– Хотел бы я побывать в этом городке Пихтовом, – сказал Айвар Британс, нарушая ход мыслей Зимина.

– Что? – переспросил, поглядев на собеседника, Зимин.

– Я говорю: хотел бы увидеть те таинственные места, где спрятан клад. Где воевал дед. – Айвар Британс опять закурил.

– Красивые места. Побываете, – сказал Зимин. – Если соберетесь поехать, звоните мне. Или пишите. У меня там знакомые.

– Оформить документы сначала надо.

– Да. Это само собой.

У Зимина была еще уйма мелких вопросов, необходимых уточнений. Но он больше ни о чем не спросил Британса. Он чувствовал, был уверен – это не последняя их встреча. А для начала достаточно. И распрощался.

Бредя пешком домой под моросящим нудным дождем, вспомнил директора канадской строительной фирмы «Альянс» Мишеля Пушели. От вспыхнувшей внезапно мысли остановился посреди улицы. А ведь не зов предков, точнее, не только зов предков толкнул канадца приехать на прародину. Может, ему и хотелось построить коттеджи в городе предков, и фотографии дедов‑прадедов увезти к себе домой за океан хотелось. Однако присутствовала и корысть. На полгорсти золотых царских монет, извлеченных из‑под порожка полуразрушенной таежной избушки охотника Мордвинова, директору «Альянса», может, и наплевать, мелочь. А вот на восемь с половиной пудов золота – не наплевать. И лукавил он, когда говорил, что клятвенно деду обещал не связываться с русским, с колчаковским золотом. Где золото, там клятвы перешагивают с легкостью, как порог собственной квартиры, и с тем большей легкостью, чем больше слепящего металла. Пушели объявился в Пихтовом не только затем, чтобы строить, но и чтобы проверить, не изменился ли за истекшие десятилетия рельеф местности, не двинулись ли городские новостройки в ту сторону, где его золото. Убедился, наезжая из Новосибирска в Пихтовое, что все пока в порядке, причин для волнения нет – и уехал успокоенный. Трудно осуждать за это, но все‑таки несколько неприятно, что полной искренности нет. Как‑никак они вместе подвергались смертельной опасности, подружились…

С чего это вдруг он так подумал о Пушели? Может, даже и несправедливо подумал. Ах да! Фальшивые слова латыша об интересе к сибирской тайге, к местам, где воевал его дед‑большевик, большевиками же потом и расстрелянный. Нет у Британса‑младшего к достопримечательностям городка Пихтового интереса. Имеет сведения, не столь уж точные, как Мишель Пушели, в каком направлении вести поиск. И важно узнать, какие перемены произошли на этом направлении за многие и многие годы…

Дела о верх‑исетской, невьянской экспроприациях, упоминаемые в дневнике полковника госбезопасности Виктора Константиновича Малышева, были не такими объемными, как миасское, но все‑таки и не в тоненьких папочках умещались.

В обоих этих материалах фамилия «Тютрюмов» не была названа ни разу. Зато в деле о невьянской экспроприации на полях одной из страничек знакомым Зимину почерком, малышевским почерком, была сделана карандашная, еле видная пометка‑запись: «См. дело № 963–1 лл. 10–24 об.».

Дело под номером 963–1 касалось ограбления загородной дачи троицкого купца второй гильдии Ивана Егорова Труфановского, и вел его следователь Пермского охранного отделения коллежский советник Аристарх Огниевич.

Зимин, получив дело, тут же открыл его на «подсказанном» полковником Малышевым десятом листе – и улыбнулся, вдохнул и выдохнул так шумно, с присвистом, что сидевшая неподалеку от него в зале немолодая женщина, медленно повернувшись к нему, посмотрела неодобрительно. Зимин если и обратил внимание на этот осуждающий взгляд, то мимолетно: увидев знакомую фамилию, уже поглощал глазами листы протокола допроса Тютрюмова девяностолетней давности.

Тютрюмов: Я работал на гильзовом заводе первый год, когда появилась рабочая боевая группа. Группа запасалась револьверами. Оружие не применяли, учились обращаться с ним. Стреляли в лесу.

Огниевич: Вы были членом какой‑то партии?

Тютрюмов: Я не собирался ни в одну партию. Хотел только научиться владеть оружием. Но скоро появился какой‑то человек, товарищ Федор. Предложил всем боевикам записаться в партию.

Огниевич: Какую?

Тютрюмов: Социал‑демократическую.

Огниевич: И вы записались?

Тютрюмов: Не сразу. Сначала я спросил, когда можно ожидать водворения социализма. Он ответил: лет через десять. И я обрадовался, что так скоро.

Огниевич: И вступили в партию?

Тютрюмов: Да. В ноябре 1905 года. Я заплатил за членский билет 25 копеек. Это был небольшой листок белой плотной бумаги. На нем написано: «РСДРП. Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Имя, фамилия, отчество. Район и печать.

Огниевич: Какие именно фамилия, имя, отчество были записаны в вашем членском билете?

Тютрюмов: Странный вопрос. Мои. Тютрюмов Степан Павлович.

Огниевич: Хорошо, дальше.

Тютрюмов: У меня был наган, и я чувствовал, что сейчас же с оружием в руках могу начать борьбу за социализм.

Огниевич: Ну и когда, молодой человек, вы начали борьбу за социализм? Лучше скажем так: когда впервые применили оружие?

Тютрюмов: Однажды мы были на лекции о взрывчатых веществах, было нас пять человек. Мы шли мимо одной казёнки и решили «для практики» ее экспроприировать. Трое зашли внутрь, двое остались снаружи. Было там несколько покупателей. Скомандовали: «Руки вверх», а сидельцу лавки велели отдать выручку. Взяли рублей 60 или 70. Было страшно, но этот удачный опыт поднял настроение.

Огниевич: А как отнеслись к этому ваши учителя?

Тютрюмов: Мы это скрывали от нашей организации. Знали, что нас не одобрят.

Огниевич: Значит, и деньги скрыли?

Тютрюмов: Да, поделили.

Огниевич: А потом?

Тютрюмов: Потом было еще несколько мелких экспроприаций.

Огниевич: Тоже без ведома организации?

Тютрюмов: Да.

Огниевич: Экспроприацию, как вы называете вооруженное нападение, в гостинице «Боярские номера», где взято восемь с половиной тысяч рублей, вы тоже называете мелкой?

Тютрюмов: А вот в этом я не участвовал.

Огниевич: Настаиваете?

Тютрюмов: Да. Настаиваю. В «Боярских номерах» – это ведь было 29 декабря. А я уехал тогда в Пермь перед Рождеством и больше не приезжал в Петербург.

Огниевич: Когда вы приехали в Пермь?

Тютрюмов: Как раз в Рождество.

Огниевич: И что дальше?

Тютрюмов: Жил.

Огниевич: Как долго, позвольте полюбопытствовать?

Тютрюмов: С полгода. До самого лета.

Огниевич: А занимались чем?

Тютрюмов: Читал. Готовился опять поступать в университет.

Огниевич: Странный ваш рассказ об экспроприациях.

Тютрюмов: Чем?

Огниевич: Хотя бы тем, что вы так охотно сознаетесь в многочисленных пустяшных экспроприациях.

Тютрюмов: Что странного. Хочется облегчить душу. Не хочется всю жизнь носить в себе эту тяжесть.

Огниевич: А может, все‑таки другое? А? Попытаться таким вот способом открещиваться, не сознаваться в крупном преступлении, где вы были организатором и играли главную роль?

Тютрюмов: Опять вы об этих «Номерах»?

Огниевич: Предположим, и о них.

Тютрюмов: Я сказал истинную правду: к взрыву и ограблению в гостинице «Боярские номера» я не причастен. Уехал под Рождество в Пермь к родным…

Огниевич: Достаточно вашей правды. Я вам сейчас скажу. После «Боярских номеров» последовало еще более тяжкое преступление. В следующую ночь, на 29 декабря, вас выследили на конспиративной квартире на Малой Охтинской, и вы, стреляя из двух маузеров, убили исправника и пристава и ранили трех рядовых полицейских чинов, прорвались сквозь оцепление, бежали из Петербурга в Уфу к друзьям. В частности, к известному боевику Мячину‑Яковлеву, который скрывается ныне за границей.

Тютрюмов: Это просто оговор.

Огниевич: Подождите возмущаться, это только начало. Не знаю, что вы там делали в обществе Мячина, но пробыли в Уфе не далее как до половины февраля, а потом уехали на Тамбовщину. Там отметились. Вот. Из газеты: «24 февраля ночью в Кирсановском уезде ограблен на 4 тыс. рублей сборщик Крестьянского банка. 25 февраля полицией под руководством исправника грабители разысканы в селе Кипеце в доме одного дворянина. Они оказали вооруженное сопротивление. Среди злоумышленников оказались известные боевики‑социалисты Глотов и Киселев, бежавшие из тюрьмы Михийловской станицы. В перестрелке Глотов убит, Киселев смертельно ранен, третьему, Хрулеву, удалось уйти. В перестрелке грабители осыпали чинов полиции градом пуль, но, однако, никого не ранили. Из ограбленных денег пока ничего не найдено. Очевидно, они все были при грабителе Хрулеве, розыск которого сейчас ведется». Видите, какой случай.