Гердан стряхнул незнакомое прежде чувство. Он снова стал прежним витязем, отважным и хладнокровным:
‑ Не за дары мы воюем…
Поздним вечером, когда солнце почти уже село, но было еще светло, все войско ариев стало лагерем возле спасенного от захватчиков селища. Окрестности наполнились голосами, треском костров, запахом похлебки и жаркого. Никто не хотел, казалось, вспоминать, что до еще державшегося Смолограда, а стало быть ‑ до врага, оставался всего один переход. Воины смеялись, оживленно или неторопливо беседовали, резали на доли мясо, кто‑то запел, чуть слышно касаясь струн:
Мы ходили в дальних походах,
Мы сражались под небом чужим,
В даль уносились бессчетные годы,
Их не считая, мы держим мечи…
Один Гердан не мог найти себе места. Он бродил по лагерю, но никак не мог понять ‑ что же его беспокоит, что мешает ему набираться сил перед новым переходом? Или за прошедшие годы он слишком сильно устал быть не таким, как другие?
Небесный Мститель вышел из лагеря и двинулся по направлению к лесу. Всегдашняя осторожность покинула витязя. У самой границы леса он обнаружил огромный камень и сел на него, подперев подбородок руками. Перед его глазами вставали картины прошлого. Битвы, кровь, звон мечей… Пиры, хмельное питье, песни… Тайны, открытые ему в чащах мудрецами… Все это он с радостью бы, без всякого сожаления, отдал, только чтобы покинуть свое вечное одиночество! Мужчины видели в нем соперника в доблести и силе, юноши ‑ недостижимый идеал бранного искусства, женщины отдавались ему с трепетом, ощущая в нем силы иных миров и иных времен. Ни для кого он не был просто Человеком, другом или любимым. Да, он всегда был готов умереть в бою за Родину, за род ариев, но сейчас Гердана посетила неожиданная мысль ‑ а кому это нужно? Кто будет о нем горевать, кто ждет его возвращения?
‑ Боярин…
Гердан резко обернулся на женский голос, рука скользнула к кинжалу на поясе. Но мгновение спустя он узнал Лучезару и возвратился в прежнее положение. Ему не хотелось подавать виду, что ее присутствие что‑то означает для него.
‑ Боярин, почему ты грустный такой сидишь?
Гердан помедлил и негромко сказал:
‑ Да я и сам не знаю. Как наваждение какое…
Лучезара подошла совсем близко и вдруг подняла руку, протягивая витязю нечто. Немного заикаясь от волнения, она сказала:
‑ А я… вот, возьми… это я сама вышивала… только подарить некому было.
С легким удивлением Небесный Мститель поднял голову и распрямил спину. И всего‑то кусок ткани, узорами украшенный ‑ пот в жару обтереть! ‑ , а дрогнуло его сердце: вот, и ему кто‑то благодарен, именно ему! Он взял подарок, невзначай коснувшись руки Лучезары, и подвинулся на камне:
Посиди со мной, если мать против не будет.
Девушка села. Камень был узок сразу для двоих, и они бессознательно прижимались друг к другу. Через тонкую ткань Гердан чувствовал теплоту женского тела. Но все было совсем не так, как раньше, все было по‑новому… Помнил он и свой первый меч, и первого коня, первый бой, первую ночь с женщиной. А вот любви первой так и не было. Как и последней, конечно.
‑ Говоришь, подарить некому было… А что так?
‑ Да это я для жениха вышивала. Только не часто гости у нас бывали, а когда и приедет кто, так другие‑то вертятся, красуются, а я так не умею. Уж и мать меня ругала, и отец, только не получается у меня ничего… А соседки смеются: "Да на тебя, дурнушку, и так никто не взглянет, а ты еще и прячешься!"
Дурнушку? Гердан видел красавиц, облик которых заставлял считать их Богинями, ради одного лишь безразличного взгляда которых гибли в кровавых поединках знаменитые витязи. По сравнению с ними Лучезара действительно не блистала красотой. Может быть, еще вчера Гердан не обратил бы на нее никакого внимания, попадись она ему на глаза. Но теперь Лучезара казалась ему несравнимо лучше любой другой.
Когда молчание затянулось, он проговорил:
‑ Мой отец говорил, что каждому человеку Богами предназначена его любовь. Главное ‑ верить в это, искать ее, не боясь трудностей. И еще он говорил, что настоящий мужчина должен любить трех женщин: Родную Землю, свою мать и мать своих детей.
‑ Твой отец был мудрецом?
‑ Мой отец был воином. Когда мне было три года, он вместе с войском царя ариев отправился в поход в землю родов Гарца и Пелесет, чьи воины носят щиты в рост человека и шлемы с гребнями. Отряд лучников занял на поле боя холм, враги стремились его отбить. Когда отец увидел, что наши воины дрогнули, он помчался туда и попытался остановить бегущих. Ему это удалось, и арии продержались на холме до темноты... Но мой отец получил в том бою смертельную рану.
‑ А твоя мать? Кем была она?
‑ Моя мать была из небогатого рода. Она очень любила отца, хотя родители редко бывали вместе.
‑ А твоя жена? Или невеста?
‑ Ни той, ни другой у меня нет. Я всегда помнил слова отца. Видишь ли, меня воспитывали для того, чтобы я защищал Правду, сражался с темными силами, и я считал, что мой долг ‑ найти именно ту, которую предназначили мне Боги. До сих пор мне это не удавалось, но… ‑ Гердан на секунду замолчал ‑ …мне кажется, что сегодня мне повезло.
Лучезара встрепенулась. Повернувшись, она с волнением посмотрела ему прямо в глаза. Боярин усмехнулся:
‑ Ну нет так нет. Ты только не думай, что вот боярин захотел потешиться, и плетет тут басни. Силой или обманом принуждать я не могу и не хочу. Просто я никогда и ни с кем не был наедине так, как сейчас с тобой.
Вместо ответа Лучезара неожиданно прижалась к нему, как тогда, днем, после боя. "Да она же и правда ‑ совсем девчонка!" ‑ подумал Гердан. После всего, что было сказано, он уже не имел права ее предать или обмануть.
За секунду до того, как их губы встретились, он шепнул:
‑ Завтра мы снова двинемся дальше. Впереди нас ждут враги, будет жестокая битва. Я могу не вернуться...
Таким же шепотом Лучезара ответила:
‑ Все равно! Я твоя ‑ навсегда…
Они долго целовались, не чувствуя холода наступившей ночи. Затем Гердан постелил на землю свой плащ и перенес на него Лучезару. Когда она стала неумело отвечать на его ласки, сердце витязя снова сжалось от несвойственных прежде чувств, от какой‑то едва осязаемой грусти.
Далеко в лесу тревожно кричала птица, и Вселенная отвечала ей яркими бликами звезд.
…Хейд в бессильной ярости мерил шагами плоскую вершину холма, на котором располагалась его ставка. Похоже, предупреждение Ангорда сбывалось: несколько недель войско завоевателя осаждало Смолоград, чередуя выжидание с яростными штурмами, а его защитники не сдавались! Постоянные пожары превратили деревянные стены и большую часть построек в груды уродливых развалин, воинам князя Лютобора не давали и минуты отдыха, попеременно ночью и днем идя на приступ, так что арии тоже были вынуждены сражаться по частям ‑ одни бились, другие отдыхали. Вот и сейчас густой черный дым говорил, что скоро и не поврежденные до сих пор дома обречены. Но как и прежде, из‑за обугленных бревен и досок в штурмующих летели стрелы, а иззубренные лезвия мечей и топоров были готовы оказать отпор вампирам.
Конечно, окажись Хейд в подобной ситуации, обладая достаточным количеством столь могучих и отважных воинов, он, несомненно, попытался бы прорвать кольцо осаждающих, но князь Лютобор понимал: пока главные вражеские силы скованы его обороной, у царя ариев есть время собрать войско и выступить в поход.
Все население города, теперь уже лишенное крова и голодающее, но от того лишь сильнее ненавидящее захватчиков, участвовало в его обороне. Когда в пламени пожара рухнула часть стены Смолограда, Хейд решило, что победа одержана, так всегда было раньше ‑ стоило его воинству ворваться в город, и сопротивление ослабевало, а жители сдавались на милость победителей. Но штурм следовал за штурмом, а вампиры не могли одержать верх, и даже если прорывались за жалкие остатки укреплений, то каждый раз откатывались назад.
Однако ныне терпению Хейда пришел конец. Его наворопники сообщили о появлении в окрестностях конных отрядов войска ариев. Повелитель вампиров принял решение любой ценой сеодня покончить с непокорным городом, обрушить на него все силы, даже если придется стереть его до основания. Если арии готовы умирать не то, что за развалины своих домов, но и за голую землю, которую они именуют Родиной, он предоставит им такую возможность.