Крепко арий ценит счастье труда и мир. Но не зря и в спокойные времена кует молот кузнеца не только серпы и косы, но и мечи, наконечники стрел и копий, доспехи и шеломы. Не зря и забавы‑то у нас богатырские: бои "стенка на стенку", поединки на тризнах, даже пляски наши ‑ дабы ловкость показывать! Не зря с давних пор слово "Родина" было не менее свято, чем слова "отец" и "мать"…

В мирное время каждый ‑ сам по себе. Забывают люди о родстве, о том, что живем‑то мы рядом, и что рыбак не проживет без ткача, ткач ‑ без пахаря, а пахарь ‑ без кузнеца. И вылезают на поверхность алчность, зависть, мелкие обиды! Но непобедим народ, если в час брани забудет о междоусобицах и раздорах, единым монолитом поднявшись навстречу врагу. В пламени войны стираются грани, исчезают различия в ремеслах и занятиях, не остается места личным обидам. И остается лишь одно слово для всех, знаменитых или безвестных, бедных и богатых, пеших и конных, живых и павших: ВОИНЫ.

Воин верен клятве и своим боевым товарищам. Может быть, он и испытывает страх, но непоколебимая сила воли придает ему сил. Вот идет он ‑ твой далекий предок. Идет день и ночь, усталость наваливается на плечи неподъемным мешком, и так хочется сбросить этот мешок, лечь на землю, вдыхать запах цветов, засыпая под трели птиц… Но воин идет дальше. Он знает, что стоит ему сдать хоть в чем‑то, расслабиться, и не останется ни цветов, ни песен. Придут враги, вытопчут поля и луга, и запах медоносных трав сменится зловонием мертвечины, гари, конского навоза, и птицы будут тревожно кричать над руинами и запустением.

На коротких привалах воин спит на голой земле, подложив под голову седло или шапку, да еще разве что кулак. И снится ему дом, любимая, дети, снится детство. Но сон на войне короток, и снова пора в путь. Нужно идти, чтобы семья и все, что дорого сердцу, не осталось в одних снах и воспоминаниях, чтобы не видеть в глазах своего ребенка страх перед кнутом оккупанта.

Воинское братство крепко. Когда люди вместе стоят под ливнем стрел, когда они рядом в рукопашной, и каждый готов отразить удар, нацеленный в соседа ‑ их связывают нерасторжимые узы. Настоящий воин ‑ это не только могучие мускулы и быстрые удары, это еще и умение подняться в атаку первым, готовность отдать все, что у тебя есть, раненому товарищу.

…Вслед уходящему на Закат войску махала платочком девочка лет десяти, одиноко стоявшая у градских ворот. Кто знает, с кем она прощалась? Отец, брат или оба вместе из их дома отправились защищать свой род? Ледар так и не смог перед отъездом попрощаться с Любавушкой. Он чувствовал, что если увидятся они ‑ невероятно тяжело будет им расставаться. И в этот миг царю ариев казалось, будто в облике светловолосой малышки их напутствует, благословляя на подвиг, Родная Земля.

Как и предвиделось, Хейд, осаждавший Смолоград, не забывал и наводить страх на окрестные поселения. Отряды по пятнадцать‑двадцать всадников рыскали по земле ариев, с каждым днем углубляясь все дальше на Восход и Полночь. Конечно, вампирам не требовалось захватывать запасы провизии, но пленники вполне могли пригодиться при штурмах, а главное ‑ жестокие и беспричинные расправы над жителями, по мнению завоевателя, должны были устрашить население.

Получилось так, что вампиры‑всадники и конные разведчики ариев почти одновременно достигли одного и того же селища. Всего пять жилых домов и несколько подсобных построек говорили о небогатой поживе, однако захватчики без раздумья атаковали. В полной мере осознавая свою безнаказанность и то, что любая жестокость будет подвигом в глазах Хейда, черное воинство без разбора убивало и грабило, сжигало дома и извращенно насиловало девушек и женщин. Последнее вообще превратилось в главное развлечение вампиров. Неудивительно, что десять всадников в черном с торжествующими криками помчались к домам, выхватив мечи. Разумеется, они и не надеялись на какое‑либо сопротивление, но мужчин в селище не оказалось совершенно: все они уже которую неделю насмерть стояли на стенах Смолограда под стягами отважного князя Лютобора. Остались только женщины и дети. Захваченные врасплох, они кто бросился бежать в разные стороны, надеясь укрыться в лесу, кто попытался спрятаться в домах ‑ тщетно. Всадники легко настигали их, иных убивали, а других валили на землю и тут же принимались утолять свою звериную похоть, стараясь сделать своим жертвам как можно больнее.

Их предводитель погнался за девушкой с длинными распущенными золотистыми волосами. У крайнего дома вампир настиг ее, и даже не стал хватать: просто встал наперерез и пнул с коня тяжелым сапогом. Несчастная упала, всадник соскочил на землю, наклонился над своей жертвой, распахнув плащ… И повернулся на нарастающий топот копыт, несшийся с противоположной стороны.

К селищу мчались всадники‑арии, разведчики в легких доспехах и без щитов, но с надежными мечами и в остроконечных шлемах. Предводитель захватчиков сначала шагнул им навстречу с клинком в руке, затем развернулся с мыслью бежать, понял, что не успеет ‑ и вдруг замахнулся, стремясь напоследок хотя бы убить так и не доставшуюся ему девушку. Но в тот же миг меч командира ариев снес ему голову, бросив труп под копыта коня. А воины‑освободители уже сшиблись с остальными вампирами, слишком поздно пришедшими на помощь своему главному. Приподнявшись и позабыв про боль, пришедшая в себя девушка следила, как ее спаситель увернулся от рубящего удара сверху вниз и с разворота выбил противника из седла, как вихрем налетел на другого и ударил его по шлему…

В считанные минуты все было кончено. Два разведчика‑ария были ранены, из вампиров не выжил и не спасся ни один. Гердан ‑ а он и был тем командиром передового отряда разведчиков ‑ снял шлем и устало вытер потный лоб, убрав с него слипшиеся волосы. Затем его взгляд упал на спасенную им девушку, которая все еще полусидела на земле. Подумав, что она подвернула, а может ‑ и сломала, ногу, Небесный Мститель покинул седло, подошел к ней и осторожно помог встать. Его опасения были напрасны: она была невредима, и причиной ее заторможенности был лишь шок. Девушка немного постояла с безвольно опущенной головой, и Гердан, пытаясь привести ее в себя, осторожно обнял ее за плечи:

‑ Все хорошо. Успокойся, ты в безопасности… Ты меня слышишь?

И тогда спасенная наконец подняла взгляд. У девушки ‑ совсем еще девчонки! ‑ были спутанные волосы, покрытые после падения пылью, бледное лицо с дрожащими губами, распухшие от слез веки, но воин ничего этого не заметил. Не заметил потому, что у нее были еще и огромные, широко распахнутые, как у ребенка, от пережитого ужаса, глаза небесной синевы. Движимый неожиданной жалостью, Гердан провел ладонью по золотистым прядям, освободив их от запутавшейся травинки. Девушка сначала вздрогнула, словно от удара, а потом вдруг крепко прижалась к Небесному Мстителю, обхватив его руками, и слезы неудержимо потекли из ее глаз.

Гердан растерялся. Если он и бывал в близких отношениях с женщинами, то это были лишь связи для утоления взаимного желания, самой обычной страсти, без намека на те или иные чувства. Да какие там чувства, если его с детства воспитывали седые волхвы и изрубленные в сечах витязи, учившие, что в его сердце может быть только одна любовь ‑ к Родине?! Даже оставить после себя сынов или дочерей было прежде всего долгом, чтобы не прекратился древний род защитников Правды.

Так и стояли посреди маленького селения могучий витязь в дорогом боярском плаще и прильнувшая к нему заплаканная девчонка. Воин‑освободитель и та, которую он спас…

Неожиданно она перестала плакать, ойкнула, вывернулась из рук Гердана и убежала. Он обернулся, и увидел позади высокую, нестарую еще женщину, которая с улыбкой покачивала головой. На немой вопрос Небесного Мстителя она ответила:

‑ Мать я ее. Спасибо тебе, боярин ‑ если б не ты, успел бы нечистый тот Лучезару зарубить! А что убежала она, так просто меня постеснялась. Ты, воевода, не думай плохого, благодарна она тебе. Отдарить бы тебя чем, да что у нас может тебя порадовать?