— А я за тобой, Ники. Тут кое-кто хочет тебе что-то показать.

— А я-то думал, выйду, а все обо мне и думать забыли. Норин, надо сперва мамашу повидать.

— А потом Дэнни и Келли.

— И без тебя знаю.

Вот так всегда. Стоит мне чуток за ней приударить, как она сразу про сынишку. Как будто одно с другим связано. А сама она, Норин то есть, явно не помолодела, а все-таки фигура — как была, обалденная.

— Так ты точно не завела себе детишек, пока меня здесь не было, а? Ты работаешь сегодня, или, может, тебя уже поперли?

Хихикает.

— Вообще-то, меня повысили. Только я отгул взяла, на тебя посмотреть.

— Вот те раз, Норин, раньше ты меня в упор не видела. На бывших зеков потянуло, а?

Все бабы в Лондоне западают на отсидевших, черт знает, почему, будто болезнь какая. А потом, как узнают поближе, да про размер пособия — любовь будто рукой сняло.

— Я извиняюсь, — это Джордж встрял, — вы двое — прямо голубки. Прежде чем вы улетите в гнездышко, можно, Норин, я украду на две минуты Ники? Две минуты — больше мне не надо.

— Конечно, мистер Маршалл, нет проблем.

И отошла; за ней — мужиков чуть не полпивной, все наперебой предлагают рома с колой купить.

Вот тут я по-настоящему разозлился. Стоит кому-то сунуть мне пару пива, а я уж размяк. В тюрьме еще и курева тоже. От того курева — раз затянешься, и сам себя не помнишь, несешь хрен знает что, срам какой-то.

— Ну вот, Ники, — говорит этот Джордж.

— Ну вот, Джордж.

— Меня отрядили сделать тебе предложение.

— Хотите назначить главным инспектором? Так и быть, только сначала расскажи-ка мне, куда в тюрьме девают изъятую травку, заодно расскажешь, куда твои дружки из чингфордского изолятора часишки мои заныкали. Ты научи меня, как там у вас и что, а то я на пособие не больно надеюсь.

— Вот это уже теплее, Ники.

— Чего?

— Я же только посредник, ты же сам понимаешь.

— Кончай мямлить, Джордж. Не слышу, со слухом, видать, не все в порядке.

— Хорошо. Ребята думают, что ты можешь им помочь, Ники.

— Помочь бравым ребятам полицейским? Удавиться помочь?

— Я и сам такой полицейский, Ники, ты же знаешь.

— Да, только ты не из чингфордской уголовки, как какой-нибудь хренов сержант Грант. Эти ребята, когда хотят, чтобы им помогли, первым делом копытом в рыло.

— Странно, что ты помянул сержанта Гранта, Ники. Ты что, не слыхал?

— Слыхал что?

— Медленно же сейчас расходятся новости. Сержанта Гранта убили в субботу ночью.

— Вот те на.

— Подстрелили. В лесу.

— Может, приняли его за оленя. Он через изгороди не скакал, огород никому не попортил?

— Он вел расследование.

— Расследовал, небось, где бы ему капустки срубить. Нет, ну надо же. Сержант Грант копыта откинул! Хочешь кружечку, Джордж, в честь праздничка?

— Сержант Грант был моим коллегой, Ники.

— Да ладно тебе, Джордж, тебе он нравился не больше, чем мне.

— Это правда, но мы же не можем допустить, чтоб по улицам разгуливали бандиты и отстреливали полицейских.

— Да уж, это покруче, чем старух бомбить.

— Ребята узнали, что ты выходишь, узнали, что сержант Грант занимался твоим последним делом, и что ты успешно отсидел. Твое имя стало первым в списке. Мы подумали, вдруг тебе нравится слушать, что люди говорят. Информация сейчас доходит туго, считай, одни сопли…

— И, небось, вопли, да?

— В общем, ребята посовещались, и у них родилась идея.

— Какая в сраку идея? Это что, все неофициально? Нет, ну надо же, первый день на свободе, в кармане всего-ничего, одно пиво хрен знает во что влетело, а ты с дружками думаешь, закажешь мне выпивку, и я стану стучать на парня, который завалил коппера, да к тому же гребаного сержанта Гранта? Ты, Джордж, совсем, что ль, сдурел?

— Вот еще что, Ники…

— Ну?

— Твоего кореша взяли в оборот.

— Какого еще кореша?

— Рамиза.

Я прямо прыснул, не удержался.

— Ты думаешь, Рамиз — мой кореш, а, Джордж? Ты назвал Рамиза моим корешем?

— Вы ведь вместе ходили на то последнее дело.

Нет, ну надо же. Эти легавые думают, что они такие умные. А может, у них никуда не годные дятлы. Дело, господа легавые, — бизнес — кроме него, нас с Рамизом ничего не связывало.

— Ему чуть глаз не выбили.

— Чего-чего, Джордж? Глаз выбили?

— И отрезали палец. Он сейчас в госпитале Виппс-Кросс.

— Шикарно, блин, устроился. Охрану поставили ему?

— На двадцать четыре часа. Только он молчит.

— А язык ему, часом, не оттяпали?

Мы уставились на пиво. А Норин все ждала возле стойки.

— Я просто подумал, что тебе может быть интересно. Ты же знаешь, какой поднимается шум-гам, когда убивают полицейского. Добропорядочные граждане осуждают, даже недобропорядочные понимают, что это немножко из ряда вон. А что касается этого последнего, то если ты задашь нужные вопросы, сумеешь прощупать, что и как, считай, что ты под защитой закона.

— Да брось ты нудить, Джордж. Ты же знаешь, есть такая штука — непредумышленное убийство. Лично я никогда ничего не планирую.

— Знаю, Ники. А все же люди говорят, что сержант Грант шепнул-таки тебе, кто у тех ребят за главного…

— Ага, сержанту Гранту больше делать не хрена.

— И Рамиз, как ни крути, твой кореш. И на последнее дело вы вместе ходили, после того, как убили твоего друга Винни.

— Рамиз мне никакой не кореш, кто-то набрехал тебе, Джордж.

— Может, и так. Только мы подумали: ты выходные погуляй, устроишься, обдумаешь — может, надумаешь. Оно не бесплатно, конечно, сам понимаешь. Только дай мне знать, если надумаешь.

— Да чтоб я сдох.

— Увидимся, Ники.

Я сидел там и пялился на стены. Ясно, чего ему от меня надо. Только вышел из тюряги, а ребята легавые тут как тут: будь любезен, стучи на парней.

Какая уж тут на хрен вера в британскую полицию.

— Норин, — говорю, — я жрать хочу и пьян уже — отвык там от пива.

— Ладно, Ники, поехали, поищем местечко.

И вот мы с ней поехали, нашли местечко где-то на рынке и я, помнится, ел пирожки, картошку и пил кофе. А Норин пила только диет-колу, чтоб титьки эти свои в форме держать.

От одной поглядки кончить можно, ей богу.

— Так что за дела, Норин? — спрашиваю.

— Пока секрет, Ники.

— А почему тебя послали?

Смутилась; белые от этого краснеют, а черные, как эта Норин, темнеют только.

— Решили, что тогда ты непременно придешь. Не подумаешь, что это, может, подстава, типа того.

— А ты не подумала насчет того, чтобы нам с тобой перепихнуться, типа того?

— Иди ты, Ники, — смеется.

Эта Норин, она всегда так: кого угодно пошлет, но так ласково, что никому не обидно. Мы с ней, кстати, ни разу не обжимались — все «иди ты», да «иди ты», а мне не обидно, приятно даже.

И вот сидим мы в той забегаловке, я ем чего-то, пью кофе, на ее буфера поглядываю. Тут, поверите ли, подваливает к нашему столику какой-то чувак. Лысый такой громила, лет сорока.

— Ты Ники Беркетт?

— Нет, — говорю, — она.

— Хочу предложить дельце, — и на стол облокотился. Громадный такой жиротряс, пузо с ремня свисает. Может, из Уолтэма хмырь, не знаю.

— Да брось, приятель, я только-только из тюряги. Дай сперва хоть выходное потрачу, а?

Ну надо же, вот только что я не знал, какой сегодня день, гадал, где бы раздобыть пивка, с кем бы перепихнуться, а тут чувак предлагает какую-то там работу.

— Можешь неплохо наварить, приятель.

— Слушай, мужик, я еще корешей своих не видал, к мамаше еще не съездил, а ты…

— Очень неплохо, приятель.

— Сколько?

— Пять.

— Пять?

— Пять кусков.

Так, посреди вшивой забегаловки запросто брякнул про пять кусков.

— А чего делать-то? Паленые чеки наличить? Молоко с порогов таскать?

— Мужика одного убрать. Чтоб под ногами не путался. Могу устроить суб-контракт.