Лозье обреченно опустился на стул. Предстояла очередная беседа, которую будет так же трудно прервать, как и все предыдущие. Лозье поклялся себе, что это последний раз.

– Молодой человек, свершилось! – заявил профессор, усаживаясь напротив. – Теперь все встало на свои места. Теперь либо он подтвердит мою правоту, либо я зря ем свой хлеб!

– Неужели вы наконец готовы поделиться с нами, мсье Уотсон? – ответил Лозье, надеясь что его тон остудит пыл профессора.

– О, да! Теперь это поймет даже такой неуч, как эти штабные лекари. Но вы будете первым, кто услышит мою теорию целиком. Она не может не восхищать!

– Я заранее уверен в этом, профессор, – съехидничал Лозье, но Уотсон не заметил его сарказма.

– Все складывается как нельзя лучше. Иррат вполне восстановился и теперь окончательное прояснение ситуации окажется делом нескольких минут. То, что он сказал мне при первой встрече, действительно стало решающим недостающим звеном. Теперь, молодой человек, мы будем готовы к работе. Вы ведь за этим сюда приехали?

«Какая редкая проницательность! – Лозье чуть не сказал это вслух. – Он наконец заметил, что пора бы заняться практикой! Неужели все закончится, и мне не придется вдалбливать ему, что надо делать на самом деле?»

– Вижу, как вам не терпится, – продолжал Уотсон. – Вам, молодым ученым, вечно некогда заняться теорией. Но я намерен доказать вам, что только тщательная проработка теории обеспечивает успех дальнейшей практической работе.

«За кого он меня принимает? – подумал Лозье и невольно скривился. Прерывать профессора, однако, не решился. – Пусть лучше скорее переходит к сути, а не то мы опять увязнем в недостатках современной методики научной работы».

– Ну да ладно. Вот, извольте послушать, – сказал Уотсон, не обращая внимание на выражение лица Лозье. – Вы знаете, что я по образованию вирусолог?

– Мне известны некоторые ваши работы.

– Видя, какую потрясающую работу проделали за нас наши маленькие соседи, я начал заниматься причинами, по которым чудовища, напавшие на нас тогда, оказались бессильными перед земными микроорганизмами. Моя работа увела меня в до селе неизведанную область. Некоторые открытия, которые мне посчастливилось совершить в процессе исследований, вероятно и создали мне известность, но к завершению работы я подошел только совсем недавно. Это было перед тем, как они напали на нас второй раз. По этой причине я не имел возможности поставить в известность научное сообщество, как мне того хотелось бы. Вероятно, друг мой, вы будете первым, кто услышит это.

Лозье почувствовал неподдельный интерес, который пробудили в нем слова Уотсона. Как ученый, он не мог не отреагировать на заявление об открытии, совершенном только что, о котором еще никто не знает.

«Но при чем же здесь марсианские легенды, разговорами о которых он меня пичкал все эти дни? Мог ли я ошибаться в своих выводах?»

– Я весь внимание, мсье Уотсон, – ответил доктор.

– Так вот. Я задумался над тем, как вирусы влияют на нашу жизнь. Но не на повседневную, вашу или мою, а на жизнь всего человечества в течение значительного промежутка времени. Вы знаете, что такое вирус, молодой человек?

Лозье вопросительно поднял брови.

– Вирус – это минимальная порция информации, доступная всему живому для жизненной адаптации. То есть, это неисчерпаемый океан информационных ресурсов, самовоспроизводящийся, который позволяет всему живому адаптироваться к изменениям в окружающем мире. а «мелкие вредные микробы» тут совершенно ни при чем, молодой человек. Это относится как раз к расстройству иммунной системы.

Профессор сделал небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и дать собеседнику переварить услышанное. Он хотел, чтобы Лозье соучаствовал в его монологе хотя бы тем, что прокручивал в голове новые факты и сопоставлял их со своим опытом. Критическая масса таких сопоставлений могла дать новый толчок мыслительной работе. Уотсон чувствовал, что помощь будет ему необходима.

– А что сказал бы по этому поводу Дарвин? – Лозье показалось, что он уловил интересный аспект. – Изменчивость, наследственность и естественный отбор. Вы говорите об адаптации…

– А Дарвин, мир его праху, был бы в восторге! – Уотсон довольно сложил руки на животе и откинулся на спинку стула. – Вирусы и есть тот фактор, который заставляет организмы пользоваться изменчивостью. О естественном отборе даже говорить не будем, гораздо интереснее третья составляющая.

– Наследственность…

– Именно. Вот на нее я и обратил внимание. Именно ей я и посвятил всю свою жизнь.

– Но неужели вам удалось…

– Да. Рискну заявить, что мне это удалось. и ключом к разгадке послужили трупы наших изумительных врагов. Мне посчастливилось поработать с ними, пока они были еще достаточно свежими.

«Изумительных? – Лозье был в ужасе. – Этих тварей можно назвать изумительными? Что же он обнаружил?»

– Я назвал это – ген.

– Ген?

– Я использовал греческое «genos», что значит «происхождение». Я назвал так единицу информации о наследственности. Чувствуете параллель с вирусом? Гены – это определенные участки одной замечательной молекулы. с вашего позволения, я не буду углубляться в технические детали. Моя задача рассказать вам о другом. Гены – это только один из шагов на пути к моему открытию.

– Профессор, да вы мастер интриговать! – воскликнул Лозье, но при этом подумал – «при чем тут марсианские легенды? не вижу никакой связи!»

– Продолжим. Я исследовал гены тех жалких обескровленных созданий, останки которых мы обнаружили в воронках, рядом со снарядами. Должен сказать, что никогда бы не подумал, как поразительно будет выглядеть живой экземпляр! Но причину этого, я надеюсь нам прояснит наш гость. Это потом. Так вот, к вашему сведению, друг мой, я обнаружил множество общих генов, которое роднит нас и марсианских гуманоидов.

– Роднит?

– Вы же не будете отрицать, что внешнее сходство просто изумляет? Две ноги, две руки, нос, уши и так далее. Красный цвет кожи, как вы знаете, в какой-то мере тоже встречается у землян. Да, есть и отличия – например, размер глаз. Но это, как раз, имеет отношение к естественному отбору.

– Пропустим это, мсье Уотсон. Я ксенобиолог, поэтому перейдем к следующему пункту.

– Ох уж эта молодецкая нетерпеливость! Хорошо. Вы не будете спорить, что и они, и мы – результат очень длительной эволюции?

– Не буду.

– Так вот, кое-что интересное произошло, когда я подверг анализу гены чудовищ.

– Вы хотите сказать… – Лозье вдруг показалось, что свет в помещении стал слабее.

«Этого не может быть!» – легкая тошнота подкатила к горлу, но он усилием воли сдержал приступ.

– Вы догадливы, молодой человек! – Уотсон наклонился поближе и чуть приглушил голос. – Их роднит с гуманоидами очень много генов. Слишком много, чтобы назвать это случайным совпадением.

«Этот сумасшедший определенно зашел слишком далеко! – Лозье сделал пару судорожных вздохов, чтобы унять тошноту. – Как можно говорить такие кошмарные вещи?»

– Ну-ну, молодой человек. не торопитесь с выводами. Мой рассказ еще не закончен.

– Что там еще? – не в силах справиться с собой проворчал Лозье. Больше всего ему хотелось, чтобы этого разговора никогда не было.

– Геном у них действительно общий. Но меня сильнее взволновало другое. Множество генов у этих чудовищ заблокировано. Я бы даже сказал, нейтрализовано. Как не трудно догадаться, это касается и внешнего вида, и внутреннего строения. Отличия же заключаются, например, в механизме воспроизводства и в областях, отвечающих за двигательный аппарат. Кстати, вы знаете, что при марсианской силе тяжести, чудовища способны вполне сносно передвигаться без помощи своих машин?

– В самом деле? – Лозье только что поборол тошноту и уже смог выдавить нечто язвительное. Однако, до сих пор не понимал, к чему клонит профессор.

– Но не будем отвлекаться. Я пришел к выводу, что подобные изменения генов, эти блокировки, заставляющие их из поколения в поколение быть просто ненужным балластом, не могут являться результатом эволюционного развития!