических ароматов. Всего лишь небольшая слабость — на несколько мгновений позволить себе наслаждаться чистыми, по-юношески сильными чувствами. Словно пьешь горячее вино со специями и медом — маленькими глотками, упиваясь каждой пряно-сладкой каплей.

— Спасибо, Петтер! — я с трудом подняла тяжелые веки.

Сама не знаю, благодарила ли я за мелкую услугу или за тихую нежность…

Подняла руку, поправляя выбившуюся из-под шляпки непослушную рыжую прядь… и увидела, как застыл устремленный на меня взгляд Петтера.

Рукав соскользнул, открывая уже обозначившиеся на нежной коже синяки. Впопыхах я забыла надеть перчатки, и теперь уродливые пятна были видны во всей красе.

— Господин полковник не должен так поступать! — тихо, но яростно вырвалось у мальчишки.

Ветивер зазвучал глухим басом — землистый и чуточку дымный. Очень мужской аромат — воплощение спокойной уверенности и готовности защищать.

— Он в своем праве, — так же негромко ответила я, машинально потирая запястье.

Острый стыд крапивой ужалил душу, взбаламутив ровную гладь чувств. Муж так безобразно обращался со мной, тем более при посторонних… А я вынуждена терпеть и подыскивать оправдания его поведению. Впрочем, жалость и презрение в глазах знакомых куда хуже самих побоев. Общество склонно винить во всем женщину — спровоцировала, не сумела утихомирить, заслужила…

Собственно, а что я могу поделать? Разве что по-детски подсыпать слабительного в суп, но это мелко и недостойно.

От чувства собственного бессилия во рту сделалось горько, от обманного лекарственного спокойствия не осталось и следа.

Я сама распахнула дверцу и выбралась наружу…

Визит в кондитерскую, как обычно, оказал на меня самое благотворное действие.

Печеные яблоки с корицей, рассыпчатые слойки с солоноватыми нитями сыра, невзрачные кружочки овсяного печенья и воздушные облака безе с орехами — разве все это изобилие может кого-нибудь оставить равнодушным?! А пропитанные вишневым коньяком бисквиты, прослоенные кисло-сладким густым вареньем? А покрытые шоколадным кремом пирожные, украшенные взбитыми сливками?