— Нет, вы не понимаете! Эта женщина не имеет права быть здесь хозяйкой!

— Почему? Думаю, вполне логично, что отец оставит Шератон своей супруге в наследство. В конце концов, она столько сделала и для него, и для Шератона, пока мы занимались своими делами…

— Что? Вы считаете вполне логичным, что какая-то вертихвостка получит то, что по праву должно принадлежать вам?!!! — провизжала герцогиня, поскольку не понимала, как ее муж может быть таким простофилей.

— Клотильда, дорогая… Не злитесь, — Эммет начал моментально обхаживать свою женушку, поскольку не мог выносить, когда она переходила на визг, — но я хотел бы вам напомнить, что кроме меня в семье имеется еще как минимум два наследника, которым Шератон может принадлежать по праву. Я итак получил Сомерсетхолл, потому считаю, что претендовать на что-либо еще — несправедливо. Мэри и Джаспер также нуждаются в своей доле, и леди Базель приходится мне троюродной теткой и находится в весьма щекотливом положении, кроме того есть еще целый штат верной герцогу прислуги…

— Мэри ни в чем не нуждается, лорд Кентервиль до неприличия богат, и никакие волнения на бирже не смогут помешать ему стать еще богаче! — безапелляционно заявила герцогиня, и продолжила свой недовольный монолог дальше. Ее муж, обладая с рождения мягким характером, не мог устоять перед натиском жены, потому чаще всего в конце всех их разговоров он просто умолкал, делая вид, что внимательно слушает свою супругу. На самом деле он придумывал себе занятие на следующий день, или вспоминал последнюю театральную постановку, или выбирал собак для следующей охотничьей травли… Главное не забывать кивать, во время вопросительных интонаций супруги.

Клотильда продолжала мерить жесткими шагами ту самую голубую комнату, что имела несчастье стать пристанищем нынешнему герцогу Сомерсету и его супруге, пока не взглянула на часы, пробившие в углу двенадцать ударов.

— Мы опаздываем! — вскликнула она, и, схватив супруга, устремилась по направлению к часовне. Однако пробраться сквозь толпу людей, которые пришли отдать последнюю честь покойному, было не так-то просто. Хотя все расступались перед герцогом и его супругой, но народу собралось слишком много, вход в часовню был очень узким, и чем ближе к нему, тем гуще было столпотворение, и, не смотря на глубокое уважение перед его и ее светлостью, отступить простым людям было некуда. Так и вышло, что отпевание началось и полностью прошло без герцогской четы Сомерсетов. Клотильда не могла позволить себе опуститься до того, чтобы начать топтаться по ногам и расталкивать людей локтями, всю церемонию они наблюдали поверх голов всех остальных присутствующих, зажатые между арендаторами, деловыми компаньонами и дальними родственниками герцога, которые не уместились в часовне.

В двенадцать часов пополудни внутри часовни собрались: преподобный Престон и его помощники, вдовствующая герцогиня Сомерсет, лорд и леди Кентервиль с близнецами, лорд Джаспер Фаррел, родители лорда Кентервиля с дочерьми Маргаритой и Софией, которые после женитьбы сына считали себя также членами семьи, и леди Базель с лордом Лесли. Отсутствие новоиспеченной герцогской четы Сомерсетов в тесном пространстве вначале не заметили, потому отпевание начали вовремя, прерывать же службу в самом разгаре сочли неприличным. Клотильда, зажатая со всех сторон в толпе у входа, с неприкрытой злобой взирала на Мартинику, склонившуюся над покойным, и даже слезы, катившиеся по щекам вдовствующей герцогини, не тронули ее сердце.

Оглашение завещания было назначено на три часа пополудни того же дня в бальном зале, таково было пожелание умершего, он не хотел затягивать день своей смерти. А в виду известных обстоятельств, у герцога было достаточно времени, чтобы спланировать свои похороны.

Для знати внутри в несколько рядов были расставлены стулья, слуги и простолюдины-арендаторы, скромно стояли по углам и у дверей. Мартиника, державшая под руку Мэри, прошествовала в зал с гордо поднятой головой. Возможно, уже спустя какое-то время, ей придется покинуть Шератон, возможно, покойный супруг не успел сменить завещание и забыл оставить ей хоть какое-то содержание…

— Не волнуйся, Марти! — прошептала ей на ухо Мэри, назвав детским прозвищем, — Я тебя не оставлю на произвол судьбы, будешь жить с нами. Близнецы тебя обожают, да и Грегори не против твоего общества.

— О! Грегори не против моего общества, пока знает что это временно. Он мастерски организовывает мое присутствие в то время, когда не грозят визиты графини Кентервиль. Ты же знаешь, что матушка Грегори очень слабо переваривает мою персону. И лорд, как прилежный сын, не может служить причиной несварения матери.

— Да ты что! Графиня уже давно забыла ту давнюю историю, Мартиника! — воскликнула Мэри, она искренне в это верила.

Поверенный герцога Сомерсета, хорошо знакомый вдовствующей герцогине, мистер Пибоди, лысый, низенький и пухленький человечек, ужасно похожий на шар, прошел на центральное место к столу. Из тяжелого саквояжа он достал несколько листов с гербовой печатью Сомерсетов. Мартиника хорошо различила единорога, придавленного весом щита, поскольку сидела в первом ряду, ее сердце ухнуло в пятки. Нет! Отнюдь не корыстные мотивы преследовала она своим браком, ею тогда руководило отчаянье, и герцог Сомерсет, ее опекун, предложил наилучший выход из ситуации. По крайней мере, на тот момент им обоим это казалось идеальным решением. Но что если болезнь помешала ему оставить обещанное ей содержание? Что если он так и не успел добраться до мистера Пибоди, пока еще сохранял хоть какие-то остатки разума? В течение этих пяти лет Мартиника часто сталкивалась с поверенным герцога, он помогал ей в решении многих деловых вопросов. Герцогиня сама прониклась доверием к этому человеку, хотя и неприятному снаружи, но кристально честному внутри. Однако спросить Пибоди напрямую о содержании завещания девушка считала кощунством. Кроме того, это была юридическая тайна, которую поверенный обязан был сохранять. Герцогиня не стала злоупотреблять своими возможностями, хотя и знала, что при желании могла добиться от Пибоди любой информации, ей пришлось бы для этого приложить минимум усилий. Чтобы ни было в завещании, она сможет себя обеспечить! В конце концов, на имя некоей миссис Фаррел оставлен трастовый фонд, и документы на имя этой самой миссис Фаррел лежат у нее в шкатулке — единственной вещи, которая в этом доме может считаться по праву ее. Она осталась у нее в память о матери и тех временах, когда Мартиника жила с ней. У герцогини неизменно пробегали по коже мурашки, стоило ей увидеть эту шкатулку, поскольку воспоминания, которые она будила, были совсем не радужными. Однако более надежного места, чем старая щербатая шкатулка с изображением фавна и нимф, танцующих под звуки его флейты, во всем поместье Шератон не существовало. Вещь настолько не бросалась в глаза, была до тошноты будничной и старой, что на нее не покусился бы никто из воров, а наличие двойного дна делало ее идеальным тайником. Денег из трастового фонда было немного, но их хватило бы при должной экономии, чтобы тихо и спокойно прожить остаток жизни в английской глуши, не побираясь по родственникам мужа. У самой Мартиники не осталось во всем мире никого, мать давно умерла, сестер и братьев у нее не было, отец… О! Об этом человеке она прекратила вспоминать еще будучи совсем ребенком, ее отец — это герцог Сомерсет… благодетель, опекун, отец, муж, близкий друг… как спутались его роли в ее жизни.

Тем временем мистер Пибоди приступил к оглашению последней воли покойного. Как обычно, первыми озвучивались самые незначимые суммы и вещи, но постепенно стоимость завещанного имущества возрастала, если только у покойного не возникало каких-либо других мотивов поменять порядок. Шло монотонное перечисление, из него Мартиника узнала, что гардероб Сомерсет завещал своему камердинеру, малый был ошарашен не меньше ее, видимо он никак не ожидал, что и после смерти герцога ему не отделаться от костюмов его светлости.