Согнувшись в три погибели, чтобы не задеть низкий потолок, он вошел внутрь, громко топая ногами. Пошарив вокруг, обнаружил еще теплый факел. Он чиркнул спичкой, поджигая туго скрученную солому, и оранжевое пламя осветило стены. За века ноги апачей и их предков плотно утрамбовали песчаный пол, а потолок почернел от дыма их факелов.

Пройдя еще несколько шагов, он оказался в обширном помещении, содержимое которого заставило его ахнуть.

Кучи золота громоздились одна на другую. И серебра было не меньше.

Золотые слитки, сложенные штабелями, как дрова возле печи, поднимались на четыре-пять футов в высоту. Вдоль стен выстроились, местами в два-три ряда, сундуки монет, помеченные знакомыми названиями: «Монетный двор Карсон-Сити», «Армия США», «Конфедерация штатов Америки». На многих — гербы Испании либо знатных испанских семей. Здесь были ацтекская бирюза и мексиканское серебро. Он разглядел сорок или около того сумок с золотым песком из знакомого каравана. То, что недавно казалось целым состоянием, бледнело на фоне окружающих сокровищ.

«Апачам понадобилась сотня лет, чтобы накопить такие богатства», — подумал Билли. Он медленно бродил между штабелями, ящиками, коробками и мешками, щупая драгоценный металл, вдыхая его запах и даже пробуя на вкус. Не в силах совладать с собой, он бросил пригоршню золотых монет в карман.

Среди сокровищ были разбросаны шпаги, мушкеты, ружья и щиты, многие украшали знаки испанской армии, давно покинувшей эту мексиканскую глубинку.

Открыв небольшой серебряный сундучок, он был разочарован, найдя там всего лишь сложенный кусок ткани, примерно с бандану размером. Поднеся факел поближе, он поднял ткань и осмотрел ее, удивляясь, что эта тряпка делает среди баснословных сокровищ. В неверном свете факела он разглядел на ней лицо человека с длинными волосами, усами и коротко подстриженной бородой, в головном уборе, напоминающем корону с султаном из перьев. Изображение было блеклым, как будто бы вытканным из нитей, а не нарисованным.

Внезапный скрип заставил его вздрогнуть. Он замер — казалось, что сердце остановилось, боясь биться дальше. Потом понял, что это скрипят раскачиваемые ветром деревья у входа в пещеру. Тем не менее мимолетный испуг вывел его из прострации и вернул к реальности. Если он хочет получить хоть что-то из сокровищ, надо торопиться. Апачи вряд ли оставили это место без охраны.

Прежде чем бросить ткань обратно в сундук, он вытер ею испарину с лица. Нужно быстро решить, что брать. Золотой песок проще всего превратить в наличные, и он посчитал, что индейцы не заметят пропажу одной-двух сумок. К тому же он уже прикарманил несколько монет.

Он взял одну сумку и направился к выходу из пещеры. Если факел еще погорит, он вернется за второй, но не больше. Ему совершенно не хотелось быть убитым из-за собственной жадности. Но едва он вышел наружу, его остановил голос:

— А, сеньор Гровс, мы уже начали думать, что вы никогда не выйдете из горы.

Он уставился прямо в стволы сорок четвертого калибра, которые держали трое бандитос из таверны в Санта-Ане. Следовало, видимо, чаще оглядываться через плечо, следя за апачами.

— Что это у тебя здесь, амиго? — спросил один из них, глядя на сумку. — Ты принес нам…

Его прервала быстрая серия глухих ударов, тела бандитов резко напряглись, потом обмякли, обвисли в седлах и попадали на землю, показав черенки стрел, торчащих из спин.

Из-за деревьев показался отряд апачей. На свою следующую жертву они смотрели с холодным безразличием.

Жгучая боль в груди заставила Гровса опустить глаза. Он пошатнулся. Из груди торчала стрела, вошедшая почти по самое оперение. Колени его подогнулись, и он упал.

Он лежал, глядя на апачей и чувствуя, как под ним образуется теплая лужа его собственной крови, и вдруг уши его наполнил низкий рокот. Поначалу отдаленный, он быстро перешел в рев.

«Это и есть звук смерти?»

Земля застонала, и скальная стена прогнулась, как будто сделав вдох. Почва задрожала — сначала мелко, потом сильнее и наконец заходила ходуном, как волны на море.

Индейские лошади забились, как если бы оказались на качающейся палубе корабля.

Теперь, стоя на коленях у ручья и брызгая водой на лицо, он вспомнил все — сверлящий уши грохот и трещину, змеящуюся по земле, заглатывая все на своем пути. Сперва апачей, потом его.

2012, Мехико

Сенека вышла из-под тента, закрывающего раскоп, и стала на солнце, наводя камеру на площадь Сокало с гигантским флагом Мексики посередине. Даниель вышел следом.

Она сделала два снимка и лишь потом повернулась к нему. Взявшись за руки, они отправились прогуляться.

— Просто поразительно — оглядишься и поймешь, что мы всего в нескольких сотнях футов от кафедрального собора. Как будто мы стоим между двух миров в разрыве времени.

Даниель сжал ее руку, потом указал на развалины Темпло Майор у них за спиной.

— Вот то, что осталось от Стены Черепов — эта стена была буквально сложена из человеческих черепов и покрыта штукатуркой. Можешь представить, сколько крови лилось по ступеням этого храма. Нельзя забывать, что это была другая культура — культура, где все подчинялось религиозным верованиям.

— И ты не считаешь, что Монтесума поступал дурно?

— Я этого не говорил. Я сказал только, что мы должны попытаться понять, почему, а не только что и как. Мы должны понимать обычаи и систему верований каждой цивилизации.

Они замолчали. Он смотрел на руины.

— Иногда я чувствую, что почти в силах перешагнуть тонкую грань времени и пространства и оказаться в их мире. Бывает, я прикасаюсь к артефактам, а они говорят со мной. Звучит странно, я понимаю.

— Ничуть, — Сенеку всегда восхищал его энтузиазм. Его восторг был заразителен и будоражил ей душу. — И как ты только терпишь меня? Я-то по натуре сухой скептик. Я полагаюсь только на факты, уже установленные. Иногда мне хотелось бы иметь менее аналитический склад ума.

— Ах, но это же неизбежно, если ты хороший журналист.

Она погладила его по щеке и склонила голову набок.

— Господи, как же я люблю тебя, Даниель Берналь!

Он накрыл ее ладонь своей.

— Итак, перед тем как я позволил себе вскарабкаться на воображаемую кафедру, ты спрашивала, что могло случиться с останками Монтесумы.

— И что ты думаешь?

Он пожал плечами.

— Время было неспокойным. Испанцы могли запретить им кремировать императора. В конце концов, церковь и кремация всегда плохо сочетались. А теперь это тайна пятисотлетней давности. Возможно, мы никогда не узнаем этого. Хотел бы я обсудить пропажу погребального сосуда с моим старым наставником, профессором Флоресом.

— Почему нет? Разве он не здесь же, в Мехико, в университете?

— Он вышел на пенсию и уехал в джунгли, на какой-то остров.

— А ты не можешь убедить правительство разрешить тебе продолжать исследование храма и довести раскопки до конца? Кто знает, что еще ты найдешь…

Даниель покачал головой.

— Испанцы строились прямо поверх Теночтитлана. Они накрыли весь ацтекский город своим. Историческое значение испанских зданий не позволяет разрушать их, а нам пришлось бы это делать. То, что нам разрешили провести такой объем работ, уже удача.

— Что дальше? — к ним подошел Карлос, технический ассистент.

Даниель потер губы указательным пальцем.

— Я хотел бы сделать кое-какие заметки, а потом продолжим исследование гробницы видеозондом.

Карлос и видеотехник участвовали в работе мексиканской археологической партии от телеканала «Мехикали», и, в отличие от большинства остальных, Карлос бегло говорил по-английски. Сенеке показалось, что он чем-то обеспокоен и немного нервничает.

— Доктор Берналь сказал, что вы, возможно, потомок Монтесумы? — обратилась Сенека к Карлосу.

— Да. Моя семья до сих пор носит эту фамилию.

— Монтесума?