Карлос выглядит удивленным. Сняв легкую куртку, он присаживается рядом со мной.

— Мне казалось, тебя не волновало случившееся.

Я пожимаю плечами.

— Меня и не волнует. Просто… я не знаю. Может быть, оно всколыхнуло чувства, которые я испытывала… когда умер папа.

Карлос сочувствующе кладет ладонь на мое колено. Он вошел в мою жизнь через несколько месяцев после папиных похорон. Он поселился рядом, и мама заставила меня отнести ему пирог, означающий: «добро пожаловать к нам ». Я помню, как он боялся, как его пугал новый город и новая школа. Но Карлос храбрее меня. Он показал себя в первый же день, и никогда не скрывал того, кто он и чего хочет. Мне бы хотелось быть такой же храброй, как он.

Я отпиваю еще чая. Мне не дают покоя крутящиеся в голове вопросы, вопросы, на которые Карлос не может дать ответа.

Лицо Карлоса радостно озаряется.

— Я знаю, что тебе нужно.

Чудный длительный отдых в каком-нибудь месте с обитыми мягким стенами и транквилизаторами.

— Что-то я в этом сомневаюсь, — бормочу я.

— Как насчет того, чтобы прокатиться по Скайлайн, устроить пикник, а потом потусоваться в «Чайной комнате»?

Я чувствую, как приподнимается в улыбке уголок моих губ.

— Звучит заманчиво.

На лице довольного собой Карлоса расплывается широкая улыбка.

— Я знаю. — Затем он обводит меня взглядом сверху-донизу. — Но сначала тебе придется принять душ и переодеться. В таком виде я тебя никуда не повезу.

Я соглашаюсь с ним, и он уходит на кухню собрать нам что-нибудь для пикника. Учитывая содержимое моих кухонных шкафчиков, обедать мы будем старыми крекерами и горчицей.

Сорок пять минут спустя я свежа, одета в мягкие желто-коричневые штаны карго и черную майку, и Карлос заплел мои волосы в длинную французскую косу.

Поездка по Скайлайн в машине отца Карлоса — Тойте 4 Раннер — приносит умиротворение, даже несмотря на грохочущий из колонок инди-рок. Небеса чисты и окрашены тем оттенком синевы, которую большое нигде на земле не увидишь, а яркое солнце тепло пригревает свешенную из окна руку. Мы едем до самой вершины горы, в местечко, называемое Садом Богов. Это обширное пространство, заполненное деревьями с широченными стволами, размером с грузовик. Я расстилаю клетчатое покрывало, а Карлос достает из машины корзину с продуктами и бутылку искристого вина.

— Красота, — улыбаюсь я, осознавая, что Карлос не с панталыку придумал программу сегодняшнего дня, как позволил мне поверить сначала.

— Мы будем праздновать первый день нашей оставшейся жизни. — Он открывает и протягивает мне бутылку. — Прости, я забыл бокалы.

Пожав плечами, я делаю маленький глоток. Вино приятно мягкое и на вкус слегка напоминает яблоки.

— Неплохо.

Карлос подмигивает и забирает у меня бутылку.

— А ты уверен, что тебе стоит пить? — спрашиваю я, зная, что нам предстоит ветреная дорога назад.

— Я лишь пригублю. К тому же, я к этому привычен. — Сделав маленький глоток, он возвращает бутылку мне, а потом открывает корзину. В его семье принято подавать вино к каждой трапезе, даже детям, поэтому он обладает повышенной устойчивостью к алкоголю.

Как оказалось, с остатками еды и творческим подходом Карлос умудрился устроить нам целый маленький пир. Разделавшись с едой и третью бутылки вина, мы укладываемся на покрывале, расслабленно нежась под солнцем.

— Как думаешь, могут умершие находиться рядом с нами? — тихо спрашиваю я.

Карлос переворачивается на бок и подпирает голову согнутой в локте рукой. Он практически прижимается ко мне. С кем-либо другим такая близость показалась бы мне неуместной, но с Карлосом она дарит мне спокойствие.

— Думаю, да.

— Правда?

— Конечно. Иногда мы так сильно привязаны к людям, что можем ощущать их рядом с нами все время.

Я вздыхаю. Я же не совсем это имела в виду.

— А как насчет призраков?

— Призраков? — в его голосе слышится беспокойство.

Вот черт.

— Да. Я о том, что иногда, когда люди умирают, они могут просто… как бы это сказать… ну не знаю. Все еще быть здесь?

Карлос ложится на спину, сложив руки под головой.

— Если научно-фантастический канал и научил нас чему-то, так это тому, что призраки везде, — смеется он. — Все эти бедные души со своими незаконченными делами.

— Незаконченными делами? — переспрашиваю я, глядя на него.

— Ага. Они их здесь и держат — по крайней мере, именно так говорят парни в той передаче про охотников за призраками. Мол, им нужно что-то завершить на земле или что-то вроде того.

— Не думала, что ты смотришь эту чушь, — шучу я, прокручивая его слова в голове.

— Не суди меня, — фыркает он. — А с чего такой вопрос? Ты чувствуешь, что тебя кто-то преследует?

Я решаю быть насколько возможно честной.

— У меня иногда такое чувство, как будто я все еще могу его слышать. Логана, я имею в виду. Или видеть краем глаза.

— У меня было то же самое после смерти младшего брата. Первое время я словно ощущал его в доме. Время от времени мне казалось, что я его вижу, но это разум играл шутки со мной.

Мне знакомо это чувство. Я ощущала то же самое после смерти папы. Повернувшись, я утыкаюсь лбом Карлосу в грудь, и он поглаживает меня по спине, пока я не засыпаю.

Мне снится кладбище и лицо Логана, когда я кричала на него. Позади него с мечом в руке идет каменный ангел. Остановившись прямо за спиной Логана, он поднимает меч, словно собираясь им срубить ему голову.

Меня внезапно будит раскат грома. Потемневшие небеса разверзаются, и на нас начинает лить дождь. Я хватаю корзинку, а Карлос — покрывало, и мы хохоча бежим к машине. Пристегнувшись и посмотрев в окно, я вижу стоящего у дороги Логана. Он смотрит на меня, и улыбка сползает с моего лица.

Когда мы подъезжаем к «Чайной комнате», я почти уже высохла. Мы въезжаем на узкую стоянку и припарковываемся. Карлос тянется назад и достает с заднего сидения свою гитару.

— Открытый микрофон?[3] — с надеждой спрашиваю я.

Он широко улыбается.

Передняя часть зала внутри уставлена длинными бархатными диванчиками бардового цвета и викторианскими стульями с высокими спинками, дальше идут маленькие круглые столики. На стенах висят зеркала в покрытых позолотой и бронзой рамах и полки, заставленные вазами с орнаментом, подсвечниками и разными античными штучками. Я направляюсь к столику в заднем углу — самому затемненному углу зала. На столике, в стеклянной «под изморозь», подставке мерцает единственная свеча. Из ниоткуда появляется Лана, хозяйка заведения и эксперт по чаю. Черные как смоль волосы Ланы уложены волной в стиле 1950-х годов, кожа покрыта морщинками, а у узких глаз теплый карий оттенок. Она сжимает меня в объятиях — что делает со всеми постоянными посетителями, — и со мной остается густой аромат ее лавандового парфюма, даже когда она обнимает Карлоса.

— Очень рада вас видеть! — тепло приветствует она нас, и в ее голосе практически не заметен корейский акцент. — Садитесь, садитесь.

Мы усаживаемся в кресла, и она мягко забирает из руки Карлоса его гитару.

— Положу ее для тебя на сцене.

Приложив свободную руку к подбородку, она прищурившись смотрит на меня.

— Думаю, сегодня ты попробуешь имбирно-манговый чай, а ты — малиновый с медом?

Мы оба улыбаясь киваем. В первое наше посещение я сделала ошибку, попросив меню, и Лана перебрала около сорока видов чая, прежде чем решила, что же я буду пить. С тех пор мы никогда не заказываем себе чай сами, и напитки выбирает нам она. Я совсем не против. За три года она ни разу не падала мне то, что бы мне не пришлось по вкусу.

Карлос провожает ее взглядом и наблюдает, как она осторожно кладет его гитару рядом со старым музыкальном автоматом у сцены. Сцена представляет собой маленький квадрат с подключенным к старому усилителю микрофоном и потертым бардовым стулом. Но Карлос любит выступать здесь больше всего. Здесь тихо, интимно, и тут идеальная акустика.