- Двухнедельный курс электрошока. Если не поможет, продолжим, - вырвал из транса сухой голос главного.

  Кай пару раз моргнул, осознавая... И крепко сжал кулаки, испытывая почти непреодолимое желание схватить Ричардсона за ворот рубашки и хорошенько встряхнуть. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы:

  - Это безумие.

  - Безумен - Адамс. Я выполняю свою работу.

  - Но он ребёнок! Две недели - это слишком много! Вы сломать его хотите? Вы видели его улыбку? Хоть раз видели? Хотите, чтобы он никогда больше не смог ТАК улыбаться? - сдавленно прошептал Кай - приговор врача был словно удар под дых.

  - Вы, кажется, не осознаёте... Адамс болен и болен серьёзно. В Вас говорит привязанность, которой, к слову, вообще не должно быть. Вы можете быть уверены, что знаете того Хейлеля, каким он является на самом деле?

  - Да.

  - Можете идти, - устало произнес Ричардсон и, когда Кай открыл дверь, неожиданно тихо добавил: - Та девочка не сама себя убила, Кай.

  Рука дрогнула и судорожно сжалась на ручке двери. Оборачиваться Кай не стал.

  ***

  Робкий стук в дверь отозвался нервной дрожью. На пороге стоял Хейлель - в больничной пижаме не по размеру, босиком, с подушкой в руках. Он улыбался, только улыбка была вымученная и какая-то жалкая. В горле против воли встал противный комок.

  - Пустишь? ќ- голос тихий-тихий, неуверенный, просящий даже.

  Кай молча протянул к нему руки, и Лель в одно мгновение оказался сжат в надёжных объятиях.

  - Никогда больше не смей меня так пугать, - прошептал Кай в родную макушку, сжимая мальчишку так, словно видел его в последний раз.

  Эта мысль неприятно уколола и немного отрезвила. Кай слегка отстранил Леля и придирчиво впился взглядом в лицо, разом отмечая и синяки под глазами, и заострившиеся скулы, и каплю крови на нижней губе, выступившую из открывшейся ранки. Лишь глаза сияли, как прежде - чистым, незамутнённым счастьем.

  - Не смотри так, - смутился мальчишка. - Со мной всё хорошо.

  - У тебя кровь, - глухо сказал Кай, не разрывая взглядов.

  Светлые глаза гипнотизировали, и Кай, поддавшись порыву, медленно наклонился и осторожно слизнул тёплую солоноватую каплю с истерзанных губ. Хейлель вздрогнул и потянулся навстречу, приникая к чужим губам с такой жадностью, словно от поцелуя зависела его жизнь. Кай не сопротивлялся, только крепче прижал мальчишку к себе. Не отпускало чувство, что если он сейчас разожмёт руки, Лель исчезнет, уйдёт или просто растворится в воздухе, и окажется, что это просто сон - прекрасный, самый лучший на свете сон, но... пустой, ненастоящий.

  - Кто там говорил не торопиться? - лукаво поинтересовался мальчишка, переводя дыхание, и упёрся ладошкой Каю в грудь, толкая его в сторону сиротливо стоящего у стены потёртого диванчика.

  - Это было до того, как я чуть тебя не потерял, - тихо и решительно проговорил Кай, опускаясь на диван и увлекая за собой Леля. Тот улёгся сверху, уткнулся лицом в шею и глубоко вдохнул.

  - Ты пахнешь апельсинами, - поделился мальчик, еле ощутимо касаясь губами кожи. - А у меня аллергия на цитрусовые.

  - Сильная? - Кай откинул голову, давая неожиданно расхрабрившемуся Хейлелю больше простора для действий.

  - Однажды я чуть не умер, - Лель не отрывался от своего занятия.

  Ему явно нравилось дразнить Кая. Кай был не против - от жаркого шёпота по телу пробегали приятные мурашки, скапливаясь где-то внизу живота, словно трепыхающие крылышками пресловутые бабочки.

  - Тогда что ты любишь?

  - Тебя? - мурашки-бабочки встрепенулись и устремились ввысь - или сердце само по себе так колотится? - И яблоки... Зелёные такие, кислые.

  Лель отстранился и лёг рядом, положив голову Каю на плечо.

  - Будут тебе яблоки, - заверил мальчишку Кай, и, замявшись, поинтересовался: - Лель... Ты помнишь, что произошло?

  Мальчишка помрачнел и отвернулся, уткнулся лицом в подушку и еле слышно пробормотал:

  - Да. Это было похоже на тот раз, самый первый, когда я... - Хейлель замолчал, набираясь смелости, и резко выдохнул: - Когда я убил Лиззи, - не дождавшись от Кая реакции, он тихо продолжил: - Это... Я не знаю, как объяснить. Когда ОН вырывается, я оказываюсь словно в клетке - всё вижу, всё понимаю, но поделать ничего не могу. Просто смотрю со стороны, пытаюсь бороться, но тело не слушается. Это больно, Кай. Ты даже не представляешь, насколько это больно.

  Лель поднял глаза, абсолютно сухие, но наполненные такой горечью, что Каю самому стало больно - не физически, но где-то на уровне души. Не так тяжело страдать самому, гораздо хуже, когда страдает тот, кто дорог, а ты ничем, абсолютно ничем не можешь помочь. В памяти против воли всплыло другое лицо, чертами совсем не похожее на лицо Хейлеля, но чем-то неуловимо его напоминающее - наверное, этой невыраженной печалью, этой внутренней борьбой, которую, сколько не старайся, не выиграть. Но ведь это знание не может помешать надеяться и просто верить - слепо, безнадёжно, но так отчаянно.

  (- Ты же поможешь мне? Я знаю - ты выучишься и обязательно вылечишь меня.

   Анна улыбалась так счастливо, что Кай ни на секунду не усомнился в её словах. У него получится. Он окончит школу и поступит в медицинский. Он станет психиатром и поможет сестрёнке справиться со страшным диагнозом, который день за днём отнимал её у него. Видеть, как она мучается, как держит всё в себе, стараясь лишний раз не напоминать родителям о своей беде, не могло не вызывать жалости и безграничного уважения. И Кай дал себе слово. Не Анне - себе. Что обязательно, несмотря ни на что, вытащит её, чтобы они снова могли всегда и всюду быть вместе - неразлучные близнецы.

  Он ошибся. Или, может быть, просто не успел - Анна, державшаяся несколько лет, сдалась и угасла за пару месяцев. Болезнь победила, и одной весенней тёплой ночью Кай остался один. Анна покончила с собой, выпрыгнув из окна.

  Наверное, она тоже хотела летать.)

  В горле пересохло, и Кай тяжело сглотнул. Он не любил вспоминать сестру - слишком винил себя в том, что не спас, хотя и обещал. Сердце мгновенно было сковано ледяной коркой, возвращая к жизни почти позабытую пустоту. Мальчишка лежал буквально в паре сантиметров, но этого было мало - тепла, получаемого на пусть незначительном, но расстоянии, не хватало, чтобы прогнать холод, и Кай придвинулся вплотную, обхватил Леля обеими руками, прижимаясь близко-близко, насколько это вообще возможно, успокаивая и его, и себя.

  - Скажи... - сдавленно прошептал он, не решаясь произнести это в полный голос: - Ты мог бы... убыть меня?

  Хейлель встрепенулся и попытался вырваться, но Кай держал крепко. Смирившись и даже удовольствовавшись своим положением, он решительно выдохнул:

  - Я - нет. Но ОН - мог бы. Ты ему не нравишься.

  - Кто это - ОН?

  - Я не знаю. ОН называет себя ангелом, спасающим души. Говорит, что у нас одно имя на двоих.** Говорит, что я должен помочь ему, что грязь и скверна заполонили мир, и наша задача - избавить людей от мучений жизни во грехе.

  Кай вздохнул и крепче обнял мальчишку, коснулся губами макушки.

  - Я никому тебя не отдам, слышишь? Никому.

  ***

  Снова ночь, и опять что-то рвётся внутри, раздирает острыми когтями душу, ломает кости, выворачивает наизнанку, вытрясает остатки надежды выбраться из безжалостной, беспросветной тьмы. В этом мраке Кай - единственный огонёк, не позволяющий окончательно сдаться и отдать свой разум на растерзание жестокому монстру, дать волю которому значит потерпеть поражение в борьбе за собственную свободу. Хейлель помнил, как услышал ЕГО впервые. Тогда, кажется, ему было девять, и именно тогда он подружился с Лиззи. Наверное, только благодаря этой дружбе он смог продержаться столько лет.