Это длилось ровно столько, чтобы все одуванчики с нашего поля, под порывом поднявшегося ветра, пустили вдаль свои семена, и проводили их печальными наклонами опустевших головок. Бесконечные часы, когда над полем кружил белый вихрь семян, поднятых ветром, который словно показал им перед разлукой место где они родились. А потом дунул несколько раз сильно и они разлетелись. Исчезли, пропали.

В дверь постучали.

Войдите, сказал я.

Ручка походила взад и вперед. Потом замерла. Лида приподнялась на локтях и смотрела на дверь вместе со мной. Мы соприкасались щеками и это напомнило мне медленный танец на школьной дискотеке. Наверное, ушли, подумал я. В дверь и правда больше не стучали.

Но в уходящих шагах я услышал походку Алисы.

***

Это был лучший оргазм в моей жизни, сказал я.

О, у меня все намного проще, сказала она.

Это был первый оргазм в моей жизни, сказала она просто.

Ничего себе, сказал я.

Ага, сказала она.

О боже, сказал я, и у меня снова встал, хотя я все еще был в ней.

М-м-м-м, сказала она.

Говори так почаще, сказал я.

Чего бы тебе хотелось, сказала она.

Умереть, и не родиться снова, сказал я.

Это легко, малыш, сказала она.

Умереть и исчезнуть, сказал я снова.

Тебе так плохо, спросила она.

Наоборот, сказал я.

Так хорошо, что лучше не будет, сказал я.

Ну так в чем дело, сказала она.

И я в первый раз – первый из миллионов, наверное, – подумал, что за каждым вопросом Лиды меня ждет ловушка. Еще одна девушка с секретом мне досталась, подумал я. Лида моргнула, и ресницы показались мне волосатыми лепестками росянки.

Ты чего-то ждешь, сказал я.

Ну как же, милый, сказала она.

Умереть и не родиться снова, сказала она.

Ради этого мне придется снова залезть в пизду, сказал я.

Моя к твоим услугам, сказала она.

Я приподнялся на локтях, – и все еще оставаясь в ней, – оглядел нас. Мой взгляд можно было бы назвать придирчивым, если бы я мог видеть все-все, но кое-что от меня, конечно, ускользнуло. Хорошо бы поснимать нас на камеру, когда мы трахаемся, подумал я, чтобы видеть все-все. Например, мне бы хотелось видеть ее задницу под моими бедрами, белоснежную задницу, подумал я.

О чем ты думаешь, сказала она.

О том, что уже потерял невинность, сказал я, подумав.

Это случилось лет двадцать назад, сказала она и прикусила мне плечо.

Что бы ты об этом не думала, я имел в виду совершенно другое, сказал я.

Потерял безмятежность, сказала она.

Покой, сказал я согласно.

Все ты, сказал я.

Если бы вовремя замолчала, сказал я.

Все мы вечно недовольны тем, что вы не разговариваете, сказала она.

А вы недовольным тем, что мы не молчим, сказала она.

Заткнись ты, бога ради, сказал я.

А то что ты мне сделаешь, сказала она, смеясь.

Ах ты сучка, сказал я.

Пользуешься моей добротой, сказал я.

Смотри мне, сказала она.

Заткнись, ты подо мной, я вешу на полцентнера больше, сказал я.

И я в тебе, сказал я, начав поддавать.

Ну и что, сказала она.

Ну и то, что через пару минут у тебя мозги откажут, сказал я.

Ни-ко-г-да, сказала она торжественно.

Через пару минут у нее начали мозги отказывать и она попробовала меня укусить в грудь. Я не увернулся, это была ошибка. Она кусала по-настоящему, заводясь от того, что зубы сжимаются. Я почувствовал, что грудь мокрая. Слюни, подумал я возбудился. После она укусила. Я закричал и рванулся назад. Чуть голову ей не оторвал, она даже охнула.

Надо вовремя разжимать зубы, сказал я.

Как же мне б… ь Больно, сказал я.

Я почувствовал, как грудь стала еще мокрее. На подушку капнуло, я глазам своим не поверил. Кровь.

Блядь, да это же кровь, сказал я.

А как же, котик, сказала она.

Ах ты сука, сказал я.

Намотал ее волосы на кулак и прижал голову к подушке. Она раскрыла глаза, ожидая, видимо, что-то вроде игры. На губах была улыбка, я впервые в жизни понял значение слова «змеилась». Если бы у ее улыбки был яд, она бы плюнула им мне в глаз.

Не рассчитывай на игры, блядь, сказал я, здорово разозленный.

Какие такие игры, пупсик, сказала она.

Ну держись, сказал я.

И пожалел, что развязал ей руки. С другой стороны, в этом деле, знал я, весьма искушенный в подобных вопросах многодневной возней с Алисой – думаю, чистым временем мы потратили на эту забаву не меньше месяца, – главное разобраться с ногами. Так что я рывком подтянул свои ноги к ее заднице и практически уселся. Из-за этого ей пришлось задрать ноги. Отлично, я приналег на каждую из них рукой, и она оказалась распластана подо мной, как лягушка для медицинских опытов. Видимо, что-то такое и ей показалось.

Ква-ква, сказала она и рассмеялась.

Впрочем, смех очень быстро прекратился, когда она поняла.

Что ты, чтоб тебя, сказала она.

Эй, сказала она.

Эй, нет, сказала она.

Эй НЕТ, сказала она.

Мне было плевать, укус на груди у меня не только кровоточил – это как же укусить надо было, думал я, ерзая, – но и саднил, и пульсировал. Как ранка на пальце, только не ранка, а рана, и не на пальце, а на груди, неловко попробовал я пожалеть себя и от обиды даже слезы на глаза навернулись. Это было все равно, что удариться ногой о стол, когда утром идешь на кухню за кофе.

Слушай ты, сказала она.

Заткнись, сказал я.

Она оказалась бойцом, – просто поразительно при таком сложении, навевающем мысли об общей меланхоличности – и очень долго ерзала, ускользая. Одновременно с этим она пыталась вырвать свои руки, зажатые моим весом. Но это все не имело особого успеха, и постепенно она выдохлась. Стала похожа на борца римского стиля, который потерял всякую надежду на успех в борьбе в партере и сопротивляется уже проформы ради, не рассчитывая дотянуть до свистка судьбы.

Она и не дотянула.

Когда я изловчился, прижимая локтем ее левую ногу к руке и обе – к дивану, зафиксировать ее совсем уже жестко и впервые прикоснулся к зловонному соцветию, в которое стремился, в надежде отомстить за все ядовитые цветы мира, созданные матушкой-природой, – гребанной сукой-женщиной, – она издала негодующий вопль.

Ббббляяядь, прошипела она.

Только попро… сказала она.

Дай только выбра… попробовала сказать она, но я поцеловал в засос.

Она укусила меня за губы, я ответил, и почувствовал кровь, и она охнула, куда-то прямо мне в ребра, скрытые за моими великолепными грудными мышцами, одну из которых эта сука украсила содранной кожей, следами зубов. Я укусил ее губы еще раз и она затихла, осознав всю серьезность моих намерений. Я чуть отстранил лицо, на всякий случай предупредительно куснув ее подбородок. Не дергайся, дал понять я. Она не дернулась.

Так вот как ты развлекаешься, сказал я.

Снова стал метить, она попробовала елозить, но я уже знал, что делать. Сильный укус в подбородок, и она подчинила свою сумасшедшую, мятущуюся, мятежную, беспокойную задницу, приказам мозга. Нишкни, велела она заднице и та затихла, лишь иногда всхрапывая и кося своим глазом циклопа.

Я наточил бревно, закалил его в огне, и вонзил.

Она заорала, как, должно быть, орал этот сказочный великан, когда обнаружил в голове горящее копье. С той лишь разницей, что Лиду копье пронзило сзади. Было очень громко, мне пришлось навалиться на ее рот своей грудью.

Только попробуй укусить, прошипел я куда-то ей в макушку.

Только попробуй, сука, сказал я.

Она замычала что-то, я не ослабевал давления. Лишь минуту спустя я дал ей вдохнуть.