Ивашков любил свою сестру. У них никогда не было таких отношений, как у Вьюжиных или Князевых, не было той шутливой формы, которые присутствуют между братом и сестрой. И если всё же случались моменты, когда они веселились или подтрунивали друг над другом, то обоим или кому-то одному почти всегда было неловко. Просто Дмитрий привык оберегать свою сестренку, а она привыкла быть оберегаемой. Они доверяли друг другу, но не настолько, чтобы хвататься один за другого в периоды отчаяния, они знали, что есть поддержка со стороны брата или сестры, но не спешили ею пользоватьс. От того оба считали себя до печали и грусти одинокими в этом мире. Кристина из-за отдаленности от мира, в котором должна была расти и непонимании в той среди, в которой выросла, а Дмитрий в нависшей над ним, молодым парнем, ответственности за старшую сестру. Конечно, было бы проще вернуть сестру на родину и разрешить жить ей так, как она того хочет, не так, как спланировал отец, но ведь он обещал Владимиру. А Ивашков-старший посмел взять это обещание с маленького мальчика, слишком серьезного и педантичного для своего возраста.

Дмитрию всегда казалось, что отец любил Тину больше, ведь он, Дима, был виноват в смерти Марины, своей мамы и любящей жены. Когда Диме было пятнадцать, он приехал к сестре в пансионат и сказал то, что угнетало его на протяжении уже многих лет:

— Мы ведь квиты, — со злобой промолвил парнишка, стискивая кулаки. В тот момент ему казалось, что сестра самый главный враг, разрушивший его жизнь. Ведь смысл его бытия составлял в том, чтобы заботиться и защищать её.

— Ты о чём? — изумилась на год старшая девочка, совершенно точно не понимающая резкие нападки брата.

— Я убил нашу мать, а ты, возможно, косвенно убила нашего отца, — он со слезами на глазах произнес эти слова и сразу же ужаснулся произнесенному. Пророчество, данное Ибсен его сестре в котором говорилось, что Владимир Ивашков погибнет за старания спрятать свою дочь было для него самым убийственым напоминанием о той жизни, которой его наградила сестра.

В чём были его проблемы он так и не понял, может, послужил переходной возраст, а может, ему просто требовалось выплеснуть все те негативные эмоции, копившиеся внутри у юного парня.

— Не бери в голову, — прошептал Дмитрий, понявший, что сказал лишнего.

Правда вот глаза сестры тогда он не забудет никогда. Удивление, отразившееся в болотных глазах, потом секундное понимание и... жалость. Она не интересовалась причиной того, что послужило его словам или того почему он сказал, что это она виновата в смерти их отца. Нет, она стала, жалела его. Я убил нашу мать. Рожая, Марина подарила свою жизнь сыну, никто так и не понял причину её смерти, все сошлись на том, что виною был поздно выявленный тромб, но люди шептались, говорили, что малыш Дмитрий Ивашков отобрал все силы у матери и убил её этим. Ерунда, конечно, но что может подумать ребенок, которому всю жизнь внедряли, что он убил свою мать? Рано или поздно начинаешь верить.

И вот тогда Дима стоял и смотрел в глаза сестры, полные жалости и понимания, они были наполнены слезами и обидой. Обидой не на него, а на мир, который посмел так обойтись с её братом. Кристина всегда всех жалела, умела найти нужный совет и только лишь словом вселяла веру в себя. Наверное, это и была истинная сила Истинной Королевой, о которой ему ещё только предстояло узнать...

***

Одолженный минивэн у одного рыболова и хорошего друга семьи Давидсонов, ехал по неровной дороге, ведущей к границе Бакалейного леса, самого большого леса Норвегии. Запотевшие стекла машины со скрипом вытирались дворниками.

Ник, ведущий машину, обеспокоено поглядывал на Воланда. Обернувшись, друид глянул на охотников, поняв, что они его не слушают, тихо спросил у ведьмака:

— Зачем оно тебе надо, Вол? — Ник выехал с трассы и свернул на другую дорожку. — Это самоубийство. Что на это скажет Озус?

Воланд, уткнувшись лбом в прохладное окно, закрыл глаза, уголки его губ поползли кверху, расплываясь в ухмылке, что было несвойственно парню, обычно иронические усмешки обходили его стороной.

— Озус сейчас где-нибудь в другом месте, Николас. Он скрылся ещё до восстания. Предводитель моего народа сбежал, теперь каждый сам за себя, — он протянул друиду сигарету, на которую тот указал, когда Воланд говорил.

Поднеся сигарету к губам, Ник глянул на ведьмака, парень щелчком пальцев поджег её и, вздохнув, открыл окно.

— Хорошо, Вол. Озусу к чертям ты сдался. А сам себе? — Ник втягивал дымок и выпускал его обратно, образуя ореол тумана.

— Я должен, — Воланд не стал вдаваться в подробности сделки с Князем вампиров.

— Это на что ты подбиваешь нашего ведьмака? — Мирослава перегнулась через сидение и, ухватившись руками за подголовник Воланда, подозрительно сощурилась.

— Поздно возвращаться.

— Я и не собирался никуда возвращаться! — ведьмак густо покраснел, на его бледно веснучастой коже румянец отливался прямо-таки пунцовым цветом. Близко наклонившаяся Мира смущала парня.

— Волчонок, не тревожь моего друга. Смотри, как он покраснел. Отвернись от него, — Ник, глуповато улыбнувшись, дернул рукой в сторону девушки, прогоняя её, а Воланд, уличавшийся в смущении, покраснел ещё больше.

Вьюжина, ухмыльнувшись, откинулась на сидение и стала пялиться в окно, пытаясь что-то разглядеть через туман.

Как только они завернули к следующей дороге, их тела пробрала дрожь.

— Мы ведь подъезжаем. Так ведь? — спросила Лера, сидевшая возле Миры.

— Так, — прошептал Воланд, оглядываясь назад и рассматривая охотников, которые напряглись в боевой готовности. — Мы на пределе Загадочного леса, скорей всего на границе стоят стражи, так что будьте готовы.

— Какие именно стражи? Фейри, эльфы, церберы? — спросил Марк, перечисляя и загибая пальцы.

— Да, чёрт его знает, — Воланд пожал плечами и встревожено посмотрел на Николаса.

Друид остановил машину возле маленького дубка и стал отбивать по рулю ритм своей песни.

— Я надеюсь, мы ещё свидимся, Ник, — ведьмак протянул свою руку для рукопожатия друиду и улыбнулся.

— Оставь надежду всяк сюда входящий,* — Николас покачал головой и пожал руку парня, вглядываясь в его глаза, он до последнего думал, что ведьмак всё же передумает и уедет с ним, но этого не случилось.

Друид отъехал только тогда, когда охотники, взбившись в кучку, настороженно вошли в прозрачную сферу Загадочного леса, видную только для сверхъестественных существ.

Повернув руль и надавив на педаль, он развернулся и поехал обратно домой, уверенный в том, что больше никогда не увидит тот зоопарк, к которому так привязался.

— Удачи вам, зверушки, — прошептал Ник, включая магнитолу на всю громкость.

***

— Вы ненавидите мой народ, Дмитрий? — спросила Мэрит. Она лежала на траве и подкидывала яблоко кверху, играясь им.

Дима, лежал в идентичной позе, вот только без яблока, закрыв глаза, он ухмыльнулся.

— А вы ненавидите мой народ? — он схватился за прутья и подтянул свое тело.

— Я первая спросила! — запротестовала эльфийка.

— Ну, мой вопрос служит вам и моим ответом, миледи. Я ощущаю туже неприязнь к вашему народу, что ощущаете и вы к моему, — охотник разглядывал вечернее небо.

Ни одной звездочки не виднелось на синей скатерти, только вот луна, похожая на тарелку, была окружена туманом. Деревья, колыхающиеся от ветра, шелестели и создавали с пением кузнечиков неповторимую музыку природы.

— А меня? — после долгого молчания, спросила Мэрит. — А меня вы ненавидите?

Дима резко повернул голову и посмотрел на эльфийку, рассержено прыснув, он отвернулся от неё и лег набок, подложив под голову руки.

— Как я могу вам ненавидеть, миледи? — не оборачиваясь, поинтересовался он. — Вы мне каждый день еду носите, приходите сюда, разговариваете. На свой страх и риск.

Мэрит, согнувшись пополам, в калачик, улыбнулась.

— Вы слишком добры ко мне, — прошептал Дима, поворачиваясь к ней и встречаясь с её яркими васильковыми глазами.