Полностью сформировалась лишь одна выпуклость груди, хоть и с недостатком – сосок расположился совсем не в том месте, где он должен быть, а гораздо выше. Вторая выпуклость, видимо, лопнула, так и не пережив состояние «мозоли». Прохудившаяся кожа тонкой тряпочкой прилипла к телу, измазанная засохшей жидкостью. Член, подобно цветку, распустился, создав подобие опухшего клитора, уродливой улыбки, потерявшей свою изначальную форму, обрамлённой сморщенными половыми губами. Крови было много. 

Лусциния проснулась от жутчайшего воя, животного рёва. А проснувшись и увидев причину шума, невольно присоединилась к крику. 

Уже утром Фиада в непрекращающейся истерике ходила по дому и усиленно думала, кривясь от боли. Иногда, словно плохой актёр, изображающий психа, посмеивалась, неожиданно впадала в прострацию и не мене неожиданно из неё выходила, шептала под нос, взрывалась криками. Под конец просто понуро сидела на кровати. Лусциния во время этого дрожащими руками ухаживала за вянущими белыми розами, пока один стебель, словно хрустальный, не обломился от её прикосновения и не упал на стол. Она подняла его, бутон осыпался чернеющими лепестками. Девушка приоткрыла рот в немом позыве, облизнула губы, словно смакуя слово, вертящееся на языке. Она не могла решиться, не могла сказать вслух. Помогла ей это сделать боль от шипов, вонзившихся в кожу. Боль физическая, смешавшаяся с болью в душе. 

– Ничтожество…

Она сжала белую розу в руке с такой яростью, что явно напитала шипы горячей кровью. «Ничтожество! – читалось в её глазах. – Как я только могла в тебя влюбиться!.. Зачем я совершила эту ошибку?! Мне больно, Фиада, ты видишь это? Мне больно!» Фиада знала, что Лусцинии больно, хоть она и не посмела поднять головы. Лусциния бросила в лицо любовницы цветок, словно камень – в морду прокажённого. И уже через минуту хлопнула за собой дверью, оставляя Фиаду одну.

Фиада, до сих пор позволяя кровавой розе обвивать её руку, медленно подошла к окну. Её разум прояснился, совсем как тогда, когда она первый раз посетила злосчастный клуб, где в тот же день была награждена драгоценным и «определённо безопасным» даром, помогающим в саду, на кухне и в кровати. Девушка открыла окно, благодаря судьбу за то, что они с Лусцинией выбрали квартиру на девятом этаже, и тут же выбросилась наружу.

На улице послышались монотонные на высочайшей тональности крики женщин и ругань мужчин. 

***

Ту смену работники скорой помощи запомнили надолго. Это был самый странный ложный вызов в их жизни. Причём все окружающие буквально посходили сума! 

Современных жрецов Асклепиона в белых халатах с час почивали байками похлеще древнегреческих мифов о том, что из окна квартиры на девятом этаже выпрыгнула девушка. Изящно крутанулась в воздухе да вот только, как всегда бывает в жизни, приземлилась «на четвёрочку». Если по десятибальной шкале. Расплющила тело об асфальт и, к чертям, с противнейшим хрустом и мокрым «шмяк» раздробила челюсть, после чего частично утонула в луже крови, ею же образованной. 

Вроде, ничего сверхординарного. Но дальше-то и начинается абсурд, который подтвердили три десятка свидетелей. 

К руке самоубийцы была привязана роза наподобие браслета. Красивая, большая, белоснежная роза. Её стебель достаточно быстро обматывал холодеющее тело. Как сказали люди, «словно мумию». По завершении ритуала бутон начал увеличиваться до тех пор, пока не расползся лепестками по телу умершей. После чего осел молочной тканью, опал. Кокон из лепестков. Кокон впитал кровь вокруг, но стал не красным, а бежевым. Приобрёл рельефность, детальность и в какой-то момент стал… девушкой! Голой и абсолютно целой, живой девушкой.

Работникам скорой помощи для достоверности показали место происшествия – слегка, почти незаметно, примявшийся асфальт с сеточкой трещин, усыпанный белоснежными лепестками. Лишь для приличия изрядно утомлённые коллективным безумием сотрудники уточнили, а где виновница сего чуда? 

– Она убежала!

– То есть как? 

– Просто. Убежала.

– Очень, очень быстро бегает.

– Но! Так изящно, так при этом легко, словно летит.

– Не! Не летит, а парит, говорю я вам, парит. Пушинка. 

Один из свидетелей, явно на эмоциях, сказал:

– А какая красивая! Такая… Такая…

– Воздушная?

– Не о том я.

– Загадочная?

– Почти.

– Ну, точно голая.

– Да не то! Не то! Женственная! Она была нереально, просто невозможно женственная!