Джеронимо, попавшему под власть неведомых чар, даже стало казаться, что он чувствует её тепло, его манили эти тонкие руки. Лонро просто сгорал от желания расцеловать её узкие ладони, прижать их к своему лицу. Тугие, словно канаты, соломенного цвета косы, спадающие из-под странного головного убора на высокую, упругую грудь, блестели в лучах утреннего солнца, словно новые, выбеленные, и золочёные канаты царских верфей, искушали прикоснуться, …обладать, быть причастным...

«Никчёмный старикан, — ругался про себя молодой ромей, — куда он её уводит»?

— И вы видите это…? — Прошептал где-то в стороне Ангус Берцо и Джеронимо понял, что сам того не замечая, сделал несколько шагов за удаляющимися от них расенами. Он будто очнулся от сна:

— Что?

— Её сапожки…

Лонро обернулся и только теперь обратил внимание на обувь красавицы. Бог мой! А ведь этот добряк Масимо Агнелли был прав! На ногах этой лихой наездницы красовались сапожки, которые были под стать разве что царицам. Эта сшитая из добротного красного сафьяна, узконосая обувь была густо украшена паутинами узоров из золотых нитей и проволоки.

Меж тем гордую расенку ничуть не смущала эта броскость. Напротив. Она относилась к ней крайне небрежно и обыденно, запросто ступая по глубокой серой пыли и попирая, таким образом, всё мироустройство, призванное свято почитать Золотого Тельца.

Берцо незаметно толкнул в бок своего молодого товарища:

 — Лонро, — прогнусавил он, — вы, я смотрю, совсем потерялись. В чём дело?

Джеронимо в этот момент всё ещё давал волю своей слабости и до последнего провожал взглядом гордую стать русской красавицы, удаляющейся к дому Радимира. Только когда она исчезла за частоколом, он, наконец, повернулся к собеседнику и с кислой гримасой заметил:

— Видели, какая она?

Берцо, соглашаясь, кивнул:

— Что есть, то есть. — и тут же добавил: — Однако же я, в отличие от Вас, мой друг, ещё помню, зачем мы здесь. К тому же, спешу вас предостеречь, она не свободна. Широкой обшлаг рукавов и две косы. Это явно говорит о том, что у этой расенки есть муж. Зная характер русских, и видя всю ценность этой особы, я бы на Вашем месте серьёзно поостерёгся, прежде чем посягнуть на что-либо. Если верить их мудрецам, у славян жёны верны мужьям не только до смерти, но и после неё.

…М-да-а, — продолжал Ангус, — а ведь этот, …ваш новый знакомый, Агнелли кажется, на самом деле глупец. Если эта расенка так непринуждённо носит сапожки, стоящие целое состояние, её след не может быть не интересен всем, кто охотится за златом. Странно, почему это он сам не захотел пойти за ней, хотя, …это его дело.

Что ж, вчера они говорили о том, что её путь лежит к горам, к «Чистому роднику». Если мне не изменяет память этот родник целебный, а это значит, что нам сейчас во что бы то ни стало нужно придумать правдоподобный посыл того, что и нас что-то вынуждает отправиться к этому же роднику. …Что, если мы скажем, что я болею чем-то, ведь у меня и, правда колени болят, даже спать не могу по ночам. Попросимся с ней, что бы дорогу показала, а? Как Вам план?

Лонро неопределённо пожал плечами.

— Понимаю, — вздохнув, продолжил Ангус, — он сырой и глупый, однако ничего другого я пока придумать не могу. Откажет, придётся красться за ней, как волкам по лесам да болотам. А ведь она верхом…

Они пошли к калитке. Расены всё ещё стояли за воротами и, будто специально задержавшись, разговаривали о чём-то. Ангус Берцо, не сбавляя ходу, поприветствовал их и вступил в беседу, как видно, немало повеселив руссов своей корявой речью.

В это время разыгравшееся сердце Лонро просто выпрыгивало из груди. Причин для волнения было предостаточно. Главная из них, это непосредственная близость этой притягательно неприступной красавицы, смело ощупывающей заинтересованным взглядом молодого ромея. В ней не было и сотой доли обычной скромности расенских женщин. Какое там? Она смотрела так, будто могла повелевать: и этими стариками, и пришлыми ромеями, и всем людом от этих мест до самых Франков.

Ангус тем временем энергично закивал расенам и, развернув от них своего оторопевшего спутника, прихватил того под руку и слегка прихрамывая спешно отправился прочь.

— Куда мы, — заупрямился было Лонро, но сосредоточенно сопевший рядом Берцо, только сильнее сжал его предплечье и добавил шагу:

— Быстрее, мой друг, — выдохнул он сквозь зубы, — у нас мало времени.

Джеронимо повиновался, но едва только они отошли на почтительное расстояние, стал осыпать своего товарища вопросами.

— Что значит быстрее? Ангус? Объясните всё, наконец.

Берцо вздохнул и, не сбавляя шагу, произнёс:

— Редкая удача, Джеронимо, редкая. — Он криво улыбнулся, на ходу вскинул к небесам взгляд, полный искренней благодарности Богам. — Она проводит нас.

— Как? — Удивился Лонро. — Я…, я не верю своим ушам. Что вы ей такое сказали?

Берцо повторно ухмыльнулся:

— В том-то и дело, что ничего особенного. Ту самую дурацкую историю о моих больных коленях.

—  И что?

— А то, что выслушав эту ерунду, она мало того, что пожалела меня, несчастного, так ещё и заверила, что чудесная вода Родника исцелит меня полностью. Повторяю, она проводит нас, поскольку, как она сказала, их путь лежит туда же…

— Их?

— Джеронимо, — упрекнул Берцо своего товарища, — Вы, как видно, забыли? Разговор о мальчике…

— А-а-а, — вспомнил Лонро, — конечно. А эти…?

— Старики тут не причём, — отмахнулся Ангус, — сейчас главное поскорее добраться до Слободы и нанять хороших лошадей. Видели её вороного? — С нескрываемой завистью, спросил он. — Вот то-то же…

Ромеи торопливо удалялись, а ставшая вдруг серьёзной Йогиня, задумчиво смотревшая им вслед поверх выгнутого свода резной калитки, как видно что-то прикидывала себе в уме на их счёт. Тихий детский голос, прозвучавший где-то позади, разом смахнул озабоченность с её прекрасного лица. Она обернулась.

У тёсанного, высокго крыльца стоял худощавый, белоголовый мальчик с такими ясными, зелёными глазами, что Йогиня, глядя в них, невольно улыбнулась.

— Кто ж это, из какого Рода? — спросила она. — Уж и узелок прихватил…

Малец покосился в сторону Радимира и опустил взгляд.

— Ну что же ты? — Упрекнул старик, подходя ближе и опуская ему на плечо сухую, горячую от волнения руку. — Говорено ж было…

Мальчик встрепенулся:

— Азъ, — прозвенел его тонкий голосок, — наречённый чадом Яр, д’Арийского Рода Медведя, сын Велимудра, внук Ортая, ведающих Ра, послуживших Прави[21] и Святорасе[22] в Слободе Пореченской…

Лицо Йогини потемнело:

— Ведаю, — тяжело произнесла она, — Род твой. Знала и Предков твоих, великие были штоурмвои. Слышало всё Беловодье о том, как полегли они, защищая числом малым своих жён и детей. Да только по слуху тому вся Пореченская Слобода отправилась в Небесную Сваргу Пречистую. Как же ты уцелел?

— Его Олега спасла, — вступил не к месту в разговор Гостевид.

            — Погоди ты, сосед, — остановил его Радимир. — О том не ты должон говорить. Тут надобно без прикрас и воздыханий.

            Гостевид потупился и замолк, а Радимир продолжил:

            — Пореченская Слобода и в самом деле чуть ли не вся полегла в Тарийском Святилище[23]. Ночью, в самый разгар празднества напали на них Аримы с Рыбоедами[24]. Кого видели – всех побили, только самых малых увели в полон. Олегу, жрицу из Капища Тары, в самый разгар битвы отослал Жрец Трислав-Воитель в сторожевой град, что на слиянии Тары и Ирия. Жрица, ведомая Великой Богиней Тарой Многомудрой и хранимая Родом Небесным, идя кустами вдоль берега реки, видела чужие струги, и ладьи на коих сидели два стражника Ариманских, что охраняли наших полонённых деток.

            Поведав воеводам сторожевого града о постигшем Слободу и Храм несчастии, рассказала она и о ладьях да стругах, стоящих на воде. Четники связали неводы, перетянули ими реку у устья, а сами спрятались в прибрежных кустах. Едва только сдерживаемые неводом ладьи остановились, Тарские штоурмвои набросились на ворогов. Те, увидев, что не отбиться им от мщения, стали убивать детей. Из более чем сотни ребятишек, уцелело только сорок.