Сразу не ответил никто. Вампир выждал некоторое время и повторил:

‑ Кто берется показать путь? Отвечайте, пока я не посадил вас всех на колья!

Выбора не оставалось. И пока никто малодушный не вызвался, девочка откликнулась:

‑ Я покажу!

В глазах вражеского предводителя отразилось удивление. А вокруг ‑ в сердцах одних полыхнула ненависть, у других же разлилось облегчение. Но никто из них не подозревал, свидетелями чего они стали по воле Родных Богов.

Предводитель сел на коня и поднял девочку в седло. Войско двинулось в ледяной, снежный сумрак ночи, царившей между серых каменных уступов, взметнувшихся к небу.

Девочке было страшно. Но она боялась не врагов ‑ она боялась, что ее обман раскроется. Ведь как на самом деле могла она знать путь через горы, если не всякий взрослый мог бы им пройти? Но зато она хорошо знала другой путь, и ветер, заметавший следы отступавших, помогал ей вести вампиров совсем в другую сторону. Закутанная в плащ предводителя, она лишь изредка указывала, где и куда повернуть. Вражеский командир недовольно хмурился ‑ по его мнению, путь Светозара должны были устилать тела умерших от ран или замерзших, или по крайней мере ‑ туши павших лошадей. Так оно и было на самом деле ‑ но на другой, на настоящей дороге через горы. Девочка чувствовала раздражение всадника, и боялась еще больше. Но так или иначе, а войско царя венетам беспрепятственно ступит на равнины по ту сторону гор ‑ потому что вампиры не настигнут его!

Да, иногда подвиги совершают совершенно не подходящие для этого люди. Девочка совсем не была готова к тому, что все произойдет именно так. Конь предводителя преодолел еще один подъем ‑ и прянул от бездны, открывшейся под копытами, от головокружительной пропасти, одну из стен которой составляла почти отвесная скала, увенчанная гигантской снежной шапкой. И вражеский командир все понял.

Он схватил девочку за горло и бросил на землю:

‑ Тварь! Куда ты нас завела!?

Он замахнулся тяжелым мечем и на миг замер, ибо такая кара казалась ему слишком недостаточной для той, которая сбила с пути целое войско. Успеет ли он настигнуть Светозара по правильной дороге?

И девочка поднялась вопреки боли от падения, глядя прямо в глаза предводителю. Она почувствовала, как земля под ногами завибрировала, и почти сразу в ужасе заржали лошади воинства вампиров ‑ потому что снеговая шапка, потревоженная криком предводителя, стремительно заскользила вниз, минуя пропасть ‑ прямо на узкий проход между скалами.

Меч вампира все же запоздало опустился, рассекая жертву почти надвое, но что‑либо делать было поздно. Белоснежная, кристально чистая масса снега обрушилась на войско и поползла дальше, чтобы столкнуться с серым монолитом скал и застыть вечным монументом страшной гибели захватчиков...

Говорят, что человека вдохновляют на подвиг Боги. Может быть, и так. Но какой Бог или дух может внушить человеку готовность к этому подвигу? Это зависит лишь от самого человека ‑ и не имеет значения, молод он или стар.

Вальгасту плеснули в лицо холодной водой. Он начал приходить в себя, и тут его куда‑то потащили через бесконечные темные переходы, не давая даже времени оглядеться по сторонам идли посмотреть под ноги. Должно быть, он снова в плену:

Наконец менестреля привели к массивным, окованным металлом дверям, распахнули створки и втолкнули его внутрь. От дымного чада факелов Вальгаст закашлялся, но подавил тошноту, подкатившую к горлу, и окинул взглядом место, в котором оказался.

Это был большой зал без колонн и даже без окон. На его стенах через равные промежутки были развешены факелы, вставленные в металлические кольца. А впереди... Да, Вальгаст сразу понял, кто именно восседал на простом, но массивном троне, окруженный личной стражей и доверенными графами! Потому что ни у кого более не могло быть такого насмешливо ‑ безразличного взгляда, которым он, опираясь на меч, пронизывал до самых потаенных уголков души. Менестрель не собирался ни вырываться, ни делать что‑либо еще, ведь бросься он на повелителя вампиров, и десятки клинков, десятки стрел поразят его в первый же миг. И Вальгаст просто смотрел прямо в змеиные, мудрые и немигающие, глаза завоевателя, не отводя взора. Все, кто был в зале, хранили молчание.

И менестрель с удивлением ощутил, как страх в его сердце постепенно сходит на нет. Он кашлянул и сказал:

‑ Не думал я, что мне суждено увидеть твой тронный зал, Хейд...

Губы завоевателя искривились в усмешке:

‑ Да, ты в замке Аверон. И что ты скажешь о нем его хозяину?

Вальгаст на миг задумался, а затем ответил так, как только и мог ответить насмешник, бродяга и ниспровергатель прогнивших авторитетов:

‑ Должно быть, он такой же большой, как твоя жадность, Хейд... и такой же темный, как твоя совесть!

Один из стражников, сопровождавших Вальгаста, размахнулся для удара, но повелитель вампиров запрещающе поднял ладонь:

‑ Нет! Отпустите его.

Стальная хватка разжалась, и менестрель едва не упал ‑ так ослабили его раны. Хейд же продолжал:

‑ Конечно, что еще мог сказать рифмоплет, чьи бредни достигли даже моего слуха. Должно быть, ты предпочел бы попасть в плен к какому‑нибудь варварскому вождю, который бы сварил тебя в котле? Или к райксу, который посадил бы тебя в подземелье на цепь и заставил бы жрать крыс? Там бы ты не так говорил...

А Вальгаст к тому времени окончательно стал самим собой:

‑ Видишь ли, Хейд, я предпочел бы совсем не попадать в плен. Но уж лучше, как ты сказал ‑ "жрать крыс", чем самому стать твоим завтраком. Одна надежда ‑ может быть, ты мною отравишься?

‑ Ты слишком самоуверен, рифмоплет. И я знаю, почему ‑ тебе нечего терять, у тебя нет ни дома, ни семьи. Такие, как ты, только и способны, что вечно бунтовать.

‑ У меня нет ничего? Хейд, ты зря это сказал!

‑ О, я знаю, что ты скажешь ‑ у тебя есть твой народ, твоя "Родина":

‑ И это ‑ тоже. А еще есть солнечный свет, и мои песни, и... но ты этого никогда не поймешь.

‑ Солнечный свет такой же "твой", как и чей угодно еще. А песни ‑ что ж, может быть, я тоже хочу их послушать?

Кто‑то в черном плаще сунул в руки менестрелю великолепную арфу. Вальгаст тронул, полуприкрыв глаза, струны ‑ и сказал:

‑ Хорошо, Хейд. Жаль, что это не моя старая, но звонкая спутница ‑ но я спою для тебя.

Он еще раз прикоснулся к струнам. Родился негромкий звук, шелестом рассеявшийся в темноте, среди военачальников и графов Хейда. Вальгаст больше не смотрел ни на них, ни на самого повелителя вампиров ‑ он поднял лицо вверх, и его глаза незряче устремились туда, где за толщей каменных блоков ‑ он чувствовал это! ‑ сияло Солнце. Губы менестреля что‑то прошептали, и он запел. Негромко, сдержанно, без особого надрыва: Но все громче и громче:

Ты пой, струна, ты плачь, струна,

В огне родная сторона,

И дом, и сад разорены,

И песни птичьи не слышны.

Ты пой, струна, зови, струна ‑

Ведь Родина у нас одна,

И пусть проклятье поразит,

Того, кто в битве побежит!

Восстанем, братья! Кровь за кровь!

Мечи пусть укрепит Любовь,

И Ненависть пусть закалит

Того, кто ворогов разит!

Пуст торжествует вражий царь!

Мы помним ‑ говорили встарь:

"Раб ‑ мертв при жизни, а герой

и после гибели живой!"

Запомни, враг! Придет наш час,

Ничто не остановит нас,

Мечи тьму ночи разорвут,

И вражьи стяги упадут!

Запомни, черный царь ‑ тиран,

В сердцах посеявший обман ‑

Во прахе будешь ты лежать,

И ворон будет труп терзать!

Звени, струна, зови, струна ‑

Идет Священная Война!

Вставай с колен, свой меч бери ‑

Врага с земли своей гони!

Вальгаст замолчал. Его глаза вновь встретились с глазами Хейда, и менестрелю показалось, что что‑то изменилось во взоре завоевателя. Однако голос повелителя вампиров звучал так же насмешливо, как и прежде: