Оставшись в одиночестве, на мгновение опешил. Что делать дальше?

Но быстро сообразил, что кондиционера с морским ароматом, как и живых обоев с бегущими волнами на сегодня не предвидится ‑ разве что хлев или "копыця". Контрастного душа с воздушным вибромассажем тоже ожидать не приходится, как и апельсинового сока. А потому, зажав в руке заплесневелый сухарь и пару зеленоватых яблок, накинув на плечо овчинную "шкурынку", побрел обратно к реке.

Вот бы сюда на несколько деньков Козлобородого... Проверить, так сказать, теорию на практике... Да и малышку Жаклин для общего развития не мешало бы...

Но в "гостях" у предков оказался именно я. И создавать альтернативную реальность предстояло тоже мне. Тут хотя бы для начала самому копыта не откинуть, немного пообтереться. А уже потом,... потом можно о чем‑то другом подумать... Нужно разобраться в себе. Еще толком не знаю, что могу, а что нет...

Споткнувшись в полумраке о невидимую кочку, грохнулся наземь и разодрал до крови локоть. Утер пальцем... Попробовал на вкус ‑ соленая...

Ругаясь, проклиная, на чем свет стоит профессуру, заславшую к черту на рога, Хроникон и далеких предков в придачу, уже более осторожно стал подниматься на холм.

Как мне показалось, вышедшая из‑за тучки рогатая Луна ехидно хихикала мне вслед...

Ну, ничего! Еще посмотрим ‑ кто кого! Вот возьму и полечу. Мне втолковывали, что теоретически здесь смогу все, во что поверит мозг.

Неловко подпрыгнув, замахал руками словно крыльями. Да, видать, выросли они коротковаты. А может, мозг просто не верил в подобное святотатство.

Подпрыгнув еще пару раз, окончательно убедился в бесперспективности своей затеи.

Горько рассмеялся: "Дурнык", он и есть "дурнык". Глянул бы кто со стороны... Тоже мне ‑ орел нашелся..."

Но сдаваться на милость судьбы, которую здесь как будто должен писать я, не собирался.

Так уж сразу и летать! Нужно начать с чего‑нибудь маленького, простенького, а уже потом ставить высокие цели.

Вот хотя бы ночное зрение.

Люди видят в темноте по‑разному ‑ одни лучше, другие хуже. Все зависит от функционального состояния клеток световосприятия. Где‑то читал, что бойцы спецотрядов с помощью нанотехнологов обрели помимо ночного и тепловое зрение. Вот бы и мне... Пусть не столь круто, но что‑то в таком роде.

Я всегда ночью видел лучше других... ‑ незаметно начал обработку недоверчивого мозга... ‑ а здесь и вовсе вижу ночью, как днем... Ну, почти как днем. И нет в этом ничего удивительного. Так было всегда ‑ просто не обращал внимания... Не пользовался, так сказать. Ведь телепатия и необычная для человека сила уже проявились. А это куда удивительней, чем какое‑то ночное зрение. Так, мелочевка!

"Ну, вот и только‑то!" ‑ победоносно ухмыльнулся, оглядывая мир прозревшими глазами.

Но с прочими "чудесами" пришлось погодить. На мои эксперименты обидевшийся мозг ответил головной болью.

Тем временем вышел к ночной реке. Сразу пахнуло свежестью и прохладой.

Для начала "полюбовался" в зеркальной глади своим отражением. Но и его хватило для неутешительных выводов: бугай с бритой головой в коротких штанах и рубахе, перемазанной дорожной пылью и кровью из разбитого локтя больше чем на деревенского "дурныка" никак не тянул.

"...А может, оно и к лучшему..." ‑ успокоил себя. ‑ Успею еще, и покрасоваться..." Скинув холстину, неспеша, зашел в парную ночную воду. Плеснул в лицо, на плечи, грудь... Малюсенькие рыбки, собравшись стайкой у ног, игриво щипали за волоски.

Нырнул. Немного проплыл. Лег на спину, закрыв глаза, расслабился. Вода смывала дурное настроение и усталость, словно грязь.

"У меня обязательно все получится! Прочь сомнения и малодушие!"

Размочив в реке сухарь, "поужинал" на берегу. Место ничем не хуже чем хлев или "копыця".

Отойдя немного в сторону, туда, где трава выросла повыше, постелил под спину "шкурынку" и блаженно растянулся во весь двухметровый рост...

Немного посчитав звезды, сладко зевнул...

* * *

Первым проснулся ветерок. Пошумел камышом, стряхивая с созревших головок пух, усеяв им, словно первым снегом, гладь реки. Полюбовавшись, шалунишка остался недоволен ‑ зарябил воды, закачал травы, уронил вниз мириады прозрачных слезинок‑росинок. Развеял дымку, змеей вившуюся над рекой. Ощутив в себе силы, метнулся вверх к небесам, где с рассвета щебетали птицы. Погнал откуда‑то с запада тучки, быстро заслонившие по‑утреннему чистое, еще не раскаленное Солнце.

Я проснулся весь мокрый от выпавшей росы. Поежился от холода, удивленно оглянулся по сторонам. Ну да! В гостях у предков...

Сегодня ‑ смотрины. Плеснул пару пригоршней еще по‑ночному теплой воды в лицо. Утерся рукавом.

Глянул на плененное тучами небо. Над самым горизонтом, куда они еще не успели добраться, светила одинокая утренняя Венера, как бы напоминая, что ночь была тихой и звездной. Здесь на ней еще не удосужились построить станцию оповещения солнечных радиоактивных бурь, заплатив за это многими человеческими жизнями, по непонятным причинам до сих пор так и не работающую.

Смахнув бесполезные воспоминания иной реальности, словно запрыгнувшего на руку сине‑зеленого кузнечика, зашагал в село.

При дневном свете оно показалось еще меньше и беспорядочней. Домишки беспорядочно рассыпаны, словно грибы на полянке.

Удивился и порадовался остроте зрения. Даже отсюда мог разглядеть копошившихся в двориках людей.

Видать, вчерашние эксперименты с ночным зрением дали побочный результат. Что ж! Тоже не лишнее.

Подойдя к крайней хате, перемахнул через тын.

‑ Ох, ты, Боже ж мой! Чертяка поганый! Откуда ж ты только взялся?! Напугал бабу! Клятый басурман! ‑ Ахнула худенькая, низенькая, сгорбленная старушка в длинной, холщевой рубахе ниже колен, с цветастым рваным платком на голове, из‑под которого торчали пучки седых волос.

Она растеряно, с укоризной зыркала маленькими, непонятного цвета глазенками, поблескивавшими из‑под длинных белесых бровей, то на разбитый, валявшийся под ногами горшок, то на мою, действительно неординарную, персону.

‑ А... дурныку,.. пришел...

На пороге появился дед Овсий со своей неизменной, дымящейся во рту глиняной люлькой.

‑ Чтоб вас обоих черти задрали! Ироды окаянные! Лучший горшок разбила! Трясця б вас взяла! Забирай своего дурныка да и прочь с очей!

Но дед особого внимания на ее ругань не обращал. Который раз пристально буравил меня единственным глазом.

Телепатически "пудря им мозги", я извлек на свет фирменную дурновато‑счастливую улыбку.

‑ Ты смотри! Еще и лыбится! Вот погань! Глаза б мои вас не видели!

‑ Хватит, Палажко! Пошумела да и будет! ‑ нахмурился Овсий.

Старуха, уловив перемену в настроении деда, прикусила язык. Видать, мужа все же побаивалась и тонко чувствовала грань, переходить которую не стоило.

‑ Лучше принеси чего поесть! С голода пока еще не пухнем. Не гневи Бога, баба! Ох, не гневи! А ты, дурныку, садись вон там, на лаву.

Чуть в стороне от низкой деревянной двери, ведущей в глинобитную хибарку, в которой мне пришлось бы ходить не иначе как полусогнувшись, был вкопан деревянный стол с двумя лавами по бокам.

Но прежде чем сесть на одну из них я не удержался и подошел к заменявшей окно неправильной формы дырке, затянутой мутноватой плевой. Недоверчиво потрогал ее пальцем.

‑ Стекло старшины от поляков везут... А мы, сиромахы ‑ бычий пузырь. Какой ты чудной! Неужто впрямь не видел?

Спохватившись, изгнав, прочь ненужное любопытство, но все же отковырнув от стены пузырящийся кусочек глины и растерев в руках, я сел на лаву.

Овсий расположился напротив. Постучав уже не дымившейся люлькой по столу, сдул остатки пепла на землю.

И все‑таки он до конца мне не верил.

‑ Отведу‑ка я тебя, дурныку, к нашему отаману. Пусть он еще глянет. От греха подальше.