— Устала? — спросил Дрейвен. — Сейчас дойдём до угла, там есть место посидеть.

Угол нашёлся в десяти минутах — ходьбы ссутулившись.

Сначала показалась развилка на четыре стороны. Дрейвен уверенно свернул направо — и странная труба, по ощущениям, немного подняла нас. Угол оказался небольшим тупиком, нишей, где могли уместиться двое с котом. Отсюда был один-единственный выход, так что я наконец засунула в кобуру пулемёт, который до сих пор просто боялась выпустить из рук. И здесь была даже такая роскошь, как выдающийся из стены выступ, на который можно присесть.

Что я и сделала: устало присела рядом с уиверном и вытянула гудящие от напряжения ноги. Голодная. Удалось лишь попить предложенного кофе — да и то, всего пару глотков. Знала бы, как будет, выпила бы всю банку. Усталая, несмотря на то что насиделась немало времени в кухне убогого прибежища Дрейвена. Голова кругом — от обрушившихся на неё событий и новостей, перевернувших моё представление о многом.

— И часто они прорываются? — безразлично от усталости спросила я.

— Бывает…

Он сидел рядом, опустив голову. И я сразу вспомнила.

— Повернись ко мне. Надо почистить твоё лицо.

— Перетерплю, — буркнул он.

— А я — нет. Ещё не хватало заразу с собой тащить. Вдруг меня заразишь? Повернись ко мне!

Дрейвен ещё немного посидел в той же позе и выпрямился — лицом ко мне.

Я встала, задрала на себе куртку и расстегнула пояс полувоенного образца — со множеством мелких, полезных в экстремальных ситуациях вещей.

Через минуту, подсвечивая себе экраном вирт-связи, я осторожно отмывала и дезинфицировала его царапины. Он вздрагивал и морщился — но не столько болезненно, сколько недовольно. А я вытерла ему лоб — мелкие царапины и порезы высыхали мгновенно после чистки дезинфицирующей жидкостью — и со странным ощущением, в котором не было места чувству отторжения, отмывала ему лицо далее. Пока только его левую скулу пришлось залепить схватывающим, словно пластырь, клеем.

Немного посомневавшись, я решилась всё-таки промокнуть ему кожу вокруг угрюмо сжатого рта.

Он схватил меня за кисть внезапно — движением стремительным и сильным. Как будто поймал на лету… И опять я вдруг поняла, что не испугана, а лишь полна ожидания: объяснит ли, зачем он это сделал?

— Мы… очень сильно поссорились?

— Да. Ты меня обидел. Оскорбил.

— Наверное, я был полным идиотом, если это сделал.

Если?.. Мгновенным эхом — слова Адэра: «Даг-ин Дрейвен никогда себе не позволял такого в отношении женщин». И я выдавила из себя:

— Почему?

— Я чувствую между нами такую связь, какой никогда не чувствовал даже с Келли.

— Ты её любил? — быстро спросила я и закусила губу: ответит ли?

— Наверное, да. Но я любил её, как любил Мисти. Они очень похожи: Келли тоже любила гулять подолгу и часто пропадала так, что я уже думал — она уже не вернётся. Я… любил её как часть нашего дома.

— Мисти пошёл с тобой, — сказала я, не зная, как сформулировать вопрос.

Он понял.

— Мисти я нашёл котёнком в прошлом году. Это мой… мой зверь.

— Почему ты так легко пошёл со мной? Только из-за того, что чувствуешь эту связь? — Я всё-таки не выдержала и спросила. — А вдруг ты обманываешься? И ко мне чувствуешь совсем не то, что… Не знаю, как сказать.

— Я могу только повторить это. — Он отпустил мою руку, странно поглаживающим движением скользнув пальцами до локтя. — Чем дольше я с тобой рядом, тем сильней эту связь чувствую. Как будто есть нечто, что нас соединяет.

Я похолодела: он говорит о Брендоне! Но испуг быстро прошёл. Мало ли что он говорит. Может, он просто устал жить здесь, на нижних ярусах Керы, и хочет уйти от всего этого? Попробовать расспросить? Плохо, что за собой знаю одну не очень хорошую черту: я не умею быть тонкой в расспросах. Чаще говорю напрямую, чем лавирую в наводящих вопросах. Ну и ладно!

С каким-то щемящим чувством я провела очищающим пластырем по глубокой морщине вокруг его рта, словно в попытках разгладить её, и сама смутилась. Но всё же решилась. Подумала немного и спросила:

— Но разве тебя здесь ничего не удерживает? Здесь у тебя друзья — тот же Руди. Ты пробыл здесь несколько лет — наверное, привык к этому месту?

— Тебя это так интересует?

— Нет, я хочу понять. Почему тебя на этом месте удерживала лишь Келли — и то, до поры до времени?

— Не знаю… — Он набрал воздуха вздохнуть и затаил дыхание, будто побоялся вздыхать слишком явно. — Здесь я всегда чувствовал странное одиночество. Келли, в сущности, было всё равно, есть я или нет. Руди использовал меня чаще как личного агента. Мне даже всё равно, что случится с этим местом. Я всегда здесь делал лишь то, что мне говорили. Потому что так было легче. Не надо постоянно думать, кто я на самом деле. Почему я быстро и легко разбираюсь с оружием и с различным оборудованием для взрывов на расстоянии или для приборов связи. Почему на меня несколько раз нападали наверху совершенно незнакомые люди и пытались, как они объясняли, отомстить мне за прошлые грехи. И никто даже не пытался объяснить, что за грехи, кто я такой был в прошлом. Ты — знаешь?

— Знаю, — тихо ответила я. — Но пока говорить не буду.

— Тоже боишься? — безразлично спросил он. И я хоть и не сразу, но сообразила, что он имеет в виду — «тоже». Я даже хмыкнула от неожиданности.

— Ты их убил?

— Пришлось. Или они… — Я уже ожидала продолжения «или я», но он спокойно добавил: — Или лекарства для наших.

И замолчал, а я, с усмешкой поглядывая на него, думала: вот представить это трудно, а каково ему было, когда он вдруг обнаруживал в себе все особенности охотника за преступниками? Но улыбка быстро сошла на нет, когда подумалось: а каково ему было, когда незнакомые люди начинали охотиться на него самого?

— Значит, одиночество… — подтолкнула я его.

— Да, одиночество. Я чувствовал, что я… нездешний. Что это не моё место — во всех смыслах. Я постоянно ждал, что кто-то придёт и скажет, кто я… Или кто-то придёт и хотя бы скажет: твоё место не здесь… И мне не хватало рядом кого-то… Насколько мы родственники, Лианна? Почему-то мне кажется, у нас были очень близкие отношения.

— Ты!.. — Даже во внезапно вспыхнувшей ярости я смогла взять себя в руки и жёстко сказать: — Давай не будем этого касаться.

Лежавший на полу, у наших ног, свернувшись клубком, Мисти вздохнул, показалось, вместо Дрейвена. Дрейвен же застыл, снова отвернувшись. Но и я больше не могла протирать ему лицо, хотя — даже по взгляду мельком — было ясно, что по крайней мере две глубокие царапины остались необработанными.

Прошло, наверное, минуты две тягостной тишины, пока Дрейвен не проговорил:

— Прости, Лианна.

За что он просил прощения? За то, что когда-то натворил что-то сейчас неведомое ему? За то, что обидел тогда, а теперь, по моей вспышке, понял, что обидел и впрямь очень сильно? За то, что привёл меня в ярость, — ведь мои эмоции ему доступны?

Покосившись на его понурую голову, на всклокоченные чёрные волосы, на кисти, безвольно повисшие, когда он опёрся руками о колени, я тоже тихо вздохнула. Не надо бы ссориться. Нам ещё выбираться из этого кошмара. И, дотянувшись, я нерешительно положила пальцы на его ладонь.

— Извини, не хотела так резко…

— С тобой я не чувствую одиночества, — тяжело сказал он. А через мгновение вскинул голову, прислушиваясь. — Тихо, — уже одними губами произнёс он.

Мои пальцы разом слетели с его ладони на рукоять пулемёта. Машинально взглянув на Мисти, я затаилась: кот уже стоял и принюхивался, кивая круглой бронированной головой, к выходу из тупика.

Раскрылись губы уиверна. Свист.

От выхода раздалось низкое утробное порыкивание. Кажется, неизвестному пришельцу не понравился пронизывающий уши и тело свист. Кот медленно попятился, втискиваясь в наши ноги. Заворожённая странным рыком, я не сразу заметила, что Дрейвен уже стоит. Причём стоит не просто так: руки чуть приподняты вытянутыми ладонями вперёд. Ножи в рукавах. Значит, уиверн не хочет стрелять. Боится шумом привлечь кого-то пострашней этого, рыкающего?