Снова последовали технические вопросы, а затем Бауэн-Лодж объявил заседание закрытым.

— Завтра в десять тридцать, джентльмены.

Когда я вслед за Хэлом вышел в коридор, чья-то рука потянула меня за рукав.

— Вы ведь мистер Сэндс, верно?

На меня, неуверенно улыбаясь, смотрела снизу вверх маленькая седоволосая женщина.

— Да, — кивнул я.

В ее лице было что-то неуловимо знакомое.

— Я так и думала, но я никогда не уверена, что правильно узнала человека — мои глаза, знаете ли. Я только хотела сказать вам, как я рада, что в этом ужасном деле у него есть хоть один настоящий друг. Вы были бесподобны, мистер Сэндс.

И тут я увидел их сходство.

— Вы его мама, верно? — Я начал озираться в поисках Пэтча, но она забеспокоилась: — Прошу вас, он не знает, что я здесь. Он ужасно рассердится. Когда он приезжал ко мне в Бриджуотер, он ничего мне об этом не рассказал. Но я сразу поняла, что он попал в беду. — Она тихонько вздохнула. — Я не видела его семь лет. Это очень долго, мистер Сэндс, для такой старушенции, как я. У меня ведь всего один сын… только Гидеон, знаете ли. А теперь, когда умер его отец… — Она улыбнулась и похлопала меня по руке. — Да ладно уж, зачем вам мои проблемы? Я только хотела, чтобы вы знали, что я очень рада тому, что у него есть друг. — Она снова запрокинула голову, глядя на меня. — На этот раз все будет хорошо… Вы ведь тоже так думаете, мистер Сэндс?

— Я уверен, что все уладится, — пробормотал я. — Сэр Лайонел Фолсетт явно сосредоточился на грузе и на компании «Деллимар».

— Да, да, и я так подумала.

Я предложил проводить ее до отеля, но она и слушать ничего не стала и ушла, храбро улыбнувшись мне на прощанье и быстро смешавшись с толпой. Ко мне подошел Хэл, и мы направились к его машине. Я заметил ее на остановке, где она ожидала автобус. Теперь, когда ей не надо было напускать на себя бодрый вид, она выглядела одинокой и немного испуганной.

Хэл предложил мне переночевать у него. Забрав с вокзала мой чемодан, мы приехали в Бошем, где он жил в маленьком домике под соломенной крышей с зеленой лужайкой, спускающейся к морю. В Саутгемптоне я купил вечернюю газету. Нашему расследованию была посвящена вся первая полоса и три колонки внутри. Дочь капитана теряет самообладание во время расследования; Странная история исчезновения «Мэри Дир».

Только после ужина Хэл начал задавать мне вопросы о Пэтче. Наконец он произнес:

— В тот день, когда ты вернулся на яхту в Питер-Порте, ты почти ничего о нем не рассказывал. — Он стоял у окна, глядя на расстилающееся сразу за лужайкой море, в сгущающихся сумерках превратившееся в мутноватую синюю полосу. У берега были пришвартованы две яхты, и их мачты подрагивали от качки и порывов ветра. Хэл обернулся и посмотрел на меня. — Ты ведь уже тогда знал об этой истории с «Белль-Айлом»?

Я кивнул, гадая, куда он клонит. В этой комнате с ее светильниками, блеском восточной бронзы и большими тигровыми шкурами на полу было очень уютно. Все, чем я жил на протяжении последних двух месяцев, вдруг показалось очень далеким и нереальным. Даже стакан портвейна в моей руке показался мне частью иллюзии, внушавшей мне, что я перенесся в какой-то иной мир.

Хэл подошел и сел напротив меня.

— Слушай, старик, — произнес он. — Я не хочу совать свой нос в твои дела, но насколько ты уверен в этом парне?

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, надо быть очень уверенным в человеке, чтобы… я хочу сказать… — Он мялся, подыскивая нужные слова. — Скажем так, если Пэтч погубил это судно — погубил преднамеренно — это было убийством. В суде на него смогут повесить только причинение смерти по неосторожности, но перед Богом это самое настоящее убийство.

— Он этого не делал, — возразил я.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

Выпалив это, я откинулся на спинку кресла, удивляясь, почему я это сказал и почему я так в этом уверен.

— Я рад, — кивнул Хэл. — Видишь ли, все время, пока ты находился на свидетельской трибуне, я видел, что ты его защищаешь. Ты подбирал слова, решая, что можно сказать, а что лучше утаить, и порой тебе было страшно. О, можешь не беспокоиться. Я не думаю, что это заметил кто-то, кроме меня. Я это заметил, потому что я тебя знаю. И еще потому, что в Питер-Порте, когда у тебя было гораздо меньше времени, чтобы все обдумать, ты совершенно очевидно его покрывал. — Он помолчал и сделал глоток портвейна. — Только будь осторожен, — добавил он. — Я знаю Лайонела Фолсетта. Мы с ним члены одного клуба. И я видел его в деле. Держись подальше от его когтей. Он не выпускает тех, в кого вцепился.

Когда на следующее утро мы подъехали к зданию суда, с моря все еще дул сильный ветер и улицы были мокрыми от ночного дождя. Заседание началось ровно в десять тридцать заслушиванием показаний о грузе. Затем на свидетельскую кафедру пригласили врача, который разъяснил, что человек, не употреблявший в пищу ничего, кроме алкоголя, вполне мог умереть от его отсутствия. Все это время участники заседания вели себя несколько возбужденно, как будто в ожидании чего-то необычного. Места для публики были забиты до отказа, в ложе прессы тоже не было свободных мест. И наконец Холланд произнес:

— Альфред Хиггинс!

Как только Хиггинс протиснул свою необъятную тушу в ограждение свидетельской трибуны, зал выжидательно затих. Было так тихо, что присяга, которую принимал свидетель, не заглушала доносящегося с улицы боя часов, прозвонивших одиннадцать раз.

В ответ на вопрос о его возрасте Хиггинс сообщил, что ему сорок три года. Когда адвокаты поинтересовались его профессиональной подготовкой, он объяснил, что его жизнь началась на отцовской барже, на которой он и странствовал по восточным портам, пока ему не исполнилось пятнадцать лет. Затем он спутался с контрабандистами и сбежал, спрятавшись на судне для перевозки бананов. После этого он практически жил в море, переходя с судна на судно и бороздя самые различные торговые морские пути мирового океана. Он ходил на парусниках и буксирах, грузовых и промысловых судах, совершал дальние и прибрежные плавания. Названия всевозможных типов судов сыпались из огромного бочонка его тела, напоминая списки из «Регистра Ллойда»[21].

Он начал свой рассказ с того момента, когда «Мэри Дир» вышла из Йокогамы. По его версии, этот корабль был «гиблым местечком», «плавучей ловушкой из дребезжащих заклепок и неплотно пригнанных листов обшивки», «протекающей жестянкой, подобранной на одной из мусорных куч Китайских морей». О капитане он сказал просто:

— Все знали, что скоро он упьется насмерть.

Первый помощник заболел желтухой, а третий помощник, Райс, был зеленым юнцом двадцати четырех лет от роду. Он лишь недавно получил лицензию вахтенного офицера, и плавание на «Мэри Дир» было его вторым рейсом. Все это было призвано навести всех на мысль, что он, Хиггинс, был единственным надежным помощником капитана на борту. И хотя он походил на готовящегося к нападению быка, в нем было что-то внушительное, и рокочущий бас, которым он давал показания, произвел сильное впечатление на всех, кто его слушал.

Сингапур, Рангун, Аден, и вот он уже описывает события, о которых рассказывал Пэтч, только под совершенно иным углом. Он считал, что экипаж был не так уж и плох, с учетом того, что работать им пришлось на такой «ржавой посудине», как «Мэри Дир». Пэтча он считал «немного привередливым».

— А чего еще можно ожидать, когда мужик с его репутацией снова получает работу? — добавил он.

Затем суд выслушал описание плавания через Бискайский залив, в котором Пэтч предстал нервным, занудным, постоянно ссорящимся с судовладельцем и другими помощниками.

— Со всеми, кроме Райса, — рассказывал Хиггинс. — Но он был совсем еще сосунок, такой себе белокурый ангелочек.

Дойдя до описания шторма, затопления трюма и выгоревшей радиорубки, Хиггинс описал все эти события не схематично, как Пэтч, а выпукло и подробно. Он спал на своей койке, когда в трюме открылась течь. Он поднялся на мостик и оставался на вахте до десяти часов следующего утра. Целых одиннадцать часов. Затем он организовал самые тщательные поиски Деллимара. Нет, мистер Пэтч такого приказа ему не отдавал. Он сделал это по своей собственной инициативе, едва сменившись с вахты. Он не верил в то, что Деллимар, «который служил на флоте и был славным парнем», мог свалиться за борт. В сумме он провел на ногах и без сна сорок два часа.