— Нет, со мной! — раздались еще голоса.

— Вы забыли, что находитесь в замке, господа! — прервал их мажордом. — Маркиза танцевала с каждым из вас.

Рамоль опустил голову. Значит, его мечты опять обречены на неудачу. Один из гостей, знакомый юноше, подошел к нему:

— Не унывайте, виконт. Может, и к лучшему, что чудеса живут только в этих стенах.

— Почему? — спросил юноша.

— Да знаете ли вы, что не один влюбленный искал руки маркизы, но никто не выдержал испытания?

— Что за испытание?

— Для каждого — свое. Некоторые рассказывали, что, стоило маркизе пересечь границу своих владений, красота исчезала с ее лица и вместе с ней угасала любовь ее кавалеров. Даже малейшее колебание не может скрыться от глаз маркизы.

— А я бы не оставил ее, — сказал Рамоль.

— Что ж, попытайте счастье.

Слепой порыв наполнил юношу, и он бросился отыскивать именинницу.

— Маркиза, моя дерзость непомерна, но я прошу вас станцевать со мной одним, — обратился к ней виконт.

Она покачала головой:

— Это невозможно.

— Скажите, садились ли вы когда-нибудь сами на трон?

— Нет.

— Что ж, вам не понять меня, — молвил юноша. — Вы вернули мне жизнь, но я вижу, что она мне опять не нужна.

— Безумец! — воскликнула маркиза. — Пусть будет по-твоему, если не найдется у тебя соперника в поисках смерти.

Она позвала мажордома и что-то прошептала ему. Старик поднялся на возвышение.

— Господа! — обратился он к гостям. — Известно ли вам, что этот замок соединен с горой, внутри которой находится лабиринт? Когда-то ветер, попадая в пещеры, извлекал из них странную музыку, так что гору назвали поющей. Эхо мелодий, под которые танцевали духи стихий, и по сей день заперто в лабиринте. Заклятие на дверях, ведущих в гору, гласит, что тот, кто не побоится войти, узнает счастье, хотя и может заплатить за это жизнью. Один раз в год владелица замка может безнаказанно ступить за порог лабиринта. Это день сегодняшний. Кто из вас готов сопровождать ее? Танец подземного ветра будет принадлежать только одному.

Молча отошли гости, с тревогой глядя на маркизу. Рамоль шагнул вперед.

Черный проем дверей поглотил их. Из мрака рванулись к ним дикие звуки, в одно мгновение закрутил виконта страшный вихрь и поднял на воздух. Он успел обнять маркизу, и вот они понеслись вместе с музыкой по подземным галереям лабиринта. То падали они вниз навстречу ужасу и отчаянью, то взмывали вверх, и Рамоль испытывал чувство бесконечной радости. Ему казалось, что он поднимается к звездам и превращается в звуки. Но вот они опять летели вниз, руки его ослабели, и он стал изнемогать. Вдруг далекий огонек сверкнул перед глазами, и юноша из последних сил устремился к нему.

Внезапная тишина оглушила его, и он потерял сознание. Очнувшись, виконт увидел, что находится на башне. Фонарь с корабля догорал, слабо освещая полукруглую комнату. За окном стонало море.

Юноша забылся тяжелым сном. Только под вечер следующего дня силы вернулись к нему. Он спустится в залы. Праздник кончился, гости разъехались, замок опять был пуст.

Маркиза бросилась к нему с радостью, которой он никогда раньше не замечал в ней.

— Рамоль, Рамоль, — шептали ее губы, не в силах произнести других слов.

Они вышли на Террасу. Лунный свет привел ее в чувство.

— Виконт, ваш фонарь исполнил пожелание! Вы действительно подарили мне счастье! Оно не в лабиринте, виконт, оно в вашем сердце! И имя ему — Любовь! Может ли сравниться с ним мое волшебство? Теперь я молю вас: не покидайте замка, я открою вам все его тайны.

Маркиза взяла гладкий камень и приложила его к груди юноши:

— Это камень от трона.

Старая боль и тоска вернулись к Рамолю. Но в то же мгновенье мраморные фигуры шевельнулись и парк ожил. В аллеях замелькали огоньки. Обнаженный мальчик в фонтане заиграл на свирели. Бледные нимфы повернули к нему головы. Ах, лицо одной из них показалось виконту таким знакомым! Маркиза отняла камень, и все вновь застыло. Юноша смотрел на нее с тайным страхом, не смея признаться, что отыскивает в ней черты Жийоны. Маркиза опустила глаза:

— Нет, нет, я брежу. Нельзя торопить время.

Снова потекли тихие дни в замке, но теперь виконт не чувствовал былого очарования и покоя. Тревога наполняла его, и однажды он получил ее объяснение. Мажордом принес ему письмо от друга, который сообщал, что Жийона вместе со своим избранником отправилась в путешествие на корабле «Феликс» и погибла во время бури. Той же ночью Рамоль прокрался к фонтану и приложил к груди камень. Как и в прошлый раз, заиграл мраморный мальчик и нимфы вышли из воды послушать его. Маленькая фрейлина была среди них и улыбнулась ему. С новой силой вспыхнула любовь виконта. Весь дрожа, он приблизился к своей возлюбленной и поцеловал ее. Жалобный крик раздался позади него. Обернувшись, Рамоль увидел маркизу. Он упал перед ней на колени:

— Маркиза, я не властен над своим сердцем, возьмите же мою жизнь, ибо я не знаю, что со мной и чем я могу искупить ту боль, что причинил вам.

— Не надо, — ответила она. — Вы подарили мне надежду на счастье, а для остального у меня есть трон.

Всю ночь виконт провел без сна. Сердце его разрывалось от мучительной двойственности. Утром мажордом сообщил ему, что маркиза ушла к морю. Юноша долго ждал ее, но она не возвращалась. В тревоге Рамоль поспешил на берег. Он был пуст, лишь прозрачные волны перекатывались через остатки рухнувшего трона.

Обширные владения принадлежали герцогу Гольденшоргу. Причудливые скалистые горы, альпийские луга, тенистые ущелья, поросшие густым лесом, реки, озера, ручьи, наполнявшие окрестности веселым, мелодичным журчанием, — все это вызывало в душе тихий восторг, умиротворенность, какое-то удивительное чувство покоя и приобщенности к жизни Природы.

Самым прекрасным уголком по праву можно было назвать долину реки Лиурны. Ее прозрачные воды, то прихотливо ускоряющие свой бег, то замирающие в неподвижности, всегда казались пронизанными светом, так что даже в темноте река излучала мягкое сияние, а на дне, покрытом разноцветными камешками, ярко зеленели водоросли, среди которых покачивались необыкновенные подводные цветы. Никто не знал их названия, и, поднятые на поверхность, они немедленно увядали, но в воде они казались затейливым, бесконечным ковром, рисунок которого менялся в течение дня. Утром, сквозь синеватую дымку тумана, солнечные лучи, касаясь нежных лепестков, делали их ослепительно белыми, затем мохнатые головки вдруг розовели, как перья фламинго, потом становились алыми, фиолетовыми, все оттенки синего и зеленого спешили на смену, и наконец, когда солнце пряталось за горы, они словно уютные огоньки зажигались на дне ослепительно желтым цветом.

Берега Лиурны, покрытые высокой, стелющейся травой, на которой просторные дубравы сменялись зарослями ольшаника или березовыми рощами, скорее напоминали изысканный парк, чем дикий лес, где можно встретить и оленя, и барса. В верховьях, где округлости холмов уступали место суровым каменным утесам, высокие стройные ели протягивали свои ветви над рекой, и голос ее, стремясь вырваться из тени, становился громче. Эхо относило его к подножию гор, и с вершин на зов спешили сотни смеющихся ручьев, неся прохладу ледяных гротов, где они родились. Может быть, их влияние определило непостоянный, капризный характер Лиурны.

Не только времена года меняли Лиурну — каждый день она казалась иной, и ее превращения свершались с непостижимой легкостью и никогда не повторялись. И если отцом Лиурны справедливо считался покрытый вечными снегами молчаливый хребет, своей синевой спорящий с небом, то матерью можно было представить радугу, растворившую свои лучи в ее волнах.

В северном конце долины стоял замок герцога. Громадные, нелепые башни, расположенные на холме, зубчатые стены, незнакомые с симметрией, высокое здание капеллы с готическими окнами-витражами — все это вносило диссонанс в картину местности, будто неуклюжее, бесформенное чудовище свернулось под горой, чтобы покоиться в глубоком сне. Владелец его хотя и ощущал эту несообразность и был в состоянии перестроить родовое гнездо, но видел в серых стенах надежного друга. Рыцарские времена давно миновали, но Гольденшорг чтил традиции предков. На башнях по ночам горели факелы, освещая закованных в броню часовых. Ржавые цепи с лязгом и скрежетом двигали подъемный мост. Утром звонкое пение рогов перекликалось с низким протяжным боем колокола, венчающего замковую часовню.