– Гляди! Это же следы «золотой лихорадки». Я читал о ней в газетах, но не предполагал, что увижу собственными глазами. Потрясающе!

Чихрадзе вовсе не находил это потрясающим. Он был насуплен и молчалив. Впрочем, говорить ему особенно было не с кем. Американцы в основном болтали друг с другом или со Штейном; мрачный вид грузина отпугивал их. Однако в глубине души он тоже чувствовал какое-то воодушевление. На нём сказывалось приближение гор. Выходя из дилижанса, чтобы облегчиться, он невольно обращал взор на восток, словно ища там ободрение.

– Ну что, похоже это на Кавказ? – со смехом спросил его Штейн.

– Немного.

Он не расположен был говорить. Восточная невозмутимость принуждала его сохранять на лице бесстрастность, хотя душа закипала.

Штейн тем временем озаботился одеждой. С беспокойством глядя на снежные пики, он поинтересовался у возницы, на какой высоте они поедут.

– Пойдём по тропе Доннера, – ответил тот. – Сейчас сентябрь, там должно быть тепло и сухо.

– А если будет сыро и холодно?

– У меня есть несколько пончо. Они согревают не хуже меховых курток.

Штейн пересказал всё это Чихрадзе.

– Вообрази себе, мы будем в пончо! Как в аргентинских прериях.

– Пончо? Это такие одеяла с дыркой для головы? Убогий наряд.

– Ты неисправим.

К вечеру они добрались до отрогов Сьерра-Невады. Возница остановил коней возле какой-то покосившейся лачуги и объявил, что здесь они заночуют.

Чихрадзе сказал Штейну, разминая затёкшие ноги:

– Сегодня я буду дежурить первым. Разбужу тебя в три ночи, так и знай.

– Ладно, ладно, – проворчал лейтенант.

Он и сам чувствовал стыд от своего легкомыслия. Обдумав свой ночной поступок, он пришёл к выводу, что Чихрадзе был прав. Доверчивость, которой Штейн проникся к вознице, казалась ему теперь каким-то недоразумением, временным помрачением ума. Он вспоминал свои недавние разговоры с другими пассажирами и поражался собственной беспечности. Сколько лишнего он наговорил! Наверняка американцы приняли русских за каких-то негоциантов, представителей богатой фирмы, и конечно же имели все основания предполагать, что в карманах у тех были не только носовые платки.

Однако опасность пришла откуда не ждали. Ночью Штейн вдруг услышал громовой звук выстрела и вскочил, испуганно озираясь во тьме. Послышались возбуждённые голоса соседей, кто-то зажёг спичку. В пляшущем кругу света проступило лицо Чихрадзе с выпученными глазами. В руке он держал пистолет.

– Что случилось? – спросил старик.

Грузин перевёл взгляд на Штейна.

– Кто-то скрёбся и ворчал за дверью. Кажется, медведь.

– Чепуха. Откуда здесь медведи? – возразил лейтенант.

– Не знаю. Но звук был именно такой.

Штейн перевёл взгляд на возницу.

– Он говорит, что за дверью скрёбся медведь.

К его удивлению старик не засмеялся. Он осторожно вытащил из поясной кобуры блестящий кольт, взвёл курок и тихо подошёл к двери. Прислушался, резко толкнул дверь ногой и выставил пистолет вперёд. Пассажиры молча наблюдали за ним. Спичка погасла, один из американцев зажёг новую. Возница вышел наружу и повернул за угол. В дверном проёме виднелись очертания чахлых сосен, уродливыми призраками застывшие в свете неполной луны. Слышалось журчание ручья. Старик медленно обходил хижину вокруг, под ногами его тихо хрустели мелкие камешки. Штейн с натугой вздохнул. Чихрадзе недвижимо сидел возле входа, держа револьвер стволом вверх. Рот его был приоткрыт, грузин часто дышал, не сводя взгляда с дверного проёма.

Старик вернулся.

– Твой напарник не ошибся, – сказал он лейтенанту, засовывая револьвер в кобуру. – К нам приходил медведь. – Он повернулся к Чихрадзе. – Только зря ты палил, парень. Достаточно было громко крикнуть – барибалы пугливы, как зайцы, и удирают со всех ног от малейшего шороха. Напрасно потратил пулю.

– Учту на будущее, – буркнул грузин, выслушав перевод Штейна.

Всех развлёк этот случай. Американцы отпустили по адресу гардемарина несколько острот, Штейн тоже не остался в стороне, так что все остались очень довольны произошедшим. Все, кроме Чихрадзе. Его горячая кавказская кровь клокотала и требовала отмщения.

На следующий день они начали подниматься на Сьерра-Неваду. Сосны становились всё гуще, ущелья – всё глубже, ручьи – всё полноводнее. Со стороны снежных вершин ощутимо повеяло холодом. Дорога виляла меж разломов и скал, пересекала неглубокие стремнины. Иногда на пути встречался обвал и тогда приходилось искать объезд.

– Неужели это главный путь в Калифорнию? – спрашивал Штейн у возницы.

– Он и есть, – не без гордости промолвил тот. – Видишь, как дорогу утоптали? Лет двадцать пять назад здесь был сплошной бурелом.

– Я слышал, мистер Линкольн решил проложить в Сан-Франциско железную дорогу, – заявил один из американцев. – Вот жизнь-то будет!

– Проложат они, как же, – ворчал старик. – Держи карман шире. Растащат наши денежки, и поминай как звали.

– Боишься потерять выгодное дело? – смеялся парень. – Железная дорога отнимет у тебя заработок. С ней ты уже не сможешь драть с пассажиров три шкуры.

– А поезд, думаешь, будет дешевле? – озлился старик. – Вот погоди – придут иные времена, вспомнишь меня. Как начнёт в карманах ветер гулять, сунешься на станцию, а дилижансов-то нет. Все повывелись из-за поездов этих.

Так, подтрунивая над возницей, они поднимались всё выше и выше. Однажды им встретилась роща каких-то гигантских деревьев, при виде которых даже Чихрадзе сбросил свою всегдашнюю невозмутимость и потрясённо спросил:

– Это что такое?

– Секвойи, – объяснил ему Штейн. – Ты не слышал о них? Самые большие деревья на свете.

– Это не деревья… – пробормотал изумлённый грузин. – Это… это… я даже не знаю как назвать.

Он запрокинул голову, пытаясь разглядеть верхушки гигантов, но те были скрыты в густых ветвях.

– Внутри этих громадин может поместиться всё наше село и два соседних. Если я расскажу об этом своим землякам, они поднимут меня на смех.

Они не стали надолго останавливаться в роще и продолжили свой путь. К вечеру сильно похолодало. Старик раздал всем пончо, но костёр разжигать не стал.

– Не хватало нам гостей, – сказал он. – Индейцы чуют огонь за десять миль и слетаются на него, как мошкара.

Штейн в принципе ничего не имел против индейцев, но с возницей решил не спорить. Тот был местный и, конечно, лучше знал местные нравы.

Скоро они достигли высшей точки маршрута и начали спускаться. Деревья почти исчезли, местность выглядела совершенно мёртвой. Один только раз Штейн заметил на верхушке одной скалы горного барана. Он хотел подстрелить его развлечения ради, но зверь, покачав ветвистыми рогами, быстро исчез. Наверно, он уже сталкивался с людьми и не горел желанием продолжить знакомство. Лейтенант мог его понять.

Он заметил, что американские спутники его вдруг резко замолчали и неотрывно глазели вокруг. Было довольно зябко, дилижанс ехал по каменному серпантину, нещадно громыхая рессорами. В голые овраги скатывался щебень, выскакивавший из-под колёс.

– Мы на тропе Доннера, – сообщил ему один из парней, заметив любопытство в его глазах.

– Что это такое?

– Здесь зимовала партия Доннера. Туго им пришлось. Из девяноста человек выжило от силы пятьдесят.

– Остальных съели, – криво усмехнулся другой американец.

– Вы шутите?

– Вовсе нет. Так и было.

Штейн перевёл недоумённый взгляд на первого парня.

– Верно, – подтвердил тот. – Жуткие дела тут творились, что и говорить.

Он застучал в стенку экипажа.

– Эй, Джо, расскажи им о партии Доннера.

Возница молчал, но парень был упорен. Наконец, старик откликнулся:

– Чего орёшь?

– Расскажи о партии Доннера.

Старик опять не ответил. Некоторое время они ехали молча, затем Штейн не выдержал:

– Так они в самом деле ели друг друга?

Он проговорил это таким голосом, словно боялся, что его засмеют.

– Жрали будь здоров, – подтвердил третий парень.