— Ваша жена умирала от рака, — обратился Макар к своему оппоненту, — а вы, оставив её одну в больнице, уже предавались любовным утехам с молодой подругой. Священник, который исповедовал вашу супругу перед смертью, упрекнул вас в этом, может, поэтому вам теперь везде мерещится религиозная пропаганда?

— Не твоё собачье дело! — сорвался мужчина.

— Дела у меня не собачьи…

— Тебе-то откуда известно?

— Я хоронил твою жену…

— И что, она сама тебе об этом рассказала? Из гроба прошептала?

— Прошептала. Я знаю язык усопших. Но я тебя не упрекать сюда вышел. Не мне тебя судить. Просто — хотя бы задумайся о том, что ты здесь стоишь только потому, что она там молится за тебя…

— Вот только не надо, — мужчину буквально кривило и ломало, — не надо мне тут на совесть давить… Ты, наверное, вообще некрофил!

— В другое время я бы тебя уже зарыл, — сказал сквозь зубы Макар.

— Может, мы всё-таки выслушаем его до конца?! — предложил Никонов. — Во всяком случае, у него есть хоть какое-то объяснение…

— Дайте сказать Макару, он, между прочим, любого академика за пояс заткнёт, — поддержал Михаил Давыдович. — Он добрый человек, просто вы его не знаете!

— Так, может, он мне дочь вернёт? — с издёвкой спросила слегка поддатая женщина.

— Это… не по моей части, — вздохнул Макар. — Я только хранитель. Но выпить с вами не откажусь. Вы же этим заливаете боль?

В этот момент к воротам храма подкатил ещё один джип. Из него выпрыгнул молодой человек в белом халате, озадаченно посмотрел на всех и крикнул:

— Что вы тут стоите?! Там в больнице беспомощные люди! За ними надо ухаживать, их надо кормить! А я один! Не могу же я каждый раз просить архиепископа Луку помогать!

— Ну вот, — улыбнулся без всякой иронии Макар, — кажется, первый праведник уже нашёлся.

2

«Эник, проснись. Эник, тебе надо идти. Иди к храму, Эник», — голос Натальи был где-то совсем рядом. Ласково шептал на ухо. И Эньлаю хотелось дотянуться до него. Провести подушечками пальцев по любимой чуть вздёрнутой верхней Наташиной губе, по носику-курносику… А ещё должны прибежать дети. Они всегда прибегают утром, чтобы забраться к родителям под одеяло. Ваня и Вася залезают каждый со своего края, а Люлюська просто прыгает сверху и начинает тискать то мать, то отца. Эньлай потянулся к Наталье, рука сорвалась с кухонного стола, и он всем телом соскользнул на пол. Пробуждение было настолько неожиданным и пугающим, что Эньлай тут же попытался вскочить, но со всего маху ударился головой о столешницу и снова опустился на пол, обнимая руками голову.

Это был только краткий сон. Но голос Наташи продолжал звучать где-то рядом, даже не поймёшь: внутри или отовсюду: «Эник, тебе надо идти…» Кажется, бил колокол, вспомнил Эньлай. Значит, там кто-то есть. Эньлай поднялся, с отвращением посмотрел на водочную бутылку, достал из холодильника минеральную воду и долго пил прямо из горлышка. Потом подошёл к зеркалу и начал усиленно расчёсывать слежавшийся ёжик волос. Почему-то вспомнил, как только что приехавшие в Россию китайцы утверждают, что все русские на одно лицо, а русские, в свою очередь, то же самое говорят о китайцах. Сам Лю настолько привык к русским лицам, что как раз соплеменники казались ему одинаковыми. А уж мерилом женской красоты независимо от роста, полноты, расы, цвета кожи и ещё чего угодно для него была Наталья.

«Эник, тебе надо идти…» Придумала же уменьшительно-ласкательное. Как она умела образно говорить! «Эник, ты задумчивый, как иероглиф…» Или когда обижалась на что-нибудь: «Лю, ты меня не з-лю-кай…» И как она могла полюбить такого? — в очередной раз озадачился Эньлай перед зеркалом.

Когда Лю подъехал к храмовой площади, какой-то мужчина, увешанный оружием, судя по всему, раздавал поручения усталым испуганным людям. Значит, в городе люди оставались.

— О, только косоглазых нам не хватало… — эту фразу произнёс парень, который сидел, привалившись к колесу тонированного джипа. Обе руки у него были перевязаны, а на всё происходящее он смотрел с откровенным пренебрежением, даже ненавистью.

Эньлай не обратил на его слова никакого внимания, а сразу подошёл к тому, который показался ему старшим.

— Что тут происходит? — спросил он.

Никонов посмотрел на него внимательно и лишь потом ответил:

— Что? Пытаемся жить, пока не поймём главное.

— Что главное?

— Для чего мы здесь остались.

— По-моему, важнее понять, где наши близкие.

— Одно другому не мешает.

— И что вы делаете?

— Каждый будет заниматься своим делом. Электрики будут смотреть, что можно сделать для подачи энергии, пекари — печь хлеб, врачи — лечить… Вы кто по профессии?

— Я коммерсант. Торгую БАДами.

— Чем?

— Биологически активными добавками.

— А-а, — разочарованно потянул Никонов. — Меня зовут Олег.

— Эньлай, но можно проще — Лю. И можно на «ты». Мне кажется, не время миндальничать.

— Что ты ещё умеешь делать, кроме как продавать БАДы, Эньлай?

— Всё.

— Мощное заявление.

— Я действительно умею многое. К примеру, даже водить самолёт.

— А попроще?

— Могу — готовить. Могу — стрелять, — Лю кивнул на автомат. — Могу — лечить. У меня вообще-то медицинское, фармацевтическое образование. Второе, правда…

— Отлично, у нас в больнице люди. Там один врач на всех. Интересный парнишка. Не в себе. Надо будет ему помогать. А то он утверждает, что ему помогают Ангелы и святые.

— Может быть, — согласился Эньлай.

— И вот ещё что: на улицах надо быть осторожнее. Собаки как-то быстро одичали, кое-кто видел диких животных. Пока только лося и лису, но кто знает…

— А оружие — только у тебя? — Лю вопросительно прищурился, и его глаза превратились в две узких линии.

— Пока только у меня. Надо будет, дадим и тебе.

— Кто вообще остался?

— Никакой видимой закономерности нет, — задумчиво ответил Никонов, — но твёрдо можно сказать одно: нет ни одного человека, у которого все были бы дома. Мы решили тут собираться каждое утро…

— А ты уверен, что все, кто есть вокруг, — это те, за кого себя выдают? Что они вообще есть?

От такого вопроса Никонов растерялся. Он ещё раз пробежался взглядом по тем немногим, кто ещё оставался на площади, словно таким образом можно было ответить на вопрос Эньлая.

— Я об этом не думал, — тихо признался Олег. — Похоже, тебя тоже посещали?..

— Да.

— Кто-то из прошлого?

— Как голос совести.

— М-да… Закурить есть?

— Я не курю…

— Я тоже… Бросил. Казалось бы, давно. А теперь — будто вчера.

— Увезёшь этого, — Олег указал на парня у джипа, — в больницу.

— Кто его?

— Я подстрелил.

— За что?

— Он перепутал наш город с местами не столь отдалёнными. И у него было оружие.

— Понятно.

— Тут каждый остался со своими какими-то странностями…

— Наташа говорила: свои скелеты в шкафу.

— Какая Наташа?

— Жена.

— А у меня Ксения говорила: свои тараканы.

Оба понимающе переглянулись.

— Ты крещёный китаец? — спросил вдруг Олег.

— Да. Не знаю только, насколько я верующий.

— Многие китайцы крестились, особенно когда война началась…

— А она и не кончалась последние двести лет. Думаешь — это Конец Света?

— Тут без меня специалисты по этому вопросу есть. Макар зовут.

— Священник?

— Нет, могильщик.

— Могильщик?

— Ну да, с лопатой не расстаётся. Как повар с ложкой.

— Как ты с автоматом?

— Ну да… Если бы был священник, всё было бы понятнее. Я так думаю.

— Значит, это ты бил в колокол?

— Я.

— А в храм кто-нибудь догадался зайти?

— Да вроде одна бабулька с внучкой туда пошли. Да Макар этот с каким-то профессором следом за ними.

— Мне тоже надо. Наташа сказала.

— Как сказала? — удивился Никонов.

— Я спал, а голос её слышал.

— А-а… Пойдём вместе. Аня, пойдём.