– Ай-я-яй, – покачал головой Мунтяну, – до чего странная женщина стояла сегодня утром с лейтенантом Петреску у Арки Победы… Так и напишем…
– Разумеется, в руках у нее был зонт.
– Ты чего? – спросил Теодор Григория, – на небе же ни облачка…
– Ну, да. Так это и подозрительно. Очень подозрительно. Зачем ей зонт в такую погоду?!
– Пожалуй, – задумчиво согласился Мунтяну, – ты прав. Зонт, да еще и странного сиреневого цвета, с желтыми кружочками по краям.
– И порванным ремешком у рукоятки!
– Точно. Итак, они стояли у арки несколько минут, и Петреску очень волновался. По всему было видно, что наш лейтенант нервничает.
– Страшно нервничает, – поджал губы Григорий, – у него даже чуть трясутся руки.
– Но, тем не менее, он пытается выглядеть бодро.
– И вот, к Арке Победы подъезжает такси, легковой автомобиль марки «Нисан», ядовито-желтого цвета. Водитель, невысокий крепыш, судя по внешности, армянин, выходит из машины и открывает для дамы дверцу.
– Петреску облегченно вздыхает!
– Совершенно верно. Дама, обернувшись к лейтенанту, посылает ему воздушный поцелуй, и Петреску нехотя улыбается. Проводив взглядом уезжающее такси, лейтенант украдкой крестится, и выходит из-под Арки. Несмотря на то, что утро было прохладным, лоб Петреску покрыт мелкими каплями пота.
– Он утирает его рукавом кителя! И потом быстро идет через парк, не остановившись даже купить шаурмы, как делает каждые утро и вечер.
– Нет, – остановил приятелей Мунтяну, – вот как раз у киоска мы его остановим.
– Это еще зачем? – спросил Теодор. – Кажется, в этом парке мы выжали из него все, что нужно. Довольно подозрительно, по-моему, получается. Пускай идет дальше, и мы начнем дальше придумывать.
– Ничего подозрительного у киоска и не произойдет, – терпеливо объяснял агент Мунтяну друзьям-бродягам азы своего ремесла, – просто потому, что если Петреску не остановится у киоска, это вызовет у начальства недоверие. Он ведь каждое утро там останавливается.
– Да, но мы ведь хотим, чтобы он выглядел подозрительным, – возразил Григорий.
– При этом, – добавил Теодор, – не желаем принести ему никакого вреда.
– Можно выдумать человека, жизнь человека, день из жизни человека; можно выдумать его образ мыслей, можно придумать ему убеждения, и убедить, что он ими убежден, – объяснял Мунтяну, – но никогда, никогда, друзья мои, не выдумывайте человеку привычек! Привычки каждый из нас выдумывает себе сам. И СИБ это знает. Не дай вам бог покуситься на привычки!
– Что ж, – нехотя согласился Григорий, – Петреску останавливается у киоска и быстро покупает шаурму.
– Петреску, – укоризненно глянул на друга тайный агент, – остановился у киоска, с удовольствием, как обычно, полюбовался работой поваров, не спеша вдохнул аромат жареного мяса, перекинулся парой шуток с высоким арабом, который режет овощи, взял две шаурмы, и побрел вниз по проспекту.
– Все как в жизни, – остался недоволен Теодор. – А это неинтересно.
– Ничего, – успокоил его Мунтяну, – сейчас мы начнем придумывать лейтенанта Петреску на работе. И тогда обязательно ввернем в донесение что-нибудь забавное и невероятно фантастическое.
– Когда мы, – закапризничал Григорий, – уже познакомим Петреску с каким-нибудь знаменитым агентом? Например, Джеймсом Бондом.
– Увы, – разве руками Мунтяну, – Джеймс Бонд литературный персонаж. Его выдумали. Как мы можем познакомить с ним лейтенанта Петреску?!
– Так ведь и наш лейтенант Петреску, не тот, который шел сейчас мимо церкви, а наш, Петреску из донесений, он ведь тоже выдуман!
– Правда, – одобрил Теодор, – почему бы нам не познакомить выдуманного лейтенанта Петреску с выдуманным Джеймсом Бондом?
Мунтяну задумался, и потом согласился. Встречу лейтенанта Петреску с агентом Джеймсом Бондом было решено провести через неделю. Друзья рассчитывали получить за это донесение большой гонорар.
– Чего это вы здесь расселись? – подошла к ним проститутка Лена.
– Сочиняем донесение о Петреску, – скользнул по ее красивым ногам Григорий. – Но благодаря тому, что мы не лишены некоторого литературного дарования, это донесение представляет собой, моя юная красотка, настоящий шедевр! Здесь будет все, стрельба, погони, встречи с незнакомцами на мосту, с трудом удерживающем куски влажного, ледяного тумана… наши записки будут читать, как захватывающий детектив! Вот что бывает с обычными донесениями, когда за них берутся настоящие мужчины…
Проститутка Лена улыбнулась, присела на корточки, и ее короткая юбка задралась, почти обнажив бедро.
– А про любовь вы, конечно, забыли?
Тридцатипятилетняя женщина с крепким, красивым телом, Елена торговала собой на железнодорожном вокзале. Когда клиенты видели ее сзади, то приходили в восторг. Правда, пыл их становился умереннее при виде лица Лены, обезображенного двумя шрамами на левой щеке. К тому же, лицо женщины было испитым. Мунтяну это не смущало, он вполне резонно полагал, что красота – явление преходящее, и потому агент госбезопасности влюбился в проститутку. Увы, пока она позволила ему лишь обнять себя несколько раз, а однажды даже нерешительно чмокнула его в щеку.
– Но ведь на вокзале-то ты отдаешься людям, которых видишь первый и последний раз, – в отчаянии как-то сказал Мунтяну, – а со мной спать не хочешь!
– Если это действительно чувство, – выпрямила спину Елена, – то нам не следует торопиться. Идем лучше гулять.
И влюбленные, взявшись за руки, неспешно шли по проспекту Штефана Великого. Памятник великому королю Молдавии одобрительно кивал им вслед, порой даже подмигивал Мунтяну, и, готов был поклясться агент, как-то раз он даже заметил, как камзол Штефана, – на том самом месте, – немного топорщился. Это было в тот день, когда Лена надела свое лучшее, и самое короткое платье. Тогда Мунтяну был особенно возбужден, и вполне разделял чувства памятника. На свидание он принес Елене гвоздик и розы, которые украл у памятника Толстому.
– Прелесть какая, – задумчиво улыбаясь, водила она цветами по полным губам, – ты очень милый…
Мунтяну с тоской думал, что если хотя бы через месяц-другой женщина над ним не сжалится, он сойдет с ума. В то же время агент понимал, что Елена ведет себя, как и всякая другая девушка, окажись та в подобной ситуации.
– Ей нужно проверить твои чувства, – соглашался с ним Григорий, когда приятели, сидя на ступнях у Собора, размышляли над некоторыми особенностями женских логики и поведения.
– Нежели не видно, – жалобно стонал Мунтяну, – как я люблю ее?
– Тебе и самому, – назидательно поднимал палец Григорий, – надо проверить свои чувства.
– Ну, уж этого мне не нужно, я и так знаю, как много она для меня значит, – говорил Мунтяну, знавший Елену всего две недели.
– Нет, – возражал Григорий, – тебе может казаться, что ты очень сильно ее любишь. А на самом деле твоя любовь может, после того, как вы переспите, конечно, оказаться плотским наваждением. Страстью тела, и ничего больше. И тогда обманутым человеком будет чувствовать себя не только она, но и ты!
С трудом согласившись с доводами Григория, Мунтяну старался не показывать нетерпения, которое охватывало его всякий раз при виде божественного тела Елены. Он даже стал спать у порога ее деревянной будочки, которую в парке оставили строители, реконструировавшие Кафедральный Собор. Он терпеливо ждал, когда Елена обслужит очередного клиента в привокзальном туалете, утешал ее, если женщину били пьяные мужчины, и приносил ей все самое лучшее, что мог выпросить на каких-нибудь похоронах, или свадьбах. Нельзя сказать, что Елена не ценила этого, но все же дары и внимание Мунтяну принимала она с опаской, видимо, думая, что этот мужчина хочет от нее только тела. И пока упорство Елены Мунтяну сломить не удавалось.
– Так, – кивал Танасе, читая донесения агента, приставленного к Петреску, – так. Хорошо. Попался, голубчик. Скоро брать будем.