Затаив дыхание, я ждал.

— …Но то, что ты предлагаешь, — невозможно.

— Почему, почему? — волновался я все больше. — Объясни!

— Да не хочу я ничего объяснять. — Она нервно закурила. — Постоянно приходится что-то объяснять, доказывать… Надоело!

— Надо объяснять, — сказал я таким поучительным тоном, от которого мне даже самому стало противно. — Мы ведь не на необитаемом острове живем.

— Хорошо, если ты настаиваешь… — Она решительно тряхнула головой. — Я не люблю тебя и поэтому не выйду за тебя замуж. Устраивает такое объяснение?

Слова были произнесены. И ничего в мире не изменилось. Солнце продолжало светить, вода плескаться…

— Не любишь. — У меня сел голос. — А мне казалось…

— Господи, Саша, да тебе вечно чего-нибудь кажется.

Я сидел как оглушенный. В ушах звенело.

Вдалеке проплывал белоснежный теплоход. И так вдруг захотелось уплыть на этом теплоходе куда-нибудь в Индию или Австралию, а может, в Эльдорадо… Все равно куда, лишь бы подальше отсюда.

Ксения продолжала что-то с жаром говорить. Я очнулся. И понял: она говорит о Баварине.

— …он такой несчастный, одинокий…

— Несчастный? — с досадой повторил я. — Да Баварин входит в десятку самых известных людей России!

— Не в этом же дело!

— А в чем?!

— Понимаешь, мне его жалко. Я вижу, как он страдает. Я боюсь, что он может сгореть в огне своих страданий. И сама, как бабочка, лечу на этот огонь…

Ксения была без лифчика, и под тонкой тканью блузки четко вырисовывались формы ее сосков. Я на мгновение представил, как «страдающий» Баварин лапает ее грудь, и меня прямо-таки обожгла горячая ненависть. Я готов был убить старого развратника.

— Он же старик! — завелся я. — Зачем ты с ним общаешься?! Молодая, красивая…

Ксения тоже завелась.

— А может, я геронтофилка, — с вызовом бросила она. — Может, меня к старикам тянет.

Я чуть было не влепил ей пощечину.

— Дура ты, а не геронтофилка!

— Сам ты дурак!

Вот так объяснение в любви!

— Прости меня, — опомнился я. — Прости, пожалуйста.

Ксения молча швырнула в воду недокуренную сигарету.

— Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

— Ничего! — Она снова лихорадочно закурила.

— Ну хочешь, я на колени встану?

И я встал перед ней на колени.

— Не надо, Саша. Поднимись… Я же не виновата, что все так получилось.

— А кто виноват?

— Никто не виноват.

Я начал жадно целовать ее пальцы.

— Ксюша, я люблю тебя, люблю…

Но ее сердце и мысли были заняты другим.

— Ты пойми, Евгению Петровичу сейчас, как никогда, нужен человек, который бы его утешил, поддержал, дал новые силы для творчества… — говорила она, глядя куда-то сквозь меня. — Ах, да, ты же ничего не знаешь! Баварин страстно любил свою жену, а она ему изменила. Причем низко, подло!

— Как же, слыхали. — Я поднялся с колен и принялся отряхивать джинсы. — С негром Джимом.

— Откуда тебе это известно?

— Джим рассказал, — ответил я с горькой усмешкой.

Ксения одарила меня ледяным взглядом.

— При чем тут — с негром или не с негром? Ты думаешь, почему Евгений Петрович приехал сюда? Он, как израненный лев, хочет отлежаться в родном краю, зализать свои раны, успокоиться… — Она бросила в воду вторую сигарету, не докурив и до половины. — А-а, да что я тебе объясняю. Все равно ты ничего не поймешь.

Мимо нас опять проплывала байдарка. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. Я невольно позавидовал им — греби себе, и никаких проблем.

— Ты с ним спала? — спросил я.

— Спала! — с вызовом ответила Ксения.

Прямой вопрос — прямой ответ. Как нож в сердце воткнула.

Я не знал, что еще сказать.

— Значит, ты с ним спала, — повторил я тупо.

— Да, спала, — подтвердила она. — Что тебя еще интересует?

Больше меня ничего не интересовало.

Ксения встала со скамейки и быстро пошла по набережной. Я догнал ее и схватил за руку.

— Ты… ты не можешь так взять и уйти.

— Могу. Я все могу.

— И ты уверена, что поступаешь правильно?

— Да, уверена.

Я отпустил ее руку.

Ксения дошла до лестницы, ведущей с набережной на улицу, поднялась по ступенькам, перебежала дорогу и скрылась за углом ближайшего дома. Или, если говорить красиво: «Навсегда исчезла для меня в этом огромном мире».

Что было потом? Ничего. Я так же сидел на скамейке, уже один, и смотрел на два размокших окурка, плавающих у самого берега. Это все, что мне осталось от Ксении.

Погода начинала понемногу портиться. С озера наплывал туман, такой густой, что при желании можно было представить, что ты находишься не в провинциальном русском городе, а где-нибудь в Лондоне, на берегу Темзы, или, скажем, на Венере (там тоже туманов хватает).

Но мне не хотелось ничего представлять.

Неожиданно для себя я заговорил вслух, хотя никогда раньше этого не делал.

— Зачем я тогда ушел из ресторана? Неужели я не знал, что женщин привлекают мужчины, достигшие больших жизненных успехов? Знал, конечно. Почему же ушел? Да потому что дурак! И вот, пожалуйста, получил от ворот поворот… Ну надо же, как она меня лихо отшила. Раньше такого в моей жизни не было. Мало ли чего не было. А вот теперь есть…

Если бы в этот момент кто-нибудь случайно наблюдал за мной со стороны, он бы наверняка решил, что у меня «поехала крыша». И вообще-то был бы недалек от истины.

День, между тем, постепенно угасал. Зажглись фонари на набережной «Утопиться, что ли?» — мелькнула шальная мысль. Мелькнула и пропала. Этот выход был для меня чересчур романтичным.

И я нашел выход попроще: решил снова напиться.

С этой спасительной мыслью я и направился в ночной клуб «Карусель». По дороге я позвонил из автомата Баварину, намереваясь сказать ему пару ласковых слов. Но никто не ответил. Выслушав десяток длинных гудков, я повесил трубку.

В клубе все было по-прежнему. Гремела музыка. Мигали разноцветные огни. Танцевали парочки. Правда, на сей раз был вечер не аргентинской, а японской кухни. И все тот же невозмутимый официант принес мне графинчик сакэ — японской рисовой водки, а на закуску — тэппояки с тимаки.

Первое блюдо оказалось обыкновенной рыбой, зажаренной с перцем и бобовой пастой, а второе — рисовыми колобками, завернутыми в бамбуковые листья. Как мне объяснил официант, это были японские лакомства.

Вначале я, конечно же, пропустил стаканчик сакэ. Мне сразу полегчало.

На сцене появилась Фанни, точнее Ольга, в темно-красных лосинах, высоких замшевых сапогах и полупрозрачном лифчике. Она спела песенку на английском языке. А затем подсела ко мне.

— Привет, — сказала она.

— О-о, вы меня не забыли, — оживился я.

— Не забыла. Угостите девочку сигареткой.

Я раскурил сигарету и только после этого передал Ольге.

— Весьма эротично, — оценила она мою выходку.

— Оленька, как я рад вас видеть.

— Бросьте заливать.

— Нет, правда. Мне так плохо, так плохо.

— Опять свалились с балкона?

— Гораздо хуже, Оленька. Теперь я попал под поезд.

Я уже основательно опьянел. Лицо горело.

— Понимаете, я никого не любил по-настоящему. Разве что одну девочку в школе. А после — всякие легкие увлечения. И вот, представьте себе, полюбил. И не просто полюбил — замуж позвал. Хочешь ребенка — пожалуйста. Не хочешь — не надо. Все готов был для нее сделать. А она… изменила мне с человеком, который ей не то что в отцы — в дедушки годится. Представляете?

Ольга выпустила изо рта красивое колечко дыма.

— Вот клизьма, — сказала она.

Мне стало еще легче. Я с симпатией глядел на певицу.

— Оленька, я вас очень прошу, спойте «Прощай». Как в прошлый раз.

— Ну что с вами поделаешь, — улыбнулась она, — сейчас спою. А вы докурите.

Отдав мне сигарету со следами губной помады (я тут же с наслаждением затянулся), Ольга, покачивая бедрами, пошла к эстраде.