Слышались смех, стоны, шаркание ног, хлопание дверей, и всплески воды в бассейне.

…Изнутри дом был обычный молдавским многоэтажным дворцом: с хаотично переплетавшимися коридорами, непродуманными комнатами, странно спроектированными ванными. Из одной из них прямо на нас, – обернутая в полотенце и облачко пара, – вышла полноватая женщина лет сорока (значит, тридцать, не больше, подумал я, наученный опытом), и, извинившись, задела краем горячего плеча Алису. Мы начали краснеть: от жары, разумеется, так что мне вновь пришлось держать бокалы, и Алиса сняла свитер. Потом, правда, сжалилась, и подержала бокалы, чтобы раздеться смог и я.

Да раздевайтесь полностью, со смехом и одобрением сказала девушка, поглядывая на мою раскачанную грудь.

А вы почему не, сказал я, поняв по страдальчески вздернутым бровям Алисы, что снова чего-то не понял.

Я же встречаю людей, и если сделаю это с порога голой, они будут ошарашены, сказала, мило улыбаясь, девушка.

Они конечно, увидят, сказала она многозначительно.

Но разогревшись, сказала она.

Что же, сказал я.

Поступайте, как следует и пребудет с вами Бог, сказал я, они с Алисой улыбнулись, словно отмечали мою старательность.

Вы – хозяйка, сказал я.

Я горничная, сказала она.

Я понял вдруг, что она смотрит мне в глаза и уже довольно давно. Не стесняясь Алисы. Это было так… необычно. Я сглотнул. Девушка, чуть отведя правую руку с бокалом, – словно для удара, – левой притянула меня к себе, и поцеловала. Она была чуть выше, мне пришлось чуть поднять голову. Оставив меня, она развернулась и сделала тоже самое с Алисой, полностью искупив свою вину перед ней.

Еще встретимся, сказала она, выходя.

Голос у нее стал хриплым.

Я вдруг понял, что мы действительно ее взволновали.

***

Что это за девка там наяривает, сказал я.

Какая, спросил он.

В синем парике, сказал я.

Как у героини рекламного клипа про жевательную резинку, сказал он.

Именно, сказал я.

Кажется, ваша жена, сказал он.

Вероятно, вы имели в виду, ваша, сказал я.

Он глянул на меня мельком и я подумал о том, как мелочно выгляжу здесь, – на вечеринке для взрослых, – воспринимая краткую справочную информацию за попытку укола. Вот в чем главное отличие от обычных вечеринок, понял я, щурясь от яркого света огромной люстры, сиявшей под потолком тысячей маленьких Солнц. Это была уже просторная гостиная. Здесь никто никого не уязвляет. Попросту нет нужды. Ведь тут можно уязвить в самом прямом смысле. Расстегнуться, достать член, и вонзить. Нет необходимости сублимировать и скрывать желание трахнуть женщину колкими комплиментами в ее адрес, или пикировкой с ее мужем. Я поймал его взгляд, и понял, что он Знает, о чем я думаю.

Он спросил, не хочу ли я выпить, и когда я, – чувствуя себя оторвавшимся от берега, и поплывшим свободно, – уточнил, что однополая мужская любовь меня не интересует, успокоил меня. Он всего лишь это и имел в виду, выпить.

О, ну раз так, сказал я.

Вы, кстати, случайно не приятель горничной, сказал я.

Нет, я ее работодатель, сказал он.

Я владелец дома, сказал он, и представился.

Мы пошли – он впереди, в черных брюках со стрелкой, высокой талией и белой рубашке, словно киноактер Бандерас в фильме, где исполнял танго. И я, обнаженный, обернувшийся лишь полотенцем. Поблуждав по коридорам, наткнувшись несколько раз то на парочки, то на кучу обнаженных тел, мы вышли в просторную комнату, в окна которой был виден парк. По углу наклона я понял, что мы на самом верху.

Мансарда, кивнул он, разливая.

Комната была похожа то ли на клетушку старшеклассника, в которой тот рос под крышей, – обклеивая стены плакатами любимых групп, – и где родители оставляют все как есть, когда он перебирается в колледж, то ли на чердачок для пожилой родственницы. Крыша шла под скосом, мы сидели у окна, и потолок был над нами на расстоянии протянутой руки. Как ни странно, меня это успокоило.

Это консульство, если я не ошибаюсь, сказал я.

Совершенно верно, сказал он, и добавил.

А я консул, добавил он.

Я, откинувшись в кресле-качалке, откинулся, и, чувствуя себя в бане, приподнял стакан, стараясь смотреть ему в глаза. Так принято.

Если вам тяжело смотреть мне в глаза, не смотрите, сказал он.

Я не буду считать это невежливостью, у меня тяжелый взгляд, сказал он.

Да нет, все дело в том, что это у меня взгляд тяжелый, сказал я.

Вот как, сказал он.

Налил еще, поставил бутылку на стол, и посмотрел на меня внимательно. В этом не было ничего от игры в гляделки и тяжелого мужского соревнования, когда два существа с яйцами выясняют, у кого из них они больше весят. Он просто изучил мой взгляд. Кивнул.

У вас действительно тяжелый взгляд, сказал он.

Как удивительно, сказал он.

Первый раз такое встречаю, сказал он.

Потому он у меня и блуждает все время, а не из-за лживой душонки, сказал я.

Ха-ха, сказал я.

Он не рассмеялся этой оговорке, припасенной мной для отсутствующей жены. Молча пригубил. Я понял вдруг, что приберегаю для себя Алису даже на случай, когда ее нет рядом. Интересно, в какой комнате она сейчас, подумал я. В одном из криков, донесшихся до нас, мне почудился голос жены. А может быть, это ветер воет, подумал я, глядя в окно. Погода портилась. Но дом, – словно выхваченный сверху, – оставался в столпе света, хоть парк уже погрузился в сумрак начинающейся пыльной бури, предвестницы дождя.

Удивительно, да, сказал он.

Простите, сказал я.

Только на таких вечерах люди разговаривают друг с другом, вкладывая в слова прямой их смысл, сказал он.

Никаких намеков, двойного дна, сказал он.

Совсем как в детстве, сказал он.

Большой дом, переполненный детьми, сказал я.

Именно, сказал он.

Только дети выросли, сказал он.

Я выпил, потому что мне нечего было сказать. Но молчать было бы невежливо. Так что я сказал:

Та девушка, что встречала нас, сказал я.

Я почему-то решил, что она ваша жена, сказал я и поймал его внимательный взгляд… будто я удивил его чем-то, но не бестактностью, а проницательностью. Наверняка он трахает свою горничную, подумал я.

Нет, это всего лишь горничная, сказал он, и, легко поставив стакан, поднялся, чуть наклонив голову из-за низкого потолка. Сказал сверху.

Идемте, я познакомлю вас со своей женой, сказал он.

Двигался он очень легко, и все в нем выдавало – не зря я вспомнил фильм, – профессионального танцора. Ничего удивительного, впрочем. Все латиноамериканские консулы должны увлекаться свингом и танго, подумал я, мысленно рассмеявшись. Но не без зависти. Он был старше меня лет на десять, совершенно очевидно. Красивые черные волосы с сединой, – я бы не удивился если бы узнал, что она искуственная, – уложенные чуть небрежно, глубокие, черные глаза, взгляд чуть снизу, как если бы он прикрывался бровями, как боксер – плечом в стойке. Движения матадора, настоящего: ничего лишнего, все по делу, и каждый раз с максимальной эффективностью. При этом он был явно полным, и, – будь я пристрастным, – напоминал отчасти фигурой Санчо Пансо. При этом двигался он, как король. Ну, или как животное. Бездумно и идеально точно. Если он делал два шага, то он делал два шага. Он не совершал кучу бессмысленных движений, как я. Мне, чтобы пройти два шага, надо было ступить вперед, качнуться вбок, отступить, похлопать себя по бедрам с обескураженным видом – не забыл ли чего, – оглянуться, наклониться, снова нырнуть вперед. Он не суетился. Так что я чуть отстал от него, и когда ввалился в комнату, – где он терпеливо и грациозно дожидался меня, чуть склонив голову – уже готов был увидеть что-то… Не совсем обычное?