Внутри покои герцога являли смесь истлевшей пышности былых веков с простотой и незатейливостью нынешнего. Мебель из резного черного дерева с высокими спинками, рыцарские латы по углам в каждой зале, выцветшие гобелены, шкуры медведей, чучела птиц и оленьи рога. И тут же кованые распятия, перед которыми мерцали лампадки, изображения мадонны и апостолов, фамильные гербы и флаги герцогов. Сам Гольденшорг, человек необычайно скрытный и противоречивый, словно задался целью играть какую-то роль на подмостках сцены или мистифицировать окружающих. Хотя его тело не страдало дефектами, он носил под одеждой легкий доспех, скованный таким образом, что на спине возникал уродливый горб. Желая подчеркнуть его, герцог не расставался с бордовым бархатным плащом, окаймленным черной, с траурной вышивкой. Высокий рост, шаркающая походка, какая-то разболтанность движений, в которых ноги противоречили туловищу, а руки голове, навевали мрачные недоуменные чувства. Но больше всего поражало его лицо, в оправе седой гривы. Крупные черты, большой нос, густые низкие брови, из-под которых глаз невозможно было разглядеть, из-за чего казалось, что он слеп. Но темный блеск устремлялся на собеседника, тусклые лучи пробивались из глубины пещер-глазниц. Герцог видел — и не только днем, но и ночью. Он не знал сна, и никто никогда не видел Гольденшорга спящим. До самого рассвета замок оставался озаренный колеблющимся пламенем канделябров и факелов, а тень герцога неутомимо скользила по длинным анфиладам зал.

Иногда он запирался в капелле, душой его владела высокая страсть — он без ума любил музыку. Странствующих музыкантов, певцов принимали в замке лучше, чем именитых гостей. И вот Гольденшорг приглашал их в капеллу. Чаще всего это происходило вечером. Ни одна душа не смела присутствовать на концерте. Тяжелые массивные двери, пропустив музыкантов, запирались за герцогом. Он мог слушать только в одиночестве. В капелле творилось настоящее священнодействие. Музыканты облачались в роскошные одежды, предложенные герцогом, сам же он садился в кресло, обнажив шпагу. На столе перед ним лежали драгоценности, вытащенные из сундука, и, внимая музыке, он глядел, как пламя свечей дрожит в них, словно ожидая пробуждения камней от магии звуков. Если ему нравилась игра, он щедро одарял артистов и порой устраивал для них пиры, которые затягивались до восхода солнца.

Второй привязанностью Гольденшорга была его дочь Анна. Ни один из слуг не мог похвастаться тем, что видел ее мать. Двадцать лет назад герцог вернулся из похода, неся на руках младенца. Он объявил девочку своей наследницей. Самые невероятные предположения высказывали люди, но никто не знал правды и не смел обратиться с вопросами к Гольденшоргу. Во всяком случае внешностью Анна резко отличалась от отца. Тонкий, гордый профиль, удлиненный овал лица, прекрасная фигура делали ее классическим образцом красавицы. Но и на ней отразился гротескный характер герцога. И она несла в себе мир, полный противоречий и несоответствий. Пленительно звучал ее голос, когда Анна читала сложенные ею стихи, слезы навертывались на глаза Гольденшорга, когда он слышал ее игру на арфе, птицы садились к ней на плечи и кормились из рук. Однако наступал момент — Анна отправлялась на охоту или на прогулку и до смерти загоняла лошадей. В пылу гнева она могла плетью отхлестать не угодившего ей слугу. Нет числа издевкам, которым она подвергала даже своего отца. Жестокость и чуткость странным образом уживались в ней. Анна подчинялась законам, которые устанавливались в ее душе, для всего остального она была глуха.

Еще, пожалуй, следует упомянуть ее гордость. Вот в чем юная герцогиня не звала недостатка, и может, здесь были корни глухой вражды, сквозившей порой в ее отношении к отцу. Анна носила его знатную фамилию, но он скрывал даже имя ее матери, в конце концов, она могла быть даже не его дочерью, и Анна мстила Гольденшоргу. Часто, уступая его просьбам, она садилась играть на арфе, но в середине причудливых вариаций, когда отец кивал головой, видимо получая высшее удовольствие, она вдруг обрывала мелодию и вставала. Ни дикие угрозы, ни слезные мольбы герцога не действовали, наступал черед ее торжества. Она наслаждалась его унижением, и трудно сказать, чем могли бы закончиться их ссоры, из раза в раз все более ожесточенные, — когда жизнь их внезапно и резко изменилась.

Как-то весной герцогиня охотилась и, сбившись со следа, очутилась на берегу Лиурны. Долго глядела она в светлые воды, пока странные музыкальные звуки не пробудили ее от задумчивости. Анна двинулась в ту сторону, откуда доносилась музыка, и вдруг заметила, что по течению реки плывут чудесные розы. Удивленная, она наклонилась, чтобы достать их, но волны, плеснув ей в лицо, отогнали цветы на глубину. Герцогиня продолжила путь и наконец вышла на поляну.

Какой-то юноша, стоя на коленях у воды, вынимал из нее букет роз. Туман клубился над Лиурной и на противоположном берегу скользили призрачные тени, то взмывая вверх, то стелясь над самой травой. Вот с легким вскриком незнакомец бросился в воду и поплыл на другую сторону. С минуту его фигура темнела на песчаном откосе, затем он вернулся и сел на камень. Анна неслышно приблизилась к нему.

— Ага! Наконец-то я поймал тебя! — воскликнул молодой человек и схватил Анну за руки.

Герцогиня недоуменно подняла брови, и он отступил.

— Разве не вы плыли сейчас у того берега? — спросил он.

— Боюсь, что нет, — ответила Анна, продолжая пристально разглядывать его.

Это был хрупкий юноша, едва ли не моложе ее самой. Чистое, открытое лицо его таило в себе удивительную гармонию, которая чаще встречается у девушек, глаза вмещали разом восторг и испуг, а порывистые движения свидетельствовали о восприимчивости и необыкновенной впечатлительности натуры.

— Значит, не вы? — пробормотал он и бросил цветы в воду. Розы, описав круг, вернулись обратно и легли у ног юноши.

— Как ваше имя, кто вы? — спросила она.

— Я — Роальд. А прозвище у меня — Музыкант. Видимо, в этом и состоит мое занятие.

— Не вы ли недавно играли здесь?

— Да, я, — ответил он, указывая на деревья.

Приглядевшись, герцогиня увидела, что между двумя деревьями натянуты струны и рядом лежит молоточек.

— Откуда эти инструменты?

— Я сам их делаю.

Этот день оказался днем открытий. Юноша показал ей старый, высохший дуб, в котором были проделаны отверстия.

— Когда налетает ветер и попадает в дупло, я могу извлекать из этой флейты самые разнообразные звуки, — объяснил он.

У ручья вертелась маленькая мельница, и стеклянные палочки, подвешенные к ней, ударяясь о выступ, издавали мелодичный звон. Анна улыбнулась, представив, как бы выглядел сейчас герцог, будь он на ее месте. Однако она не спешила приглашать Роальда в замок. Поблагодарив его, она протянула ему золотой. Юноша рассмеялся и швырнул его в кустарник:

— На нем нельзя играть!

Герцогине понравился его жест.

От егерей она узнала, что Роальд из обедневшей семьи дворян, что слывет он чудаком и всю жизнь провел на берегу Лиурны. Люди часто видели, как он блуждает вдоль реки, прислушиваясь к ее волнам, и то улыбка, то слезы появляются на его лице. Музыка же его никого не оставляет равнодушным, и даже звери выходят из леса, когда Роальда озаряет вдохновение. Живет он в лесу в обветшалой старой усадьбе, совершенно один. Целые дни предается любимому искусству и выращивает цветы, вызывающие зависть у всех садовников.

Плохо провела ночь герцогиня. Неотвязно вертелась в голове мысль: кого искал Роальд на берегу реки и что за странные розы плыли к нему по течению? Самолюбие не позволяло ей расспросить об этом Музыканта. Она привыкла к поклонению всех мужчин, а этот осмелился принять ее за другую и кинул цветы в воду, вместо того чтобы поднести ей. Обида и желание отплатить за нее сплели тонкую паутинку в сердце Анны, в которое странный незнакомец тайно проник.

Прошло немного дней, и Роальд очутился в замке. С жадностью юноша буквально набросился на инструменты в капелле. Не замечая ничего вокруг, он брал их один за другим и извлекал из них чарующие мелодии. И почти с такой же жадностью его слушал герцог, впервые забыв затворить за собой двери.