Скажем прямо, я была белой вороной в своем классе. Пухленькая, неловкая, за любую попытку оскорбить сразу лезла в драку. К тому же, хоть я и более-менее нормально училась и мне хорошо давались точные науки, вроде математики, сидеть на уроках для меня было слишком скучно и тяжело.

Шел уже третий урок, и под монотонное бормотание учительницы, старой миссис Уорд, особенно сильно клонило в сон. Многие ученики едва боролись со слипающимися глазами, другие старались внимательно слушать и даже вникать, а кто-то был полностью поглощен своими личными занятиями.

Маленькая Ава с рыжими косичками, розовыми пухлыми щечками и свежей ссадиной на коленке, всего пару дней назад отметившая девятый день рождения, как можно более незаметно рисовала карандашом на половинке тетрадного листа. Для надежности она даже постаралась закрыть свой рисунок учебником, но возникающий на маленьком листочке дивный мир уводил ее с головой, заставляя забыть про осторожность и бдительность.

Она рисовала маленькую улочку и витрины магазина для ведьм, за которыми виднелись множество котелков, связок разнообразных трав, метлы с разномастными рукоятками и даже самый настоящий дракон, только маленький. Сами витрины и двери были изукрашены ветвистыми узорами, а на пороге магазина спал сытый черный кот с кожистыми крылышками. Выше, над крышами города должны были счастливо лететь в сторону полной луны незамеченные котом летучие мышки, но до них Ава еще пока добралась…

— Хейз!

Деревянная линейка с оглушающим резким хлопком ударила по парте, заставив Аву испуганно подпрыгнуть на месте. Пылая гневом, миссис Уорд угрожающе нависла над девочкой.

— Опять рисуешь на уроке! — разразилась яростной тирадой учительница. — Сколько раз тебе еще повторять, что на уроках надо учиться, а не рисовать свои каракули! Мне опять вызвать твоих родителей в школу? Посоветовать им устроить тебе хорошую трепку дома? Может быть, тогда ты наконец-то научишься вниманию и усердию. Нельзя вечно видать в облаках!

Она все говорила и говорила, вываливаю на притихшую и сжавшуюся Аву потоки праведного гнева. Другие ученики тоже оживились и со злорадным упоением наблюдали за тем, как отчитывают «тушку-свинюшку» Хейз, а такие же, как и она, белые вороны и изгои, были просто рады, что не они на сей раз оказались в центре всеобщего внимания.

Сама Ава молча смотрела застывшим взглядом в пустоту и терпеливо ждала, когда на нее перестанут кричать. Внутри у нее все клокотало от гнева. Ей хотелось вскочить на парту и самой наорать на миссис Уорд, которая давно уже не давала ей житья — по справедливости и нет. Ей хотелось защититься. Но вместо этого оставалось только держать себя в руках, терпеть и крепко-крепко сжимать карандаш, незаметно нажимая подушечкой большого пальца на остро заточенный кончик.

— Если с одноклассниками в ответ на травлю я еще могла подраться, а в ссорах с родителями позволить себе поскандалить с ними, то против учителей и других взрослых я ничего не могла поделать. Они были намного старше меня, они не были моими родными и якшаться со мной никто бы не стал. К тому же я боялась вылететь из школы, ведь мама с папой столько сил и денег вложили, чтобы устроить меня в хорошее учреждение, и я не могла их так подвести. Позже, через пару лет мы переехали, в другой район с лучшим жильем, и меня перевели в другую школу, где у меня сложились намного более удачные отношения с учителями и одноклассниками, но было уже поздно.

Я старалась терпеть, когда на меня орали. Потом заливалась слезами где-нибудь в тихом месте за школой или дома, но перед учителями изо всех сил держала себя в руках. Получалось плохо. Я не могла отвлечься и абстрагироваться от ситуации полностью, пока не нашла один маленький способ. Кажется, я подсмотрела его по телевизору, в фильмах и сериалах, — заметила, что когда кто-то очень злится, то ломает что-то рядом с собой, дает выход своим эмоциям и ему становится намного легче. Поэтому, когда на меня начинали орать учителя или навязчиво травили одноклассники во время урока, я начинала сжимать в кулаке карандаш. Я искренне верила, что если сломаю его, то гнев тут же пройдет и мне станет намного лучше.

Конечно, у меня ничего не получалось. Я была маленькая девочка — намеренно переломить карандаш было мне не под силу. Меня более-менее спасала концентрация на своей цели, хоть как-то отвлекала, но недостаточно, чтобы всерьез помочь. Я пыталась и так, и этак, пока в один день случайно не надавила большим пальцем на острый кончик. Он впился не до крови, даже нормального следа потом не осталось, но все равно весьма чувствительно. Больно. И только тогда меня впервые немного отпустило, мне стало чуточку легче.

С той поры я больше не старалась сломать карандаш, а нажимала на его кончик пальцем. Боль, такая долгая, как я хотела, действительно помогала. Она меня отвлекла, будто ластиком стирала реальность перед моими глазами. Неожиданно для себя я нашла в ней подругу, и была полностью уверена, что со мной все нормально. Причинять себе боль — нормально.

Я не рассказывала о своем секретном методе родителям, но поделилась с Эммой. Она попробовала тоже, но боль отпугнула ее. Она показалась ей слишком неприятной и ужасной. Но мы решили, что, наверное, просто по-разному чувствуем, как запахи, звуки и вкусы. Ведь нравилась же Эмме тушеные овощи, которые я в детстве на дух не переносила. Так что нам казалось, что нет ничего страшного в том, что боль мы воспринимаем каждая по-своему. На том и сошлись.

На самом деле, на экспериментах с карандашом все вполне могло закончится, тем более, что я перешла в школу, в которой было намного комфортнее. У меня даже успеваемость резко возросла, и рисовала я больше не на уроках, а в школьном художественном кружке. К тому же я начала взрослеть. Мое тело менялось: исчезла детская припухлость, появились более женственные линии и изгибы. Грудь так и вовсе росла, как на дрожжах. Да, появились и такие неприятные моменты, как прыщи и черные точки, с которыми я отчаянно боролась всю свою подростковую жизнь, но все же та метаморфоза, которая со мной происходила, мне нравилась. Возможно, во мне говорило нежелание поддаваться своим старым обидчикам из первых классов, позволять им победить и признать, что я действительно дурнушка, но в любом случае я старалась любить свое тело и не позволяла себе скатиться в комплексы по надуманным поводам. Эмма меня сильно поддерживала, мы вдвоем удерживали друг друга от мнимых переживаний по поводу внешности и смотрели на все с лучшей стороны.

Помогали нам держать самооценку и родители. Понятно, что для папы мы, любимые дочки, всегда красавицы, но мама с младых лет воспитывала в нас чувство собственного достоинства. По ее мнению себя надо любить, потому что для себя ты — это тот самый человек, с которым судьба вас связала раз и навсегда, от которого не сбежишь и не спрячешься, и лучше уж постараться с ним жить в мире, чем ненавидеть. Можно любить других до безумия, но любовь к себе все равно должна быть важнее. Мама крепко привила нам с Эммой эту идею, но у всего есть обратная сторона медали.

С годами родители ссорились все чаще и чаще, а время до примирения становилось все длиннее и болезненнее. Мы с Эммой не понимали, что происходит. Вроде бы стали жить в достатке, в новом доме, мы учились вполне хорошо, а родители занимались любимым делом, но их отношения все равно рушились на глазах. И вот после очередного громкого скандала папа собрал вещи и съехал от нас. До сих пор не знаю, кто был виноват — то ли мама папу наконец-то выгнала, то ли он не выдержал первым и сам решил уйти, а она не стала его останавливать. Нас с Эммой в подробности не посвящали. Просто поставили перед фактом. Сказать, что наш мир рухнул, значит не сказать ничего.

Мы пытались их помирить, мотались между их домами и старались как можно больше времени проводить с ними обоими. Мы искреннее верили, что таким образом сможем склеить нашу семью обратно, что папа и мама затоскуют по былым временам и вновь сойдутся, но чуда так и не случилось. И чем больше таяли наши надежды, тем хуже нам самим становилось.