– Мать и бабушка обрадовались, захлопотали, заохали: «Как возмужал!». Он пришел в ужас от вида матери: ее можно было принять за бабкину сестру – так она постарела и осунулась. После первых минут радостной встречи, общих вопросов и ответов наступило молчание. Елена Борисовна боялась спросить, что сын думает делать дальше, Игорь не хотел задавать лишних вопросов, чтобы не вызвать поток жалоб, просьб остаться, приобрести специальность, пойти работать. Он уже жалел, что зашел к родным. Бабушка, ворча: «Что ж не предупредил», – отправилась на кухню приготовить что-нибудь. Пауза затягивалась. Надо было продолжить разговор.

– Скажи бабушке, чтобы не возилась. Я там купил кое-что, – он кивнул на сумки, брошенные в прихожей.

– Ты ведь ее знаешь, – слабо улыбнулась мать, – она готовое не признает. Помолчали.

– Что нового? Видишься с кем-нибудь?

– Мать начала рассказывать о родственниках, знакомых. Игорь кивал, делал

– заинтересованное лицо, считая минуты, когда можно будет подняться и уйти.

– Звонила Рита, помнишь ее?

– Что-то не очень.

–

– Ну, как же, двоюродная сестра Лени, мужа Светы, бабушкиной внучатой племянницы.

– Игоря всегда поражала способность мамы помнить все ответвления их генеалогического древа, все обо всех знать и со всеми поддерживать отношения.

– Рассказывала про Владика. Он в Израиле. Отслужил там в армии, университет окончил, работает, зарабатывает хорошо, жениться собирается.

– Владик в армии? – Игорь наконец вспомнил своего отдаленного родственника. – Да на него же дунь – посыплется.

– Так там, наверное, в армии не всем надо кулаками махать. У него голова светлая. Рита рассказывает, он в армии компьютерами занимался.

– Ой, мам, оставь! В Израиле только стреляют и взрывают. И, вообще, что там делать, ума не приложу, маленькая страна, ни искусства, ни литературы. Язык чудной…

– Если мужчина умеет работать, а не только языком мести, то он везде устроиться. А что касаемо Израиля – постеснялся бы газету «Правда» тридцатилетней давности пересказывать. Принцип «я эту книгу не читал, но знаю…» у тебя трансформировался в «я эту страну не видал, но знаю…», а дальше следуют помои.

– Игорь резко обернулся. Бабушка, оказывается, уже несколько минут стояла в дверях комнаты и слушала его.

– Ты деда помнишь? – обратилась она уже к дочери.

– Конечно, – улыбнулась та, – колоритная была личность. Ему уже за семьдесят было, а из-за него дамы чуть не глаза выцарапывали друг другу, даже тебе звонили. А еще ты рассказывала, что в трамвае у него вор хотел кошелек стащить, так он, не оборачиваясь, так двинул ему локтем – а дед высоченный был, это я хорошо помню, – что тот кровью умылся.

– Точно. – усмехнулась бабка и продолжила: – Так вот, твой дед, а мой, стало быть, отец, в начале века уехал из России в Эрец-Исраэль – так тогда называли эту землю, которая потом стала Израилем. У него там даже двое детей родились. Только

– и они, и первая жена моего отца в Одессе во время гражданской войны от тифа умерли.

– Ты мне никогда ничего не говорила, – пробормотала пораженная Елена Борисовна.

– Не хватало только, чтобы ты во дворе или в школе подружкам ляпнула, что у меня, мол, дед-то не простой, а из Израиля! Представляешь результат?

– Ну, а потом почему молчала? – продолжала обиженная дочь.

– Потом дед умер, и вряд ли ты его когда-нибудь вспоминала, – отрезала старуха. Помолчав, продолжила уже спокойно: – Он был человек с деловой хваткой, везде умел устраиваться. После гибели всей семьи не смог оставаться в Одессе, перебрался Москву. Поселился в Сокольниках. В Москве женился второй раз, и я родилась – поздний ребенок. Недалеко от нашего дома находился Черкизовский рынок, там-то он дела и проворачивал. Начал с нуля и скоро развернулся. Мы не бедствовали, только приходилось от соседей скрывать достаток. Дед боялся бабушке шубу купить, новый шкаф весь подъезд неделю обсуждал. Когда твой отец свататься пришел с тортом, пришлось ему черным ходом пробираться в квартиру: торт очень большой был, боялись, что соседи увидят и решат, что он – вор. Все равно донесли.

– И что? Прадеда посадили? – Игорь даже заинтересовался семейной летописью.

– Нет. Он взятку следователю сунул хорошую, и дело закрыли.

– Надо же, а я думал, в те годы всех сажали.

– Не всех. Зарываться не надо было и платить вовремя – и живи спокойно. Впрочем, с тех времен мало что изменилось. Но я сейчас не об этом. Отец в Эрец-Исраэль землю купил и построил дом. Думаю, дом может быть цел до сих пор. Моше Ройтман был в Эрец-Исраэль до первой мировой войны очень богатым человеком. Когда турки выслали всех подданных Российской Империи, ему пришлось все бросить и уехать, но перед отъездом он обратил деньги в золото и драгоценности и спрятал все в тайнике в доме.

– Мать и сын сидели с открытыми ртами. Елена Борисовна рассказу не поверила, решила, что старуха заговаривается. Игорь, как человек творческий и увлекающийся, поверил сразу и безоговорочно.

– Теперь несостоявшимся художником безраздельно владела идея: он должен

– попасть в Израиль, найти дом своего прадеда, достать клад – и дальше все будет просто замечательно. Его не смущало, что дом мог быть давно разрушен, клад найден. Даже вопрос, что сказать нынешним хозяевам, не волновал его. Главное – найти дом, а уж клад он достанет.

– Игорь развил бурную деятельность, быстро оформил документы на выезд в Израиль – с этим проблем не было, к счастью, метрики бабушки и мамы с указанием национальности имелись в наличии.

– Пробовал выяснить у бабушки все, что она могла вспомнить – любая мелочь помогла бы в поисках. К сожалению, ничего дополнительного не узнал. Прадед, вероятно, не распространялся об этом периоде своей нескучной жизни. Одновременно будущий миллионер пытался собрать немного денег, полагая, что без денег ни в одной стране мира никто ничего не добьется и не узнает. В этом направлении его деятельность закончилась так печально, что пришлось быстро уносить ноги из Москвы и даже вылетать на родину предков из Санкт-Петербурга.

– Израильская действительность резко отличалась от его представлений. Никто не стрелял посреди улицы, хотя молодых ребят и девушек с автоматами он встречал на каждом шагу. Они шли, обнимались, смеялись, и этим отличались от его бывших приятелей, которые мало радовались жизни, а, в основном, пыжились, демонстрируя свою крутизну. Молодежь работала продавцами и официантами, ничуть не стесняясь этих непрестижных, с точки зрения художника, занятий, не пытаясь называть свою работу «менеджер по продажам» или «менеджер по колбасе». К своему невероятному удивлению Игорь обнаружил массу художественных салонов, галерей, выставок. Попробовал рисовать и не без успеха – несколько его картин были проданы. Дали, правда, гроши, но было удивительно и приятно.

– Поиски дома пришлось временно отложить. Надо было сначала выучить хотя бы разговорный язык, чтобы как-то объясниться в архивах. Надо было зарабатывать деньги: подъемные, выдаваемые каждому репатрианту ежемесячно в течение года, имели свойство быстро заканчиваться – уж слишком много соблазнов было перед глазами. Дельной специальности, востребованного образования у Шварца не было, физический труд он презирал и считал себя выше этого. Поразмыслив немного и не придумав ничего нового, новоявленный израильтянин пошел проторенным путем. Пляжей в Тель-Авиве было много, скучающих дам на них хватало. Временное

– решение проблемы было найдено.

– Приятная неторопливая жизнь затягивала, прадедушкины сокровища начинали казаться сказкой. Так прошел год. Перебиваясь случайными заработками художника, принимая помощь перезрелых подруг, Игаль, как его теперь звали, довольно сносно выучил иврит и однажды, вдрызг разругавшись с очередной пассией, высказавшей, с прямотой уроженки Израиля, молодому человеку все, что она думает о его способе добывания хлеба насущного, решил, что пришло время начать поиски дома.