У кровати стоял среднего роста сутулый мужчина, весь в черном. Лицо его было бледно, брови насуплены. Длинная раздвоенная борода его падала на грудь; усы и волосы были немного подстрижены. Твардовский не успел еще переступить порога, как тот закричал ему:

– Не подходи близко! Издалека! Издалека!..

Смешавшийся и изумленный, Твардовский остановился у порога. Дворецкий стал подле него.

Спустя минуту король (это был он), заметно волнуемый страхом и нерешительностью, продолжал:

– Ты вызвался показать мне тень дражайшей супруги моей, королевы Варвары?

– Да, наияснейший и всемилостивейший государь, – отвечал Твардовский, – я обещал это вашей королевской милости, только не иначе, как с условиями.

– Какие же твои условия? – спросил нетерпеливо Август.

– Во‑первых, ваша королевская милость не должны говорить, не должны прикасаться к тени, не должны подходить к ней.

– Как? Не сказать ни слова? Не показать и знака чувства? Это уж слишком, и если только крайне необходимо…

– Необходимо для безопасности вашей священной особы. Награды я не прошу никакой, кроме помилования преступника, которого завтра должны казнить.

– Я уже слышал об этом, – сказал король, – и желал бы знать, почему так дорог тебе этот преступник?

– Я даже не знаю, кто он, – отвечал Твардовский.

– Прошу тебя, – продолжал король по минутном молчании, – не употреблять заклятий, запрещенных церковью: они могут погубить душу. Вызови мне тень королевы простыми заклятиями белой магии или молитвою.

Твардовский вместо ответа отрицательно покачал головой.

– Нам надо комнату побольше этой, – сказал он.

По знаку короля дворецкий отворил другие двери, завешенные занавеской. Все трое вошли в них. Дворецкий освещал дорогу лампой. Пройдя две небольшие комнаты, они вышли в огромную залу о трех окошках, обитую черным сукном и с двумя, по обоим концам, дверьми; кругом залы, по стенам, тянулись лавки, посередине стоял стол, покрытый до полу черным сукном; на стене висело распятие. В огромном камине тлели уголья и освещали всю залу слабым красноватым мерцанием. Бледный, изнуренный король молча опустился в кресло; Твардовский начал свои приготовления. Разложив на столе свои чернокнижные снаряды, он велел придворному завесить распятие. Король, казалось, не примечал или показывал вид, что не примечает этого.

Перед началом заклинаний Твардовский обратился к королю.

– Прошу у вашей королевской милости, – сказал он, – волос покойной королевы.

Август снял с груди своей черную книжку с золотыми застежками и, вынув оттуда волосы, послал их со своим придворным Твардовскому.

– Повторяю вам, государь, наше условие. Вы должны сидеть тихо, не должны вымолвить ни одного слова при появлении тени, иначе и с вами, и со мной может случиться большое несчастие.

Король в знак согласия кивнул головой. Видно было, что страх и радость боролись в нем, и он не мог пересилить в себе ни одного из этих чувств, хотя и старался скрыть их. Брови его нахмурились еще более, тяжелое дыхание колебало грудь, лицо побледнело, руки судорожно сжались.

Минуту спустя Твардовский начал вызывать тень и жечь на лампе волосы королевы. Густой дым заволок туманом всю комнату. Потом дым начал редеть; лампа вспыхнула ярче, противоположная дверь с треском и скрипом растворилась, и на пороге показался чей‑то неясный образ. Он обозначался все яснее, яснее. Скоро можно было различить прелестные черты молодой женщины небольшого роста, стройной, голубоокой, белокурой, с томным выражением на лице, в белой легкой одежде, на которой виднелся блестящий, драгоценный убор. Она шла тихими, мерными шагами, едва касаясь ногами пола, остановилась и потом пошла опять. Прекрасные глаза ее были обращены в ту сторону, где сидел король, с выражением любви и тяжкой грусти.

В минуту, когда отворилась дверь, Август закрыл глаза; но когда после внезапного страха он открыл их, – перед ним, в нескольких шагах от него, стояла та, которую любил он более всего на свете. Он впился в милый призрак взорами, в которых просвечивались грусть и отчаяние; тяжелый вздох вырвался из груди его. Тень все приближалась. Когда глаза короля встретились с небесными очами усопшей, он не мог преодолеть своих чувств, забыл об опасности, вскочил с кресел и вскричал, протягивая к Варваре руки:

– Это ты! Ты! Варвара!

Затрепетала тогда тень Варвары и страшно изменилось лицо ее. В одну минуту вместо этого очаровательного неземного существа король увидел перед собой иссохший труп в истлевших лоскутьях, из‑под которых торчали обрывки гнилого, источенного червями тела… Могильное зловоние наполнило комнату.

Король вскрикнул и упал в кресла без чувств. Лампа погасла. Придворный в отчаянии ломал руки и проклинал чернокнижника. Скоро на крик его прибежали королевские придворные и коморники. Обеспамятевшего короля перенесли в спальню и послали за лекарем Шнебергером. Твардовского нигде не могли найти: он скрылся.

На другой день дивные слухи ходили об этом происшествии. Говорили, что Твардовский вызывал тень умершей королевы и едва не погубил короля.

Август сдержал свое слово, и преступник, которого на другой день должны были вести на плаху, был помилован.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

XIII

О том, как дьявол объяснял Твардовскому свои намерения

Возвратившись домой, Твардовский разбудил Матюшу и собирался уже лечь спать, как вдруг явился перед ним дьявол.

– Король не сдержал слова? – спросил он. Твардовский с замешательством кивнул головою.

– И что же дальше?

– Тень королевы превратилась в отвратительный труп. Дьявол засмеялся.

– Чему ты смеешься, сатана?.. – сказал с упреком Твардовский. – Ведь ты сам не желал этого, ты сам остерегал меня?

– Ты старался, – возразил дьявол, – предостеречь короля всеми мерами, и одним этим ты заставил его действовать совершенно напротив. Ты знаешь, что людям все запрещенное особенно нравится. Возбужденное в сильной степени любопытство их не знает пределов, и тут они забывают уже все предосторожности. Мне именно того и хотелось, чтоб прелестный образ королевы явился перед королем в отвратительном виде в ту самую минуту, как тот думал уже осязать его. Таким образом видение это, вместо того чтоб усилить любовь короля, возбудило в нем сильное отвращение к предмету прежнего обожания. Теперь король будет искать удовольствия и развлечения между другими женщинами и наконец совсем забудет о Варваре. Этого‑то мне и хотелось. Прощай, Твардовский!

Задумчивый Твардовский не отвечал на приветствие дьявола.

– Итак, – сказал он, наконец, сам себе, – я – орудие дьявола!.. Стоило же из‑за этого связываться с сатаною!

XIV

Как Твардовский выехал из Кракова

Ничто не нарушало глубокой задумчивости Твардовского. Без цели и надежды достиг он того, чего желал. Теперь не было невозможного для его воли. Он оглядывался на свое прошлое, останавливался над ним. Как сон, представилась ему давно утраченная юность; он едва верил ее существованию. Окружавшие его некогда предметы и люди являлись ему, как призраки, с слабым подобием действительности.

Эти думы о прошлом были нарушены внезапным приходом королевского дворецкого.

– Учитель, – сказал тот, войдя в комнату и бросая на стол тяжелую золотую цепь, – король приказывает тебе тотчас же выехать из города и вместе с тем посылает тебе вот это на память и в подарок.

– На память? – воскликнул с гордой усмешкой Твардовский. – Если на память – беру, в подарок – не принимаю. Ты говоришь мне о выезде?

– Такова воля короля. Ему угодно, чтоб ты сейчас же оставил Краков. Весь двор, весь город знают уже о том, что случилось сегодня ночью во дворце. Дворяне подслушали у дверей, когда король звал Варвару, видели тень ее, слышали смрадный запах. Короля обвиняют в чародействе, говорят, что ты советовал ему сноситься с умершими посредством злого духа (при этих словах дворецкий плюнул и перекрестился). Не советую тебе медлить с отъездом: к завтрашнему утру слухи эти еще более распространятся по городу, – тогда как с отъездом твоим могут забыть о них. Если не жалеешь себя, то не нарушай, по крайней мере, священной воли короля, подумай об его спокойствии. По отъезде твоем легко можно будет рассеять слухи; не все им тогда поверят.