— Это так круто, — говорит он. Я киваю.

— Иногда да, — говорю я. — Как, если я в плохом настроении, они просто знают. Они могут чувствовать, что чувствую я. Они не должны спрашивать. Это приятно — быть понятой.

— Что насчет плохой стороны? — спрашивает Шон, делая резкий поворот. Я понимаю, что сейчас мы у воды.

— Я думаю, что это плохо из-за того, что мы живем одной жизнью, но плохая сторона выглядит как два других человека, чувствующих, что у меня совсем нет своей собственной индивидуальности. Как и нет ничего уникального во мне.

Я останавливаюсь, вспоминая, что Шон сказал ранее.

— Я согласна с тобой, ты знаешь, — говорю я. — О том, насколько моя жизнь запутана.

— Я понял, — говорит он, в тоже время поворачивая на пляж. Он паркуется и выключает зажигание. Он поворачивается ко мне и хватает за руку.

— Послушай, Лиззи, я не собираюсь делать вид, что я не сражен тем, что вы сказали мне сегодня днём. Я собираюсь задать ещё очень много вопросов — и я должен быть честным: я не знаю её, но я думаю, что она слетела с катушек.

— Всё в порядке. Возможно, ты прав.

— Но я рад, что ты рассказала мне, — говорит он тихо. — Я рад, что ты не пыталась просто встречаться со мной и Дейвом одновременно.

Я поворачиваю глаза в его сторону.

— Элла встречалась с Дейвом, — говорю я. — Я надеюсь встречаться с тобой.

— Я тоже надеюсь встречаться с тобой.

Мы с Шоном выходим, он берет сумку из багажника, и мы держимся за руки, пока идем через Большой Пляж. Середина осени и, возможно, в других частях страны снежно; здесь прекрасный вечер и несколько семей и групп друзей. Есть даже маленький круг одетых в костюм для подводного плавания серфингистов на воде, несмотря на то, что волны, конечно, становятся более холодными.

Наша тайна раскрыта, но я не чувствую невесомости, как хотела бы, но я и не вполне обременена, ни то и ни другое.

— Знаешь, ты единственный, кому мы рассказали, — говорю я ему.

Он смотрит на меня удивленно.

— Серьёзно?

— Серьёзно. Во Флориде никогда не было никого, к кому бы мы были близки, за исключением нашей соседки. Но мы были тройней… так что нечего было рассказывать.

— Мне жаль, что у вас не было никого, с кем можно было бы этим поделиться, — говорит он, сжимая мою руку. — Но в то же время я очень горд быть первым. — Он улыбается глупой улыбкой. — Это выглядит так, будто я избранный.

— Ты избранный придурок, — говорю я, качая головой. Я понимаю, что мы движемся в сторону скалы, надеюсь, он не думает, что я перелезу через неё.

— Эй, Лиззи? — Я смотрю на его лицо. — Шутки в сторону, я рад, что вы мне сказали. Так как мне, возможно, потребуется время, чтобы всё обдумать, я рад, что я знаю. Я рад, что вы доверяете мне достаточно, чтобы дать мне возможность.

— Я тоже рада, — говорю я, как только мы останавливаемся перед скалами. Я приподнимаю бровь.

— Сейчас ты снова должна мне довериться.

— Правда что ли? — спрашиваю я, с шутливостью в голосе. Эти ощущения прекрасны. Он указывает на отверстие между двумя валунами.

— Ты хочешь, чтобы я пошла туда?

Он кивает.

— Это восхитительно, вот увидишь.

— Что, если дикие животные скрываются в темноте?

— Их там нет, — ухмыляется он.

— Ты уверен? — Я делаю шаг ближе и пробую заглянуть внутрь, но вижу там лишь темноту.

— Уверен. Это просто проход. Мой отец часто приводил меня сюда, когда я был ребенком, еще до того, как мои родители развелись. Я возвращаюсь иногда, чтобы побездельничать, или пофотографировать, или что-то ещё.

— Или что-то ещё, — дразню я, чувствуя ревность. — Тут много кто был, не так ли? — Я делаю ещё шажок в сторону скал.

— Я никогда не приводил сюда других девушек, если ты об этом.

Шон смеется, но это убеждает меня; когда он ведет меня в то, что выглядит как пещера, я чувствую себя в безопасности. Затем когда мы, запыхавшись, вылезаем на другой стороне, я чувствую себя словно только что выиграла в эмоциональной лотерее. Бухта передо мной — трехстенная комната с открытым окном с видом на океан: более красивого вида я не могла себе представить.

— Наш собственный личный пляж, — бормочу я, смотря в сторону воды.

— Угу, — говорит Шон, вынимая свою камеру и ставя сумку на песок. Краем глаза я вижу, что он сфокусировался на моём профиле. Он стоит рядом и немного позади меня, так что я знаю, что фон фотографии — это бьющаяся о скалы вода. Я не слышу звука затвора, потому что волны слишком громкие, но слышу, что Шон говорит потом.

— Я рад, что знаю, что ты не сумасшедшая.

Я поворачиваюсь в его направлении; он ухмыляется.

— О чем ты говоришь?

Он пожимает плечами, делает другую фотографию моего теперь-удивленного-задетого-раздраженного выражения, затем отвечает.

— Я думал, что у тебя раздвоение личности или что-то такое, — говорит он. — Потому что Элла и ты такие…

— Разные, — говорю я. Мы спокойно принимаем друг друга в течение нескольких секунд.

— Ты ошиблась ранее, — говорит он.

— О, правда? В чем?

— В том, что не уникальна. То есть, я знаю, что ты выглядишь как Элла и Бетси. Но я не смотрю на вас троих одинаково. Ты… это ты.

Волны обрушиваются с грохотом на скалы; я дрожу от океанского бриза. Ни один из нас не говорит еще некоторое время.

— Могу я сделать несколько фотографий с тобой? — ласково спрашивает Шон. Я улыбаюсь и киваю, счастливая сделать что-то легкое, после тяжелого дня обсуждений.

Мы проводим следующие два часа, делая снимок за снимком. Я поднимаюсь на низкую скалу, и он делает серию фотографий меня, стоящей как воин. Я сижу на бревне, ноги вытянуты, и Шон делает несколько фотографий моего лица крупным планом.

Я снимаю ботинки и собираюсь зайти в воду, пока не понимаю, что слишком холодно. Он делает несколько фото моих пальцев, пока я не надеваю обратно свои ботинки. Я падаю в песок и смеюсь, в то время как Шон щелкает, щелкает, щелкает с разных сторон, в конечном итоге вынужденный использовать вспышку, когда становится совсем темно.

Сначала я чувствую себя глупо, но ободряющие слова Шона успокаивают меня. Я никогда не была заинтересована в работе модели — или в нулевом размере, который идет с ней, — но с Шоном, показывающимся из-за камеры, это чувствуется намного более интимным, чем просто создание милых картинок.