— Так возьми! — потребовала нахалка. — Сейчас это не проблема.

— Ага, не проблема, — с готовностью подтвердила я. — Только рейсовый автобус заказать я вряд ли сумею, а похоронный может шокировать твоих соседей. Далеко не у всех крепкие нервы!

Подружка, демонстрируя паршивое состояние собственных, исступленно зарыдала, но я была непреклонна. В мои планы входило держать ее тут до победного конца. И речь, ясное дело, не о поправке здоровья. Этим я озабочусь, когда она выпишется. Покажу хорошему частнику, пусть дуреха поездит на процедурки, в общем, это как раз не горит. Куда важнее, уж вы мне поверьте, устроить Аллочкину судьбу. Вот на это времени не жалко. В таком деле поспешишь — потом все локти сгрызешь. Хотя я, конечно, не расстроюсь, если ее личное счастье мне удастся обеспечить ударными темпами — за две или три недели.

Как только я объяснила, чем вызван мой отказ пристать к лечащему врачу с выпиской, Алла позеленела. Даже плакать перестала.

— Свихнулась?! Какое личное счастье?!

— Большое и светлое. И не комплексуй. Здесь у тебя куда больше шансов наладить личную жизнь, чем в школе. Пользуйся!

— Да чем пользоваться?! Я с трудом передвигаюсь, у меня спина как у семидесятилетней бабки! Дугой!

— Ну и что? Мужики тут, можно подумать, краше! Ты хоть сама передвигаешься, а народ вон в инвалидных колясках или на костылях, а у кое-кого, по-моему, и вовсе половина конечностей отсутствует! Ты в сравнении с ними просто образчик здоровья.

— И ты мне их в женихи прочишь?! — взвыла подружка. — Тебе все равно кому, лишь бы меня спихнуть, да?!

Вот уж нет! Кандидатуру я буду отбирать самым тщательным образом. Потому как, если промахнемся, расхлебывать опять-таки мне. Но проблема в том, что отбирать пока не из кого. В очередь не встают, а Аллочка инициативы проявлять не собирается.

Настроение болящей несколько улучшила припрятанная шоколадка, которую я держала в качестве стратегического запаса для подобных случаев. За полплитки упрямица согласилась прогуляться по этажам. С моей, разумеется, помощью.

— И вообще, тебе двигаться надо, поняла? — напутствовала я подружку. — Движение — жизнь!

— Да ты что?! Доктор сказал, что мне покой нужен!

— Разве что душевный, — безапелляционно заверила я. — Он и мне не повредит. Так что кончай препираться и надевай тапки!

Не скажу, чтобы увиденное порадовало. Такое впечатление, что привычный контингент будет нас преследовать всегда и везде. Разве что выглядели встреченные дамы куда хуже тех, что поправляли здоровье йогой и подледным плаванием. Вот и наглядное подтверждение благотворности здорового образа жизни. Только нам-то с этого что?

Минут через пять подружка разнылась. И даже скормленная ей вторая половина шоколадки не возымела должного эффекта. Продолжать променад капризная невеста отказалась наотрез. Пришлось отправляться на разведку самой.

— Ты что, так меня и бросишь?! Я же обратно не дойду!

— Дойдешь, куда денешься! Тебе ведь не понравилось, как тебя на кровать с каталки перекладывали? Вот и не усугубляй. Заодно и с людьми поговоришь. Учись общительности.

Подружка обиделась ужасно. Даже забыла про больную спину и попыталась надменно вскинуть голову, но вместо возмущенного фырканья коридор огласился визгом придавленного порося.

Я не отреагировала, и бедняге пришлось ковылять к себе в палату самостоятельно. Судя по тому, как она шибко припустила к лифту, обогнав даже деда с костылем, до места доберется. Похоже, к каталкам у нее стойкая неприязнь. Вообще-то я Аллочкины капризы не приветствую, но тут ее понимаю вполне. Ее, когда доставили на «скорой», как выволакивать из машины начали, она благополучно отключилась, а вот в себя пришла рановато, как раз когда санитарка привезла ее в палату на каталке.

— Очнулась, девка? Ну и хорошо. Давай на кровать перебирайся.

Каталка возвышалась над кроватью сантиметров на пятьдесят, если не на все семьдесят, и, убедившись, что капризная пациентка не собирается перебираться на малокомфортное ложе, раздраженная тетка наклонила каталку и рывком скинула несчастную на вонючее одеяло. Заорала бедолага страшно, но санитарка уже удалялась, виляя толстым задом. Напоследок она обернулась и выразила готовность и впредь лично заниматься перевоспитанием «белоручки» и «неженки».

— За бельем зайди в подсобку. Только поживее. Мне скоро уходить.

Услышав, что ей еще придется куда-то идти, несчастная всхлипнула и снова потеряла сознание.

Ни на втором, ни на третьем этаже не попалось ни одного достойного внимания экземпляра. Зато на четвертом… То, что надо.

Высокий, симпатичный доктор лет тридцати двух-тридцати пяти (моложе не подойдет, — Аллочке мальчишка ни к чему. Ей нужен взрослый, серьезный человек) выслушивал жалобы старухи с загипсованной рукой на потерю аппетита. Обручального кольца у него не было!

Разумеется, несмотря на явную внешнюю привлекательность, доктора еще нужно было проверить досконально и по всем направлениям. К чему я и приступила не откладывая.

В какое это отделения я забрела? Кажется, глазное. А почему тогда тут околачивается бабка с переломом? Может, это хирургия? А, какая разница, в конце концов!

Дожидаясь, когда эскулап отбрыкается от надоедливой старухи, перешедшей на подробное описание капризов своего желудка, я скромно опустилась на ободранную хлипкую банкеточку. И тут же чуть с нее не загремела. Хорошо, что я в свое время урывками занималась бальными танцами, аэробикой и прыжками в воду. Обошлось без увечий. Зато теперь я знаю точно: это глазное отделение. А старуха просто необдуманно присела на банкетку. И она, похоже, далеко не первая. Что же, их всех теперь в хирургию переводить? Так и там палаты не резиновые!

Доктор наконец отправил бабку к терапевту. Лично я бы на его месте послала ее купаться в проруби. Все-таки любому терпению есть предел. Я тут стою и слушаю эту ахинею уже минут пятнадцать, а мужик-то сколько мучился!

Я подскочила к доктору, отрезав ему путь отступления к лифтам. Заполошенный взгляд, которым меня наградил несчастный, моментально потеплел. Мой румянец гарантировал, что делиться с ним подробностями функционирования собственного организма я не стану.

— Доктор, нужна ваша помощь! — Когда надо, никто не сможет упрекнуть меня в нерешительности.

— Вам? — Молодой мужчина смерил меня заинтересованным взглядом, и я чуть было не запамятовала, для кого присматриваю мужа.

— Близкому мне человеку. — Как легко, оказывается, я поддаюсь на мужское внимание. Это от безделья. Вот сидела бы сейчас дома, работала над кандидатской, глупостями заниматься было бы некогда.

Врач огляделся. Кроме той же бабки, явно собирающейся либо продолжить свои откровения, либо на всякий случай повторить их еще раз, поблизости не было никого. Видимо, бедолаге пришло в голову, что поручить его заботам я собираюсь именно эту особу, и он слегка позеленел лицом.

Не тратя драгоценного времени на объяснения, я судорожно вцепилась в его рукав и потрусила к лифтам. Бабка метнула в меня испепеляющий взгляд. Можно подумать, ей больше некому рассказать про свои горести! Да тут в палатах меньше чем по восемь человек не лежат! Так что нечего издеваться над безропотным мужиком, по рукам и ногам связанным клятвой Гиппократа!

Разумеется, когда мы добрались до места, Аллочка уже была на койке. И, забыв про бессонницу, якобы усилившуюся в больничной обстановке, благополучно посапывала. Ни храп дородной соседки, ни хохот двух девчонок-пэтэушниц, примостившихся на подоконнике, ее ничуть не беспокоил.

Разумеется, я кинулась будить засоню. Доспать она может и потом. Все равно заняться ей больше нечем. Гулять же она отказывается!

— Ал, вставай, к тебе пришли.

Эта курица и ухом не повела, пришлось ее ущипнуть. Аллочка взвизгнула и проснулась.

Опережая готовый сорваться упрек (а внезапно разбуженная Аллочка на язык малость невоздержанна), я снова рявкнула, что к ней гость. Челюсть у подружки поползла вниз, и она не сдержала восхищения: