Острые иглы выдвинулись из железных полос, вонзились под кожу пленника. Крик человека стал еще более диким, вены вздулись канатами, лицо покраснело. Несколько мгновений спустя крик ослаб, человек поник, краснота сменилась молочной бледностью. Дернув в последний раз головой, жертва повисла в зажимах.

Словно в ответ на это, скобы разжались, освобождая тело. Труп грузным мешком съехал на пол, вывалился из шкафа и вытянулся, раскинув руки, бледный до голубизны.

Один из пленников вскочил, кинулся к шкафу в стремлении сломать его, но словно оступился на полушаге. Согнувшись пополам, повалился на пол, взвыл так, что стало слышно сквозь маску. Дикая боль терзала его, сковывала каждую мышцу, выжигала нервы, ослепляла мозг.

Внезапно с другими людьми начало происходить то же самое. Кто-то сидя, кто-то пытаясь подняться, все скорчились в судорогах, не в силах сопротивляться.

Джек, наконец, с фатальным опозданием, вспомнил рассказ Иррата, что пехотинцев принуждали к покорности с помощью «разрушителя воли».

«Какой же я идиот! Какие тут могут быть стимуляции, посулы небывалой мощи от использования каркаса, снабжение бодрящей пищей? Все проще! Чудовища не принимают иных средств, кроме принуждения, вызываемого болью. Боль, стоящая на страже мыслей раба, вот и все, что нужно. Остальное – просто эффективные добавки, позволяющие выжать побольше пользы из несчастного существа! Вот он, поводок, который невозможно оборвать».

Джек посмотрел на стоящего у двери пехотинца, тот равнодушно взирал на конвульсии людей. Ярость стала подкатывать, еще далекая, как волна цунами на горизонте, но грозящая смести все на своем пути. Джек силился удержаться, чтобы не наброситься на конвойных, которые волокли труп к выходу из барака. Знание вначале помогло избежать такого сильного потрясения, какое постигло других, сидящих рядом. Но сейчас, когда к ощущениям добавилось разочарование от собственной глупости, Джек перестал сдерживаться.

Противоестественно человеческой природе – не давать выхода праведному гневу. и Джек потерял над собой контроль. Волна докатилась, могучей стеной, вздымающейся выше крыш, накатила на его сознание, подмяла под себя, сокрушила барьеры. с запозданием, словно слабое эхо, долетела до Джека мысль, что он сейчас поступает точно так же, как и другие. Как все до него. Но инерция была слишком велика, и он влетел под встречный удар марсианского яда.

Давно проникший с принятой пищей в кровь, в мозг, в каждую клетку, «разрушитель воли» взял свое сполна. Будто стоя по пояс в воде, Джек принял грудью удар волны, почва ушла из-под ног, он утратил ощущение пространства, полетел, закувыркался, съеживаясь в точку от дикой боли. и со всех сторон кололи и жгли тончайшие иглы, рвали на части клещи, давили многотонные грузы.

Приготовившись к смерти, потеряв всякую надежду пережить испепеляющую боль, Джек вдруг словно увидел себя изнутри. Ему представилась комната с бесчисленным множеством окон, маленьких и больших, в которые бьет свет. Из маленьких – тонкими иголками, из больших – тяжелыми бревнами. Лучи попадают на кожу, прокалывают, сминают, причиняют невыносимое страдание, но Джек знает, откуда именно идет опасность.

Мышление прояснилось, обрело глубину и четкость. Джек понял, что может видеть многие детали, и слепящий свет не очень мешает. Он увидел, что окна распахнуты внутрь и створки снабжены задвижками. Значит, их можно закрыть. Джек потянулся к одному из окон, налетел на него, упираясь под давлением смертоносного луча, навалился на створку и захлопнул. Боль стала меньше.

Джек кинулся к другому окну, к третьему, наращивая темп. Потом заметил, что может закрывать их простым волевым усилием. с каждым разом это давалось все легче, боль ослабевала, все реже лучам удавалось коснуться его.

Он оказался в темноте. Спасительной, прохладной, свободной от внешнего вмешательства. Последние окна уже вбил на место одновременно, будто обретя несколько рук.

Теперь он в безопасности. Но темнота стала раздражать. Еще не понимая точно, что же он хочет, Джек сделал небольшое усилие и увидел перед собой стол. Груда книг лежала на нем, толстых, тонких, некоторые раскрыты, другие потрепаны. Что-то успокаивающее, домашнее было в этой картине. Сознание Джека само довершило работу – стоило перевести взгляд, темнота превращалась в этом месте в предмет, создавая комнату, наполненную знакомыми вещами – кресло, книжные шкафы, диван, низкий столик с пепельницей. Дымящая сигара, только что опущенная на самый край. Это его библиотека.

Джек посмотрел туда, где должно быть окно во двор, но не увидел его. Только участок голой стены с чуть более темным силуэтом, какой остается, если снять долго висевшую картину.

«Надо что-нибудь повесить».

На стене появилась матово блестящая стеклянная плоскость, темным зеркалом отражающая интерьер. Джек узнал наблюдательную панель, которую показывал Кулибин.

«Она может показывать то, что снаружи. и не надо открывать окна».

Джек мысленно потянулся к выключателю. Он никогда не знал, где тот находится, но выключатель сработал сам, словно ждал этого момента. Панель осветилась уже знакомой Джеку вспышкой, приглушила яркость, высветила контуры, силуэты. Панель превратилась в своеобразный заменитель окна, из которого струился мягкий безопасный свет. Боли больше не было.

Джек испытал жгучее желание остаться здесь навсегда. Он создал свой мир, в котором было все, чего Джек лишился. Но панель на стене связывала с внешним миром, и она была творением марсианских чудовищ. Джек не мог забыть этого. а значит, не мог прекратить бороться.

Он подошел близко-близко к стене. Так, что панель закрыла весь обзор, стала его глазами. Джек выглянул, ощущая себя в неприкосновенности, готовый увидеть там все, что угодно, но зная, что это всего лишь картинка на стекле.

Джек снова видел. Он и не закрывал глаза, это ослепляющая боль от воздействия «разрушителя воли» заслонила от него мир, но теперь все в прошлом. Джека словно мягко ласкал свежий ветерок. Мысли ясные, тело бодрое, он готов к любому делу, которое потребуется выполнить.

Мир вокруг не шевелился. на полу лежали скрученные в неземной муке тела, облаченные в каркасы, словно статуи скульптора-реалиста. от тишины заложило уши, но скоро Джек понял, что воздух пропитан тягучими, обволакивающими звуками, глухими, низкими настолько, что ухо отказывалось воспринимать некоторые из них.

«Я только что создал заново свой внутренний мир, – подумал Джек, лениво наблюдая за застывшей, как фотография, сценой. – Я могу контролировать свой мозг, свое восприятие. – Он воспринимал эти идеи как что-то элементарное, сродни ходьбе на двух ногах. – Я неподвластен «разрушителю воли». Я как Иррат, марсианин, победивший этот яд во время полета к Земле. Я марсианин?»

Джек отрешенно следил, как один из пленников, зависший в падении, уже почти приблизился к полу. Момент касания ничем не выделился, лишь спустя секунду до слуха Джека долетел протяжный, басовитый звук.

«Ах, Персифаль! Что же вы сделали со мной?» – Джек мысленно усмехнулся, вспомнив, что уже задавал этот вопрос, когда многорукая машина хватала его в подземке. Усмехнуться на самом деле он не мог, мышцы снова одеревенели, реагировали с задержкой, неохотно, будто замурованные в камень. Ощущение было знакомо. Джека больше волновало то, что происходило в его мозгу.

«Вы все-таки добились своего, мой дорогой профессор. Вы провели всех нас, сделали свою работу в тайне, не сомневаясь в своей правоте. Так вот каким был ваш замысел! Что ж, теперь я это вижу».

Джек поразился той спокойной рассудительности, которая овладела им. Эмоции оказались там, по ту сторону стен, за запертыми ставнями, позволяя полностью отдаться решению насущной проблемы.

«Итак, я больше не в их власти. Сымитировать нужное поведение должно быть не трудно. Я столько раз уже видел типичные образцы. Я принимаю вызов. Я выполню то, для чего меня создали вы, профессор. и я вернусь, чтобы отблагодарить вас».