Словно в подтверждение этой мысли, со стороны дороги раздались новые выстрелы. Чихрадзе встрепенулся, подумав, что в засаду угодили новые горемыки, но вскоре понял, что это не так. Спустя какое-то время послышался хруст веток, и в лагерь пришли те люди, которые оставались у дилижанса. Они были веселы, с оживлением пересчитывали доллары, найденные у Штейна. Остальные разбойники встретили их радостными возгласами, поднялся галдёж, который успокоил только грозный окрик командира.

Чихрадзе вдруг понял, что означали эти выстрелы: бандиты избавлялись от свидетелей. Они убили всех, кроме него. Почему? Вывод напрашивался сам собой – его спасли те самые карты, которые с таким любопытством разглядывал командир отряда. Но раз так, значит, это не простые разбойники? Неужели ему довелось встретиться с партизанами Конфедерации?

Разрешения этой загадки Чихрадзе пришлось ждать целых три дня. Именно столько занял путь до какого-то передвижного военного лагеря в невадской пустыне, куда его, посадив на коня и связав руки за спиной, отвезли десять разбойников во главе с командиром. Гардемарин не понимал, куда он попал, но имел все основания подозревать, что захватившие его люди были мятежниками. Это его несколько утешило – во всяком случае, забрезжила надежда, что его не расстреляют среди прочих. За время путешествия он изрядно зарос и покрылся коростой грязи. В лагере его обрили и накормили. В качестве жилья отвели крытую повозку, круглосуточно охраняемую несколькими солдатами. Впрочем, караул был скорее для проформы. Бежать всё равно было некуда, кругом расстилалась безводная каменистая пустыня, изрезанная скалами и солончаками. Солнце поджаривало путников с пяти утра до двенадцати вечера, а ночью было так душно, что Чихрадзе спал, не закрывая рта. Даже ему, теплолюбивому жителю Кавказа, было не по себе среди всех этих колючек и мёртвой растрескавшейся земли. Южанам, как видно, тоже было здесь невмоготу, потому что дня через три после того, как гардемарина доставили в лагерь, его обитатели пришли в движение, выстроили повозки двойной шеренгой и отправились в путь. Вечером, когда партизаны расположились на привал, Чихрадзе повели на допрос к их начальнику.

В помещении было темно и пыльно. Сквозь заколоченные окна утром просачивался свет, но уже с полудня всё погружалось в полумрак. Как видно, комната выходила на восток. Костенко сидел на старом провалившемся диване и потирал шишку на затылке. Ударили его от души. Хорошо хоть, череп не раскроили. Кормили плохо, два раза приносили какую-то баланду с чёрствым хлебом и давали стакан воды. Это было всё, что он ел за последние сутки. Во всяком случае, ему так казалось. Он не знал, сколько пролежал без сознания, но голодное урчание в животе подсказывало, что срок прошёл немалый. Он пытался прислушиваться к звукам с улицы, однако там стояла такая тишина, что можно было подумать, будто он на кладбище. Возможно, так оно и было.

Он не видел своих похитителей. Когда ему приносили еду, Костенко должен был стоять лицом к стене и не оборачиваться. На все его вопросы похитители молчали. Скоро Семён Родионович совсем извёлся от тоски и неизвестности.

Наконец, к нему пришли для разговора. Это произошло где-то на третий день его заключения, по очень примерным выкладкам Костенко, который не мог видеть восходов и закатов, а потому опирался на свои внутренние часы. Лиц он опять не увидел. Ему велели отвернуться к стене, завязали глаза, затем посадили на кровать. Он услышал, как в комнату вошло несколько человек. Повисла тишина, вошедшие молча разглядывали его. Затем кто-то произнёс:

– Вы – чиновник по особым поручениям министерства иностранных дел России.

Это был не вопрос. Говоривший просто констатировал факт. Костенко не счёл нужным подтверждать его слова. Вместо этого он спросил:

– Кто вы?

– Это не важно, – последовал ответ. – Важно то, что сейчас вы находитесь в наших руках. От нас зависит, будете вы жить или умрёте.

Поставленный перед этим выбором, Семён Родионович решил промолчать.

– Вы прибыли на русской эскадре, – продолжал тот же голос.

«Что за странный акцент?» – подумалось Костенко. Американцы не говорят так. У них более мягкое «р», а звуки словно размазываются по слову. Здесь же всё было наоборот, как будто голос принадлежал иностранцу. Или же выходцу из какой-то американской глубинки, где были свои правила произношения.

– Нам известно, что вы имеете задачей борьбу с польским капёрством. Вы обращались по этому поводу к госсекретарю и руководству местного отделения Демократической партии. Мы также знаем, что вы намерены действовать на морских коммуникациях в случае войны с Великобританией или Францией.

«Интересно, кто нас продал? – подумал Костенко. – Неужели Стекль?».

Голос выдержал паузу.

– Вы подтверждаете мои слова?

– Кто вы такие? – опять спросил Костенко и тут же получил мощный удар поддых. У него перехватило дыхание, в груди разлилась сильная боль, а в глазах запрыгали искры.

– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы, – вежливо попросил голос.

– Вы правы, я – русский чиновник, – с трудом выговорил Костенко, глотая ртом воздух. – Что вам от меня надо?

– Нам нужны те данные, которыми на сегодняшний день располагает ваш капитан, а также планы его действий. Желательно, с картами. Нам также нужна информация относительно намерений вашего внешнеполитического ведомства и полная картина расстановки сил во властных структурах России.

– У нас нет никаких властных структур. У нас есть государь.

Послышался снисходительный смешок.

– Даже в такой отсталой стране как Россия монарх не один управляет страной. У него есть министры. Они оказывают на него влияние – кто больше, кто меньше. Нам бы хотелось поподробнее узнать об этом.

– Тут я вам не помощник. Найдите кого-нибудь поважнее.

– Тогда расскажите нам о планах адмирала Лесовского, – помедлив, сказал голос.

«Чёрт побери, ну что же это за акцент?» – опять подумал Костенко.

– Я не вхож в капитанскую рубку, – ответил он, и немедленно получил новый удар. На этот раз – в левый бок.

– Семён Родионович, не морочьте нам голову, – мягко посоветовали ему. – Так будет лучше и для вас, и для нас. Ведь вам вручили какие-то инструкции в Петербурге, верно? И вы общались по этому поводу с господином Лесовским. И ездили в Вашингтон к вашему послу. Видите, нам многое известно. Так что не заставляйте нас прибегать к насилию. Поверьте, нам бы этого очень не хотелось.

Отпираться было бесполезно.

– Да, я говорил с Лесовским по поводу польских капёров, – прохрипел Костенко, мучаясь болью в брюшине. – И ездил к барону Стеклю. Это он вас навёл на меня?

Теперь удар пришёлся в челюсть. У Костенко хрустнула левая скула, он повалился на диван и застонал.

– Семён Родионович, прошу вас, – ласково обратился к нему голос. – Вопросы здесь задаём мы. А вы на них отвечайте. Без дерзостей, пожалуйста.

Костенко промолчал. Он медленно сел и подвигал челюстью. Вся левая часть лица горела как в огне, рот стремительно наполнялся кровью.

– Ладно, – проговорил он. – Слушайте. Я не знаю, что планирует наш Генштаб и военное министерство. Если вы для этого похитили меня, то лучше сразу убейте. Мне неизвестны их планы. Я лишь знаю, что после стоянки в Нью-Йорке Лесовский намерен оперировать в Карибском море против баз пиратов, ежели таковые обнаружатся. Что касается английских и французских кораблей, то эскадре велено избегать столкновений с ними, покуда между державами сохраняется мир.

– Какую информацию собрал адмирал, пересекая Атлантику?

– Никакой. Мы так спешили в Нью-Йорк, что не имели времени на сбор информации.

Ему показалось, что похитители оживились.

– Недавно в Сан-Франциско прибыла ещё одна русская эскадра, – сказал голос. – Вы поддерживаете с ней связь?

– Нет, – ответил Костенко, и он не лукавил. В самом деле, после сообщения об отправке двух офицеров никаких новых депеш от Попова не поступало.