Диана посмотрела на магистра с изумлением.
- Как её звать?
- Мирза.
- Как она к вам попала?!
- Я спас её от шайки малолеток, игравших в Святую Инквизицию. Кошку привязали к кресту и уже запалили под ней костёр.
Диана кивнула:
- Им мало казней на площадях... Сколько же ей лет?
- Уже двадцать три года, как она со мной.
Диана обернулась, с недоверием глядя магистру в глаза.
- Кошки столько не живут!
- В прошлой своей жизни она была ведьмой, - ответил магистр.
От витражной вставки, сквозь которую смотрела, Диана отшатнулась так резко, что магистру пришлось протянуть ей руку для опоры.
- В наказание за совершённые ведьмой мерзости Господь, после её смерти, заключил её дух в жалкое тело обычной кошки...
- Откуда вы это знаете?
Нотрдам не стал признаваться красавице-незнакомке, что умел вызывать ангела по имени Анаэль, который говорил с ним голосом Чистилища и освещал сокровенное в волшебном зеркале Судьбы. Поэтому сказал в общем:
- Души, бесплотные духи, мадам, готовы общаться, если мы хотим и умеем с ними общаться.
- А-АА-а! - заорала снова кошка. - А-а-А-а!
- Пакость! - Диана передёрнула плечами. - Это же не "мяу"! Вы не боитесь, что она вырвется из клетки и вселится в кого-нибудь через ноздрю, ухо или рот?!
- Не боюсь. Полтысячи лет ей предстоит рождаться на Свет Божий в телах кошек. Возможно, этого времени окажется достаточно, чтобы ведьма осознала силу наказания Господня, раскаялась и смирилась.
Диана всмотрелась в лицо магистра - высокий открытый лоб, ровный прямой нос, румяные щёки и губы, украшенные спокойной улыбкой.
"У него красивая улыбка! - отметила она, и встретила тёплый взгляд его глаз. И кокетливо усмехнулась про себя: - Оh-la-la, - я ему нравлюсь! Я же нравлюсь, без исключения, всем! Разве я могу не нра..."
И опомнилась: "Да он же читает мысли!"
- А почему она так орёт?! - спросила Диана про кошку.
- Хочет погулять. Или...
Магистр замолчал, будто вслушиваясь и всматриваясь в пространство комнаты, где не было никого, кроме невидимых Нерельмана и Воробеева с планшетным пультом управления хроноцапой квадронного моллайдера.
- "Или"?! - напомнила Диана.
- Или она чувствует посторонних...
- Каких посторонних?! - спросила Диана, ощутив жуткий холод вдоль спины - от копчика до шеи.
- Посторонние - это духи. Довольно часто - пришельцы из Будущего.
"О-ля-ля! - воскликнула про себя Диана: - Да он чокнутый!"
Магистр поймал её взгляд, и ей вдруг стало трудно дышать оттого, что в одно мгновение его взгляд переменился, помрачнел, стал глубоким, пронзительным, и в нём будто отразились чёрные тени.
"Почему он смотрит на меня теперь с такой тёмной печалью?!" Она встревожилась, хотела спросить, что случилось. А он растерянно, с горечью, пробормотал:
- Две цифры шесть... две, вместе!
"О чём это он?!" - недоумевала Диана.
Магистр мотнул головой, будто стряхивая дурное видение. И, перед поклоном, твёрдо простился:
- Снадобья для вас, мадам, и для вашей сестры будут готовы завтра в полдень.
Остаток дня Диана посвятила обеду и отдыху от долгой дороги, а едва стемнело, забралась в постель, в надежде хорошенько выспаться. Она закрыла глаза и вспомнила странные слова де Нотрдама о двух шестёрках "вместе". Вспомнила его лабораторию, и почему-то подумала, что этот никому не известный странствующий лекарь-аптекарь в уже далёком мальчишестве своём, должно быть, любил возиться с разными баночками-скляночками. Почему-то вспомнила покойного мужа. Потом перед её взором прошла ненавистная сучка мадам д"Этамп - фаворитка короля, а следом за нею - королева Элеонора Австрийская, вынужденная устраивать свою интимную жизнь в объятиях придворных дам. И ещё увидела ведунью-гадательницу по руке из семейного предания, как та, склонясь к ладошке новорожденной Дианы, предсказала: "Спасёт снежную голову, потом потеряет золотую, прольёт много слёз, однако всеми будет править". Про "снежную" голову отца всё уже в точности сбылось...
На другой день, после завтрака, Диана, в сопровождении агента и слуг, отправилась в карете к доходному дому, где арендовал квартиру Мишель Нотрдам. Приближаясь, она услышала на улице ругань и оскорбления, среди которых "Пьяница" и "Чернокнижник" были наименее обидными. Велев кучеру остановиться, она из окна кареты наблюдала, как пятеро или шестеро мещан - мужланов, похожих на грузчиков, и с ними бабы, по виду, торговки рыбой - пинками и угрозами гнали магистра, а он неловко отмахивался от них, спотыкаясь о сумку, с какими простолюдины ходят за покупками на рынок. И ещё услышала, как он в гневе бросил обидчикам:
- Прочь, сволочи с грязными ногами! Вам никогда не наступить мне на горло - ни теперь, ни после моей смерти!
Магистр захлопнул за собой дверь, а шайка, недолго поорав ещё в своё удовольствие, удалилась. Диана не сразу покинула карету, и решилась на это только когда её вооружённые слуги осмотрели улицу и доложили, что хамы разбрелись. Войдя в комнату, она увидела, как Нотрдам, стоя за конторкой у окна, что-то записывает. Она поздоровалась, и он обернулся. От вчерашнего мягкого взгляда не осталось следа - его серые глаза пылали яростным пламенем.
- Что этим грубиянам было надо?
Магистр взмахнул ладонью, будто отогнал мошек. И произнёс только:
- In hoc mundo in excessu fimo.
Диана перевела это с латыни, как "Дерьма в этом мире избыток", и вспомнила подобную строчку на итальянском из стихотворения поэта Буонаротти, более известного своими фресками и скульптурами. Магистр тяжело вздохнул и, всё же, ответил на заданный Дианой вопрос:
- Не так давно я имел неосторожность прознести вслух предсказание негодяю, оскорбившему меня мимоходом на рынке. И вот, сегодня мне стали кричать, что моё предвидение в точности сбылось, и что, по их мнению, я виновен, что с тем типом всё так трагически случилось.
- Мёсьё, разве можно пророчествовать в Отечестве своём и доме своём?! Вы не можете не знать, чем это, по обыкновению, заканчивается!
Магистр согласно кивнул.
- Да, мадам, вы правы. Божьей милостью, я живу на свете сорок лет. Долго искал я в окружающих порядочность и честность. Если сказать, что порядочен и честен хотя бы один из ста, вряд ли это будет близко к действительности. Знаете, сегодня я отменил приём больных. Хочу вскоре вовсе отказаться от врачебной практики. Все недуги у людей - от злости. А тяжёлые хвори - от чёрной злобы. Почти каждый живёт своей задней мыслью - обхитрить ближнего, заманить в ловушку, зарезать без ножа. А то и ножом. В сорок лет начинаешь понимать, что душа приходит в этот мир не для счастья, а для познания себя, через тебе подобных. И что преобразовывать нужно себя, а не мир, ибо мир принадлежит Создателю, и полностью подчинён Ему. А мы преобразовывать себя не хотим, и даже подчинить себя себе часто не можем...
- Чем же теперь займётесь? - спросила Диана.
- У меня с чумой личные счёты. Чума убила мою жену и детей. Источник заразы - грязь, крысы. Им же, - магистр махнул рукой в сторону улицы, - им проще на Бога пенять, чем грязь за собой убирать...
Он вспомнил:
- Вам ведь ехать! Пожалуйста, присядьте. Готовые снадобья сейчас принесу.
Магистр удалился за дверь с витражной вставкой, а Диана, насидевшаяся в карете, подошла к шкафу, чтобы рассмотреть надписи на корешках книг. Здесь с Марциалом соседствовал Тит Ливий, а рядом стоял, в переводе с арабского, астролог Алькабит. Она повернулась в сторону окна и увидела своё отражение издалека в маленьком серебряном зеркале, справа на стене, над конторкой. Приблизилась к зеркалу и вгляделась в своё лицо. Зеркала окружали Диану всегда - в её покоях во дворцах, и было у неё зеркало в карете, и небольшое зеркальце в дорожном кофре. Рассматривать себя внимательно и взыскательно было для неё занятием если не самым интересным, то необходимым. "Чёртов "вдовий мост"!" - Диана подушечками большого и указательного пальцев сделала несколько щипков между носом и лбом, массируя поперечную морщинку на самом верху переносицы. "И эти чёртовы "гусиные лапки"!" Подушечками средних пальцев она постучала по косточкам на краю глазных впадин, где трезубые морщинки начали прорезать кожу от уголков глаз к вискам, год от года подло углубляясь. "Морщины - проклятие старости - точат лицо, как жуки-древоточцы, - вздохнула Диана. - Никто не видит, как и когда они успевают прочертить на гладкой поверхности убийственные борозды, и вот, глядь - лицо убито... Но моё ещё не убито! И поглядим, чья возьмёт!"