БУШ - СПАСИ ЛЕС!

Последний плакат взывал к президенту, надо думать, лишь каламбура ради.[9] Джордж-младший мыслит (с помощью референтов) глобально и на мелочи вроде Чиллатогского леса от животрепещущих проблем Персидского залива отвлекаться не станет… Были там еще и три других лозунга, уже совершенно нецензурные.

Судя по внешнему виду, обитателями Чиллатоги пикетчики быть никак не могли: три дамочки пенсионных лет, пожилой мужчина в очках с толстыми линзами, несколько молодых парней явно студенческого облика… Бородатый и длинноволосый мужчина лет тридцати снимал на видеокамеру действия и протестующих, и лесорубов. Поодаль стояла машина, доставившая сюда эту разнородную компанию - ярко-оранжевый восьмиколесный вездеход «Комацу». Он весьма напоминал бронетранспортер, лишь прикидывающийся мирным средством передвижения…

Ехавший первым трелевочный трактор сбавил ход и медленно наползал на демонстрантов. Они стояли на месте. Не доехав дюймов десять до старушки с плакатом, трактор застыл неподвижно. Оператор увлеченно снимал эту сцену. И, одновременно, криками и жестами руководил своими сотоварищами, - они несколько изменили боевой порядок, преградив путь грузовику-вездеходу, попытавшемуся объехать живой заслон. В общем, бородач с камерой казался организатором этой маленькой акции протеста.

– Кто он? - спросил Кеннеди у Глэдстона, показав рукой на оператора. - Вы его знаете?

– Фарли Оруэлл, журналист и эколог. Третий год живет в хижине тут в лесу, пишет книгу о бигфутах. Кто остальные - не знаю, привез откуда-то…

Последние слова Глэдстон выкрикнул уже на бегу. Вылезший из грузовика Панасенко яростно и призывно махал ему. Потом он не слишком дружеским жестом подозвал Оруэлла. Журналист и эколог приблизился, предусмотрительно отдав камеру одному из студентов. Тот отошел подальше и продолжил съемку.

Лесорубы высыпали из машин и стояли против своих неприятелей - выглядевших на таком фоне не особо представительно. Казалось, стоит людям Скруджерса атаковать экологов - и через мгновение те будут лежать аккуратной поленницей. Похоже, пикетчики - под прицелом камеры - именно этого и добивались, выкрикивая всевозможные оскорбления. Но рабочие не реагировали, стояли неподвижно и молча.

Тем временем вожаки вступили в переговоры - впрочем, не затянувшиеся. Панасенко кричал по-русски, показывая на лес, просеку, людей и машины. Оруэлл кричал по-английски, показывая на то же самое и на цепочку появившихся ночью следов, неплохо отсюда видных. Глэдстон выбивался из сил, пытаясь успеть с переводом.

Потом Панасенко смачно сплюнул на снег, что-то скомандовал своим людям, развернулся и пошагал в направлении арьергарда колонны. Рабочие вернулись в кабины.

Я подумала было, что сейчас начнется затяжная холодная война - холодная в прямом смысле. Что Панасенко надеется: противники рано или поздно замерзнут и отправятся греться - хотя бы посменно - в свой вездеход. И тогда колонна ринется на прорыв. Но я ошиблась. Вожак лесорубов не собирался терять зря времени.

Машины взревели двигателями, выполняя какой-то маневр. И, после их перестроения, в небо наклонными фонтанами ударили две струи воды.

(Позже я узнала, что закон штата Калифорния предписывает обязательное при любых рубках леса в промышленных масштабах наличие как минимум двух пожарных водометных установок.)

Струи были мощные, легко могли сбивать людей с ног и наносить травмы - но, казалось, мирно распадаются в воздухе на мелкие капли. Однако ветер относил эту морось прямо на пикетчиков. Панасенко с блеском опроверг поговорку Фрумкина: «Сила есть, ума не надо». Протестующие не получили вожделенных кадров расправы над ними - мельчайшие капельки были даже не видны глазу. Но долго на ноябрьском ветру под ними не простоишь…

Паренек с камерой несколько раз прекращал съемку и протирал объектив. Экологи нервно переминались с ноги на ногу и поглядывали на своего вожака. Зонтов у них не было, плащей тоже. Оруэлл начал что-то скандировать, подбадривая соратников, - те откликнулись вяло и неохотно.

Потом что-то произошло с их камерой - дешевой и наверняка не защищенной от влаги. Парнишка-оператор потряс ее, снова попробовал снимать - и вдруг со всех ног припустил к вездеходу. За запасной камерой?

Узнать это нам было не суждено. Техника тут же начала атаку.

Люди, как и первый раз, не стронулись с места. На Оруэлла надвигался агрегат, названия которого я не знала, но про себя окрестила «крабом» - два мощных захвата-манипулятора спереди весьма напоминали клешни. За рычагами «краба» восседал сам Панасенко.

«Клешни» оказались в считанных дюймах от предводителя экологов. Тот стоял не шевелясь, надеясь вновь выйти победителем из войны нервов. И тут «краб» дернулся вперед…

Захваты, судя по всему, были предназначены хватать стволы деревьев - но вместо этого вполне успешно ухватили Фарли поперек туловища - и подняли в воздух. Он истошно заверещал, задергался, пытаясь освободится… Без успеха.

Этого зрелища пикетчики не выдержали. Опрометью бросились к вездеходу, побросав свои плакаты. Техника с радостным ревом покатила вперед, огибая «краба»…

Мы с Кеннеди, наблюдавшие за конфликтом издалека, плюнули на политику невмешательства - и понеслись на помощь Фарли. Шутки кончились - у незадачливого эколога наверняка были поломаны ребра…

Не успели. Захваты разжались. Оруэлл выскользнул и шлепнулся на снег. Вскочил и тоже побежал к вездеходу. На мой взгляд, для человека с переломанными ребрами, - чересчур шустро.

– Куда он?! Надо оказать помощь… - запоздало выдохнула я, подбегая к «крабу».

– Не надо… - сумрачно сказал Глэдстон, стоявший рядом с агрегатом. - Панасенко на спор колет этой штукой грецкие орехи - не повредив ядра.

Радости от одержанной победы в его голосе не слышалось. Панасенко сделал приглашающий жест, Глэдстон залез в кабину и «краб» двинулся вслед за колонной.

Вездеход понуро покатил к Чиллатоге. Акция экологов закончилась провалом.

– Нет, Кеннеди, - сказала я, - это вовсе не бигфут. Это какой-то лонгфут…

Для такого заявления имелись все основания. Еще когда ночью мы осматривали следы, меня поразило несоответствие между шириной шага и размером ступни - существо шагало явно шире, чем можно было допустить, исходя из его предполагаемых размеров. Либо - имело чересчур маленькую ножку. Был, правда, еще один вариант, - после визита в «Улыбку Моники» бигфут убегал огромными прыжками, на пределе своих возможностей. В принципе, и человек, нормальный шаг которого составляет около двух футов, может на небольшом отрезке пути скакать, оставляя втрое большие промежутки между отпечатками подошв. Но не четыре же мили подряд!

Примерно столько мы отшагали по следу бигфута. Солнце поднималось все выше, с деревьев падали подтаявшие снеговые шапки - и это затрудняло нам работу следопытов. К тому же под пологом леса след отнюдь не был непрерывным - кое-где вчерашний снегопад просто не дошел до земли, все осталось на кронах деревьев.

Но там, где можно было найти несколько подряд отпечатков, расстояние между ними оставалось неизменным - десять футов, плюс-минус семь дюймов. Тварь казалась неутомимой. Неслась минувшей ночью, никак не желая сбавлять темпа…

– По-моему, хватит нам работать ногами, - сказал Кеннеди. - Давай сядем и поработаем головой.

Здравая мысль. Пройдя еще сотню шагов, мы обнаружили ствол упавшей сосны. Уселись рядом. Кеннеди закурил. Я бросила в рот мятную пастилку. Посидели молча.

– Ты что молчишь? - подозрительно спросил Кеннеди.

Привык, что я всегда сразу начинаю делиться с ним выводами, - хотя бы предварительными. Но выводов не было…

– Начинай ты первым, - отпасовала я мяч напарнику.

Посидели еще, помолчали. Я искоса поглядывала на Кеннеди. На фоне заснеженного леса в своей «аляске» с поднятым капюшоном он был немного похож на Санта-Клауса - помолодевшего, побрившегося и подстриженного. Только вместо мешка и посоха держал в руках «ремингтон» двенадцатого калибра…